Анатолий Тосс - Фантазии женщины средних лет Страница 42

– Джеки, – сказал он, и его еще более открывшийся за эти годы лоб приветливо сжался в складочку наподобие улыбки, – здравствуй, милая.

– Привет. – Я тоже была рада, я не видела его уже несколько месяцев. Говорили, что он уезжал из Италии. – Я совсем не ждала тебя увидеть. Ты что здесь делаешь?

– Мне-то как раз есть что здесь делать. А ты, я смотрю, стала уже членом труппы?

– Ну, что-то вроде того, – засмеялась я. – Ты, говорят, странствовал. Рассказывай, где был, что видел?

– Да где только не был. В том числе на родине побывал, полазил по холмам Голливуда.

Я сразу почувствовала манящий запашок тайны.

– Правда? И что? Давай рассказывай.

– Киска, это большой секрет. К тому же ничего еще не решено.

– Ладно, – сказала я ободряюще, – мне можно. Ты же знаешь, что мне можно.

– Только никому, даже Дино. Обещаешь?

– Обещаю. – Я засмеялась.

– Вообще никому, – повторил он и поднял для острастки палец.

Я закатила глаза, мол, сколько можно, сказала ведь.

– Новый фильм будем делать. Есть отличный сценарий, Альфред будет ставить, есть финансирование, есть договоренность со студией.

Я ничего не поняла.

– А ты тут при чем? Джонни даже не смутился.

– Как это? Я как раз и есть основной. Я все вместе и спаял. Ты такое слово «продюсер» слышала?

Я вспомнила, что никогда не знала, чем он занимается.

– Значит, Альфред будет ставить, – повторила я за Джонни. Мне хотелось спросить про роли, есть ли роль для Дино, но я побоялась спугнуть его радостное благодушие.

– А кто сценарий написал? – Вот так, потихонечку, было надежнее.

– Это загадочная история, ты не поверишь, но я не знаю. Даже фамилии не знаю. Знаю, что американец. То ли он сам перевел свой сценарий на итальянский, то ли ему перевели, но уж очень хорошо написано. Точно неизвестно, он работает через агента, а агент просто секретный шпион, у него вообще ничего нельзя узнать. Прямо как на базаре, нравится – берите, не нравится – не берите, и никаких вопросов. Хотя, с другой стороны, какая разница, кто написал? Главное – получить полный контроль, и здесь важно все правильно обговорить с агентом, изменения в сценарии и прочее.

– А агент уполномочен? – Я никак не могла сменить тему.

– Агент вполне уполномоченный. – Джонни сморщил кожаный лоб, так что тот съехал к глазам, от чего они сразу сделались хитрющими. – Даже в определении цены. Но в целом сценарий фантастический, как раз для нас, для Альфреда. О современном итальянском театре, с интригой, со странными сюжетными поворотами, отлично разработаны характеры. Ну, я тебе пересказывать не буду.

– Много персонажей? – теперь я подкралась совсем близко.

– Немало: режиссер, актеры. Все отлично сделано, театральная жизнь показана как надо.

– Роли уже розданы? – спросила я, всеми силами пытаясь, чтобы прозвучало как бы невзначай.

– Да нет, рано еще, это Альфред будет решать потом, когда… – И тут он понял. – Ты же обещала не говорить Дино.

– Конечно, обещала. – Я тоже хитро прищурилась, но тут же сжалилась:

– Да не волнуйся, конечно, не скажу. – И чтобы перевести тему, добавила:

– Дай сценарий почитать.

– Нет, – видимо, он не поверил мне, – сейчас не могу, как-нибудь потом.

Но это уже не имело значения.

Я запомнила эти три дня и три ночи на вилле во всех подробностях именно потому, что была безоговорочно, нереально счастлива. Конечно, я потом все подробно описала Стиву, даже не в одном, а в нескольких письмах. Как я могла оставить его вне моего счастья?

«Представь, – писала я, – замок. Настоящий средневековый замок. Небольшая комната с высоким потолком. Стены инкрустированы красным деревом. Много алой материи с золотым повторяющимся узором, тяжелые шторы, мебель такой же обивки, покрывало на кровати, даже стены частично занавешены алыми полунаброшенными портьерами. Большую часть комнаты занимает огромная кровать, невысокая, тоже из красного старинного дерева, с гибкими, очень плавными линиями. Когда я увидела ее, я сразу подумала о ладье, настолько в ней доминировали мягкие плавучие формы. Если одну из портьер отодвинуть, прямо напротив кровати открывалось массивное зеркало в тяжелой золотой раме. Мы, как правило, и начинали напротив зеркала. Дино сажал меня на кресло и принимался медленно раздевать…»

«Я так и вижу, – писал мне в ответ Стив. – Я так и вижу вас двоих, тебя и его, как, наверное, ты сама видела вас обоих в зеркале. Вот он присел перед тобой, ты сильно и высоко согнула ноги в коленях, и теперь, придвинутые к бедрам, они стоят на двух расставленных друг от друга стульях. Ты не сидишь, а, скорее, полулежишь, повторяя загибающуюся форму кресла. Дино еще не дотронулся до тебя, но ты все равно вздрагиваешь от близкого дыхания и тепла его губ».

«Да, все именно так и было, откуда ты знаешь? Неужели ты настолько изучил меня? Я именно так и чувствовала, как ты описал, и дыхание, и живое тепло. Сначала мне, правда, мешали его длинные волосы, они закрывали зеркало, а мне хотелось видеть его лицо, и рот, и закрытые глаза, и себя саму. Я запустила пальцы в волосы Дино, мне надо было только нажать, и он поддался, опустился ниже к подножию кресла, а я чуть приподнялась, чтобы увидеть. Я смотрела на Дино и думала, что он создан для того, чтобы приносить мне счастье, чтобы любить меня, и это его единственное предназначение. Когда он отводил голову в сторону, я видела трепет его языка, и это было странно: видеть и чувствовать одновременно. Даже непонятно, что опережало, взгляд или дрожь внизу живота. Знаешь, со стороны не всегда понимаешь, что видишь в зеркале именно себя, и требуется усилие, чтобы связать ощущение с действием».

«Конечно, я знаю, о чем ты говоришь. Когда я читаю твои письма, а потом пишу тебе, я как бы сам смотрю в зеркало, в то же самое, в которое смотришь ты. Понимаешь, мое воображение и твое зеркало – это почти одно и то же, то, что для тебя зеркало, для меня фантазия. Разница лишь в том, что я к тому же знаю, что чувствует твой любовник, я ведь вижу вас не только твоими, но и его глазами тоже. Я знаю, например, что, когда он касается тебя, он тоже чувствует ее легкое дыхание, ее нежность, каждый ее всплеск. Я вижу это, девочка моя, и даже, как ни странно, чувствую. Мне кажется порой, что я схожу с ума, когда пишу тебе, но, если это и так, как заманчиво быть сумасшедшим! Но прошу тебя, рассказывай, рассказывай дальше».

«Ты хочешь знать, что было дальше? Я положила Дино на диван, и в глазах его, затуманенных густой поволокой, – только доверие и покорность. А потом приподняла платье и присела, боязливо, медленно, нащупывая даже не осязанием, а каким-то непонятным, необъяснимым чутьем. Это было так странно видеть себя в зеркале полностью одетую, даже накрашенную, как будто ничего и не происходит. Если бы кто-нибудь сейчас зашел, то наверняка бы не понял: мое длинное платье полностью покрывало то, что было подо мной. Я так и смотрела на себя в зеркало, привычную, ничем, казалось бы, от себя будничной не отличающуюся. Но в то же время, Бог ты мой, что я чувствовала внутри, как я старалась вобрать последние утаенные миллиметры! Это различие и стало самым сильным. Различие между моим отражением, неотличимо трезвым, и раздирающим ощущением изнутри. Понимаешь, именно эта недоступность взгляду и была наиболее убийственной».

«Ты спрашиваешь, понимаю ли я? Конечно, кто же еще может понять тебя, как не я? Ведь когда я представляю, как ты занимаешься любовью с Дино я вижу на его месте себя. Я как бы подменяю его в своем воображении. Я и наше прошлое уже не могу отличить от твоих писем. Именно поэтому для меня нет разницы, с кем ты, со мной или с другим: мое прошлое и твое настоящее слились для меня.

Я, так же как и ты, смотрю на тебя в зеркале. Ты взволнована, я вижу требовательную морщинку на твоей переносице, складочку на лбу от ждущего нетерпеливого напряжения, чуть приоткрытый рот, встревоженные нервные губы. Во всей твоей позе, в твоем лице столько желания и разврата, что мне трудно сдерживать себя. Особенно когда я вижу Дино, безропотно-покорного, придавленного тобой, лишенного движений, и потому бессильного, жалкого.

А когда подол твоего платья закрывает вас, я вижу, как ты слегка, почти незаметно, поводишь бедрами, и только твой взгляд, я ведь умею его различать, выдает происходящее. Но в отличие от твоего взгляда я без труда могу проникать сквозь простые материальные преграды. Я знаю, что происходит там, под платьем, я вижу, как она отпускает, лишь едва, только для того, чтобы потом снова заглотить.

Ты знаешь, она ведь хищница, а не жертва, она именно задумана, запланирована быть хищницей, пожирающей, высасывающей, требующей. Она только прячется за скромность и запрет, это ее приманка, так делают и другие хищники, они тоже притворяются беспомощными, но как только противник попадается на эту уловку – они хватают. Так же и она. Наверняка она сама создала миф о своей покорности и о доминантности мужской силы, потому что ей этот миф на руку. Но мы же с тобой знаем, что мужского превосходства не существует, слабость заложена в самом принципе его временного и неконтролируемого состояния. А она может принять в себя почти все и всегда, для нее не бывает много, наоборот, ей всегда мало, она всегда может и хочет большего. Не поэтому ли женщина, как правило, в конце концов побеждает, не потому ли, что беспринципность и неразборчивость заложены в самой ее сути.