Игорь Свинаренко - Наши люди Страница 41

-- Получается, что вы один хороший, а все плохие?

-- Не так. Тут важно, как человек относится к правосудию: как к производственному процессу или как к служению. Для части моих коллег дело -это некий полуфабрикат, который нужно довести до кондиции, то есть до обвинительного приговора. И побыстрее. На президиуме за день могут рассмотреть шестьдесят дел зараз! Судьи не в состоянии в эти дела вникнуть, и в конечном счете получается, что все решает молоденькая девочка без опыта, без образования -- та, что готовит к заседанию бумажки. Это страшный конвейер...

-- Обычно судьи в Бога не верят, вы тут в явном меньшинстве.

-- Не верят...

-- И что, в этом -- проблема?

-- Нет, это не важно, у атеиста тоже есть совесть.

-- Интересная точка зрения! Ну-ка, расскажите, каким же вы видите механизм совести у атеиста?

-- Даже у атеиста может быть ответственность перед собой. Когда человек не хочет в своих глазах быть мерзавцем, -- вот и механизм.

-- Вы ведь не можете вот в этих терминах говорить со своими коллегами -- служение или конвейер. Вы скажете -- "служение", так над вами ведь смеяться будут, а?

-- Да, сейчас не всем понятно. Но пройдет время, и будет понятно.

-- Вы с ними говорили в таких терминах или нет?

-- Нет. С человеком надо говорить понятным ему языком.

-- Кто с вами по эту сторону баррикад?

-- Масса народу.

-- Кто, кто это? Могут ли эти ваши люди принимать решения на высоком уровне?

-- Ну это профессора, доктора, адвокаты...

-- Вот там на самом верху, где вы вращались, -- видели вы настоящих государственных мужей, которые все понимают и делают добрые дела хотя бы тайком, как Штирлиц?

-- Что-то не припомню... Хотя... Бурбулис претендовал на такую роль! Но он и справлялся слабо, и еще оказался плохим аппаратчиком: не удержался... Поэзия

Пашин точно не такой, как все: он не только не пьет и не боится начальников, но еще и сочиняет стихи, которые начал публиковать еще в шестнадцатилетнем возрасте в журнале "Пионер". Пару лет назад у него вышла книжечка под названием "Побег". Автор уверяет, что имел в виду не пенитенциарное, но ботаническое значение слова.

Издатели представили сборник в таких терминах: "Это философская, любовная и, так сказать, судебная лирика".

"Так он вот почему такой смелый! Потому что поэт! Он просто создает себе биографию, ему выгодно лезть на рожон!" -- попрекнете вы его.

Что на это ответить? У каждого свободного человека своя причина быть свободным; несвободные тоже, наверно, имеют каждый свое оправдание. Строки из стихов Пашина

Меня теснят под свист и гам.

Ей-богу, я не лгу,

Что знал тиски, но к жерновам

Привыкнуть не могу.

Талант есть одержимость Богом,

Когда, нездешен и колюч,

В людском сознании убогом

Распишется небесный луч.

В судебном зале та же проза:

Допросы, речи, приговор.

Дух пота и туберкулеза

Сочится сквозь стальной забор.

Россия! Плети и запреты.

Железный обруч на умы.

Страна, где лучшие поэты

Не зарекались от тюрьмы.

И мир проклятьем заклейменных,

Должно быть, с этих давних дней

Не презирает заключенных

И ненавидит их судей.

Смешной чужак в своей земле*

Сквозь строй пускаясь с путь,

Я задыхался. Но в петле

Ни спрыгнуть, ни вздохнуть!

У заплечных мастеров стать и сила вола

Нашу Родину Лубянка изнасиловала.

Не видать мне ни свободы и ни счастья,

Не раздаривать червонцы и букеты,

Потому что мои нежные запястья

Опоясали железные браслеты.

И когда на ветру поразвеется копоть

И с командою "пли!" мы исчезнем во мгле,

Старый прапорщик будет "макаровым" хлопать,

Добивая лежащих на бурой земле.

Сопровождается профессиональным -- из другой профессии -- примечанием: "Современная практика приведения в исполнение смертных приговоров имеет мало общего с картиной, нарисованной романтическим воображением осужденного". Финал

-- Скажите честно, вы ведь ненавидите власть, которая давит правосудие?

-- За что ж ненавидеть? Тигр ест мясо -- это нормально.

-- Причем давит себе же, в общем, во вред и не может остановиться. Это можно сравнить с алкоголизмом, правильно?

-- Правильно.

-- А нет у вас чувства одиночества, что вот-де до чего ж мало нас, порядочных людей?

-- Порядочных людей очень много. Очень много.

1998

* HHH Набоковы * HHH

Дмитрий Набоков:

Папенькин сынок "Рядом с автором "Лолиты" только Пушкин и Толстой"

Космополит петербургского происхождения, американский гражданин, считающий Италию родной страной, проводящий лето -- на даче на Сардинии, зиму -- в своем доме во Флориде, осень -- в квартирке в горах над Монтре и которому все равно на каком языке говорить. Правда, ему немного досаждает бедный -- против английского -- выбор слов в итальянском: трудно выражать оттенки!

-- Настоящей родины у меня нет, -- говорит он. -- Родина моя не географическая, а семейная, художественная, умственная. Я не чувствую, что нужно иметь корни, как американцы любят иметь roots. Это мне все равно. Я люблю быть на некотором расстоянии от окружающего, чувствовать себя немного иностранцем.

Это ему, надо признать, вполне удается. Молодость гонщика

В гонщики Набокова-младшего благословил великий отец -- заядлый, как известно, спортсмен. Дело было в 1936 году. Молодой отец сделал годовалому сыну расхожий мальчиковый подарок: игрушечную машинку. Это была "Рено", простенькая детская копия модели, придуманной для побивания мирового рекорда скорости. Мальчик стал играть, ему представлялось, что в кабине сидит отважный капитан Белов -- персонаж одной отцовской книжки. И пошло-поехало. С того дня пролетело шестьдесят с лишним лет. Вы будете смеяться, но та машинка цела! Она имеет статус самой любимой и стоит на книжной полке в швейцарском доме Дмитрия Владимировича, занимая страшно почетное место среди множества игрушечных машинок, накопленных за долгую жизнь.

В три года Дмитрий получил еще один сильный подарок -- на это раз уже не "Рено", но "Мерседес".

-- Я спокойно съезжал на нем на мостовую, крутя педали, и папа за мной бежал спасать меня...

После Дмитрий купил себе аппарат посерьезней -- "Триумф", привез его из Англии в Италию, попробовал выступать на гонках и, как он сам бесстрастно выражается, "увлекся этим делом". Он любит вспоминать, что был владельцем одного из первых экземпляров "Alpha ТZ" -- гоночной версии "Альфа-Ромео".

За тридцать лет автогонки изменились неузнаваемо, -- как, впрочем, почти все в сегодняшнем мире. Набоков вспоминает те наивные простые времена:

-- Тогда не было реклам, не было наклеек, тогда человек или для фабрики гонялся, или на собственные средства. Мне удавалось даже иногда выиграть против фабричных гонщиков! Фабрика мне давала все больше и больше помощи, потому что они любили, что я выигрываю на их машинах.

Эти победы, одержанные в 60-е, подтверждаются коллекцией кубков. Они не все автомобильные, иные взяты за гонки на катерах. Интересовался он также альпинизмом и авиацией, но уж это чисто для себя, про призы там речь не шла.

Высшее гоночное достижение Набокова было таково: лучший результат в Европе по итогам года (он точно не помнит, это был 64-й или 65-й) в классе "Гранд туризмо 1600 СС".

-- То есть вы были чемпионом Европы?

-- Нет. Я был победителем, самым быстрым. Но эти очки мне в зачет не шли -- я ведь не европеец, а американский гражданин.

-- Это вас огорчило?

-- Нет. Я никогда на это не смотрел как на карьеру. Я никогда не стремился стать Шумахером... Это отдых. Вот как президент Ельцин, бывало, ездил рыбу ловить...

-- Или как ваш президент занимался оральным сексом с Моникой Левински без отрыва от производства!

-- Ну да... Он бы лучше с ней в гостиницу съездил, чем в своей конторе. Кеннеди по крайней мере имел Мэрилин Монро, а не эту...

Действительно это смахивало на хобби; Дмитрий гоняться гонялся, но уроки пения брал всерьез. И, оставаясь гонщиком, дебютировал на оперной сцене в 61-м -- не с кем-нибудь, а с самим Паваротти! ("Я его нечасто вижу, но очень уважаю".) А профессиональные гонщики в опере разве поют?

В какой-то момент он решил бросить пение, поскольку сам понимал, что с вокальной техникой у него не очень. Но его итальянские друзья нашли ему хороших учителей, разумеется дорогих. Набоков продал очередную гоночную машину, на которой только что пришел вторым в Триесте, так что было все-таки жалко, -- и на вырученные деньги кинулся догонять своего дружка Паваротти. Клиническая смерть

И вот после всего, когда с профессиональными гонками, с рисковой жизнью было покончено, пара некогда сломанных в мелких столкновениях ребер забылась (а в клубных любительских гонках на рожон лезть особенно и не дают), а самым страшным производственным риском была опасность сорвать голос, -- Набоков разбился. Он попал в такую автомобильную аварию, что шанс выжить у него был чрезвычайно скромный. Сорок процентов его кожи было обожжено, -- и это при переломе шеи, не говоря уж про остальное.