М Пришвин - Мы с тобой (Дневник любви) Страница 42

-- Ты,-- сказал я,-- рада, что домой приехала, разве тут твой дом, а не на Лаврушинском?

-- Наш дом,-- ответила она,-- везде, где мы вместе.

Никогда наша любовь не была на такой высотеясности, уверенности и полноты. Меня чуть-чуть смущало, что наши чувственные отношения потеряли прежнюю заманчивость, как было неодетой весной. Я спросил об этом, и она мне так ответила:|

А как же иначе? Тогда мы были телом разные, и нас влекло телесное чувство, чтобы слиться в одно, а теперь мы достигли всего, я твоя совершенно, и ты мой.

Л. подсчитала наши расходы и вывела минимум траты помесячно. Тогда я почувствовал, что в этой семейной коммуне я связан и теперь нельзя тратить деньги, как мне захочется. Об этом я сказал Л., и удивила меня ответом:

-- Но так же все порядочные люди живут, не как хочется, а как можно.

От этих слов мне до того стало приятно, то есть оттого, что я тоже буду жить, как все хорошие люди живут, до того мне было это по-хорошему ново!

1) Надо поглубже разобраться в том, почему новый строй моей семейной жизни (коммунальное расходование заработка) является для меня таким большим и радостным событием, как будто раньше я был невольником своей воли.

2) Принципиально автомобиль надо исключить из нашего хозяйства, потому что это прихоть и не отвечает нашим доходам и всему новому строю жизни.

3) У меня талант писать, у Л. талант любить. Наши грехи (сходились с неравными) являются результатом нашей свободы, обеспеченной талантами: мы могли так делать, и мы отвечаем за легкомыслие в отношении ближних.

4) Моя специальная вина, это "будьте как дети" в отношении низших существ, как, например, своих детей. "Будьте как дети" справедливо в отношении высших (старших), но не в отношении низших, и в особенности своих детей. Мне нужна была другая заповедь: "Будь как старший".

5) Меа си1ра (моя вина - лат.): я потому жалок и бессилен теперь в отношении к моей бывшей семье и Аксюше, что всякая их грубость открывает рану моей вины и поражает личность мою, потому что не могу я им объяснить, что виноват в своей же доброте. На их ступени сознания эта доброта моя есть слабость, трусость.

Сегодня отыскался А. В. Выслушав от Удинцева всю историю нашего романа, он сказал: "Надо признать факт совершившимся" и будто бы повеселел.

Сегодня закончена книга "Мой дом" ("Лесная капель"). Книга сделана при близкой помощи Л.Закончена в пятницу 26/1У, в день обмена жилплощади с Е. П., т. е. точно в день нашей победы.

Вчера читал о борьбе с ведением, которое стремится подменить чувство к Целому 38. Вспомнилось, что эта борьба за простоту с ведением была мною проделана очень добросовестно и этому была посвящена жизнь моя с Павловной. Искусство мое писать явилось именно на переходе от ведения к простоте. Вот почему и теперь, на пути нового сознания, надо мне отнестись к этому по-детски, без всякого умствования, вообще "про себя".

Любовь - это не добродетель, а совершенно такой же талант,как всякое художество, и тоже связана, как и искусство, с искушением, обманом. Искусство и любовь -- это самый край бездны, на котором бьются между собой Конец и Начало.

Я обладаю талантом в искусстве. Л., несомненно, обладает талантом в любви. Она тоже, как и я, может своим талантом пользоваться и может обратить его к Богу. Но и Бог тоже не обрадуется, если талант возвращается, каким был дан. Между тем, чтобы увеличить дар, надо подвергнуть себя борьбе... Наша любовь с Л. дается нам в оправдание прошлого. В сущности, мой талант писать есть форма любви, и у Л. талант любви есть форма искусства. На борьбу за оправдание прошлого у нее поставлено все на карту, вот чем держимся: все.

Давно ли это было, она сказала мне, что не любит меня; что если бы она любила, то могла бы бросить свои "долги".

-- Я напишу поэму,-- ответил я,-- и вы бросите свои долги.

Это, может быть,-- ответила она.

И не прошло недели после этого, я написал нечто, и она пришла, и я целый вечер не решался написанное ей прочесть, все равно как влюбленный не сразу же решится обнять возлюбленную. И вот я решился, прочитал. И она плакала и говорила мне:

-- Ну вот, вот, я плачу, вот и все,-- не бросай меня, помни, что я твоя, что я тебе во всем, во всем пригожусь!

Тут вот я узнал, что поэзия -- это форма любви.

В ожидании из Москвы Ляли, открыл своей благонравной, почтеннейшей теще слова Ляли: "Лучше я буду красивой и умной блудницей, чем добродетельной женой". Теща замерла и, не будучи в силах понять и, не понимая, стать против Ляли, спросила: -- М. М., объясните, в чем тут дело? Я объяснил, что V добродетельных жен муж часто заслоняет Идеал, а для блудницы, как Магдалина, путь к Нему совершенно свободен.

Одна из замечательных черт Л., если не самая главная, это что она всегда, везде сознает в себе женщину, осужденную на муки за жажду настоящей любви. В этой жажде она переограбила достаточно колодцев, и все они оказались почерпаемыми до того, что ведро ее не могло погрузиться и забрать для утоления жажды достаточно воды. Сила ее в том, что она сохранила в себе ясное сознание того, что они для нее все исчерпаемы, а она для них неисчерпаема,и что она с ними в вечном неравенстве.

Вот так точно я чувствовал себя в поэзии, тоже неисчерпаемым родником, и когда оказалось, что моя поэзия есть лишь форма любви и сразу при встрече с Л. превратилась в любовь, притом в единую и единственную, тогда-то Л. и стала моей, то есть решилась реализовать свою всегда ею сознаваемую женщину с неисчерпаемыми дарами.

Неизвестный стал близким: после этого роль полового влечения сыграна; а дальше?.. Дальше: "Лучше я буду красивой и умной блудницей, чем добродетельной женой". Но у нас происходит для нее и для меня небывалое: мы переходим не от Эроса к полу, как все, а, наоборот, от пола к Эросу. Может ли это так оставаться навсегда?Не знаю. Знаю одно, что это обязывает меня стать навысоту, на которой -- пусть Л. не будет -- я и тогда один не останусь.

Perpetuum Mobile. Наталья Аркадьевна: "Вот ты же нашла человека по себе". Л.: "Но все равно я не жена, какая я жена? А настоящая жена возьмиДолли или Трубецкую..."

Л. слышала из другой комнаты мой разговор с Н. А., как она мне с горестью говорила о том, что Л. меня теперь любит больше, чем ее.

-- Неправда,-- сказала Л.,-- всех, кого я люблю, я люблю по-разному и одно с другим никогда не смешиваю и не сравниваю; разве я больше или меньше люблю А. В., чем М. М.? Не меньше, не больше, а по-разному.

Это очень было мне похоже на то, как сравнивают поэтов, тот больше, тот меньше, между тем как настоящие поэты между собою равны.

И еще я думал о том, что, пожалуй, Л. и права: готова всех любить всей любовью. Разница не в ней,разница в них, и каждый из них, не будучи в силах охватить всю ее любовь, пользуется только частью ее, и оспаривает часть другого, и сравнивает свою часть с другою, как сравнивают собственность на жилплощадь: больше или меньше.

Август. Зову Лялю Балдой за то, что она, как Балда в сказке Пушкина все делает: и рассказы мои подсочинила, и корректуру правит, и в очередях стоит, и белье стирает,-- настоящий Балда. Я же, как поп, ожидаю щелчка.

В 6 час. выехали из Москвы и в 8 час. приехали в Тяжино. Проезжая мимо церкви в Кривцах, вспомнили, как я провожал сюда Л. неодетой весной, и дивились силе влечения, способной вести вместе еще совсем незнакомых людей.

Лева привез велосипед, сидел у нас за обедом, и мы с трудом находили тему за разговором. Узнал, что его дети живут как раз против Е. П., что у Пети 15 августа отпуск, и он будет жить с матерью, охотиться. Я почувствовал, что, в общем, им хорошо и то, чем мы с Л. живем, из-за чего и боремся, им вовсе не нужно.

В лесу собирали грибы. Застала гроза. Теплый дождь. Мы с Л. достигли такой степени сближения, когда "удивление" (от первого глаза) больше уже не открывает друг другу нового, но зато и нет больше тревоги, что из-за чего-нибудь весь союз разлетится и все сближение окажется ошибкой. Мы вступили в тот фазис, когда найденное друг в друге каждому становится необходимостью для существования, входит в привычку, в повседневную потребность.

Ничто во внешней форме каждого, красивое или некрасивое, больше не влияет на отношения. Мало-помалу складывается такое постоянство, как в планетах и их спутниках, способных до конца жизни вращаться друг вокруг друга, не в силу очарования видом, а силою тяготения. Можно, конечно, и без всякого первичного очарования влюбленности, без удивления, а просто так сойтись, чтобы потом уже жить не по любви, а по закону этого тяготения. Но я думаю, что при первичной удивленности друг другом, закон тяготения будет служить воле вошедших в союз, тогда как в другом случае он станет привычкой.

На носу у меня, на самом кончике, рос пучок толстых черных волосков. Л. мало-помалу один за другим повыдергивала эти волосики, и с луковицами. Вытаскивая сегодня последний волосок, она говорила:

Хороший ты человек, очень хороший, только сильно запущен и зарос бурьяном.