Петр Краснов - Подвиг Страница 42

Она перебила его.

— Я узнаю все про моего отца. Я увижу его?

По ея теперешнему оживленiю Немо понялъ, что въ ней было чувство пренебреженiя къ кинематографу и радость, что это не кинематографъ, а большое военное предпрiятiе. Значитъ, она не современная, но такая, какъ Ранцевъ… Тоже… Донъ Кихотъ… И это укрѣпило его въ возможности сказать все.

— Мы широко используемъ и газы и пропаганду… Мы спасемъ Россiю. И тогда…

— И тогда вы приведете ко мнѣ моего отца. Но раньше вы пришлете ко мнѣ кого нибудь… предупредить меня… чтобы я могла его достойно принимать… Какъ героя!..

— Хорошо. Я пришлю къ вамъ одного стараго и очень почтеннаго человѣка. Онъ васъ зналъ еще тамъ, въ Маньчжурiи.

— Когда я была совсѣмъ малютка. Онъ, значитъ, зналъ моихъ родителей?

— Онъ былъ начальникомъ вашего отца.

— Кто же это?

— Генералъ Заборовъ.

Они возвращались домой. Ихъ разговоръ былъ долгiй и оживленный. Они очень много ѣхали шагомъ. Это было неудобно при мистерѣ Холливелѣ. Ана поняла это первая. Она обернулась къ своему кузену и сказала ему по-англiйски:

— He правда ли, Джемсъ, какая прекрасная лошадь у господина инженера?

— О yes, — флегматично протянулъ Холливель и подъѣхалъ къ нимъ.

У заведенiя госпожи Ленсманъ двѣ мощныя машины ожидали всадниковъ. Ана сердечно простилась съ капитаномъ Немо.

— Когда же вы ѣдете? — по Русски сказала она.

— Сегодня.

— Уже?… Какъ жаль, что я теперь, вѣроятно, не скоро васъ увижу.

Она крѣпко, можетъ быть, болѣе сильно, чѣмъ это позволяли приличiя, пожала руку Немо. Тотъ понялъ: это пожатiе относилось не къ нему, а къ ея отцу, и болѣе всего къ тому великому дѣлу, о которомъ онъ только что ей разсказалъ.

У машины Ана еще разъ кивнула головой капитану Немо. Холливель, согнувшись, влѣзъ въ карету и усѣлся на переднее выдвижное мѣсто. Громадный «Пакхардтъ» мягко тронулся и покатился по каменнымъ плитамъ мостовой.

Капитанъ Немо стоялъ подлѣ своего «Рольсъ-Ройса». Шофферъ держалъ открытой дверцу. Машина Гербертъ скрылась за поворотомъ.

«Сказать шофферу: — «за ними»!.. На улицу Henri Martin. Прiѣхать и выяснить все… Просить руки и сердца… Просить права надѣяться на будущее… Кажется, маленькiя слабости великихъ людей заходятъ слишкомъ далеко»…

Капитанъ Немо медленно, точно нехотя, залѣзъ въ свою карету. Машина не двигалась. Шофферъ, обернувшись къ Немо, смотрѣлъ вопросительно на него черезъ переднее опущенное стекло. Прошло нѣсколько мгновенiй, короткихъ, совсѣмъ незамѣтныхъ для шоффера, очень длинныхъ и мучительныхъ для капитана Немо. Его судьба рѣшилась. Счастье показало ему свое лицо. Что то личное появилось передъ нимъ первый разъ бъ его жизни.

«А какъ милый Петрикъ былъ бы удивленъ… Обрадованъ?… Кто знаетъ»?

Капитанъ Немо посмотрѣлъ на шоффера. Твердо, спокойно, какъ всегда, быть можетъ, чуть строже чѣмъ всегда, онъ сказалъ:

— Въ городъ Сенъ Назэръ… По Орлеанской дорогѣ.

XXII

Ранцевъ проснулся отъ мѣрнаго, глухого шума. Сквозь щели ставень мягкiй, бѣлый свѣтъ проникалъ въ маленькую, какъ каюта, комнату приморскаго пансiона. Ее вотъ уже недѣлю занимали Ранцевъ и Ферфаксовъ. Сильный, вдругъ поднявшiйся вѣтеръ порывами ударялъ въ ставню. Сосны и кедры глухо шумѣли въ саду. Было пасмурно. Ферфаксовъ, давно не спавшiй, сказалъ:

— Ты слышишь?… Какая буря!..

— Да… Кажется и дождь.

— Имъ не везетъ. Ранцевъ сталъ одѣваться.

— Бурдели, наши хозяева, вчера весь день плели гирлянды изъ зелени и цвѣтовъ. По всему городку шли приготовленiя къ сегодняшнему дню. Имъ нужны — солнце, хорошая погода… Подумай — праздникъ дѣтей. Бурдель вчера за стаканомъ рома разсказывалъ: — каждая мать, самая бѣдная, обшила, принарядила къ сегодняшнему дню свое дитя, чтобы полюбоваться имъ, чтобы гордиться имъ въ процессiи. А какая процессiя при гакой погодѣ! Съ ногъ валитъ.

— Пойдемъ, — сказалъ быстро одѣвшiйся Ранцевъ, — посмотримъ.

На улицѣ, идущей къ морю, они должны были схватиться за шляпы. Мелкiй песокъ морскихъ дюнъ и не то дождь, не то брызги океанской волны, сорванныя ураганомъ, били въ лицо и слѣпили глаза.

Сѣрое небо валилось въ море. Желто-зеленые валы непрерывной чередой, опушаясь бѣлой пѣной, съ ропотомъ и ревомъ шли на берегъ. Купальныя палатки ярко желтой парусины были сняты. Деревянныя будки прижались къ набережной. Къ нимъ, шипя, подкатывалась пѣна волнъ.

У океана вѣтеръ казался тише. Мелкiй дождь холодилъ лицо. Надъ моремъ клубился туманъ. Мысы по сторонамъ залива стояли въ сизой дымкѣ. Песчаные острова у входа въ океанъ обозначались рѣзкими, бѣлыми полосами прибоя. Море было пустынно.

Вышка, откуда любители бросались въ воду, была сломана. Ея бревна носились по волнамъ. Какой то молодецъ въ черномъ купальномъ костюмѣ входилъ въ воду, доходилъ до первыхъ большихъ волнъ, но не рѣшался идти дальше и отпрыгивалъ, фыркая и захлебываясь. Двѣ англичанки стояли на пескѣ пляжа. Вѣтеръ окрутилъ ихъ юбки около ногъ и точно хотѣлъ copвать съ нихъ платья. На набережной не было обычныхъ гуляющихъ.

— Невеселая картина, — сказалъ Ранцевъ, — море показываетъ намъ свой нравъ.

— А знаешь, — вглядываясь вдаль охотничьими зоркими глазами, сказалъ Ферфаксовъ, — погода еще исправится. Ты видишь, какъ блѣднѣетъ на небосклонѣ небо. Тамъ какъ бы просвѣчиваетъ синева.

— Пойдемъ, порадуемъ старика Бурделя. Хозяинъ виллы «Les Rossignoles» большими садовыми ножницами рѣзалъ цвѣты, опустошая клумбьь

— Вы были на морѣ, - спросилъ онъ. — Ну какъ?

— Мнѣ кажется прояснитъ, — на ужасномъ Русско-шофферскомъ французскомъ языкѣ сказалъ Ферфаксовъ.

— Вы думаете?… Да, конечно… Иначе и быть не можетъ… Должно, обязательно должно прояснить.

— Вы все таки вѣшаете гирлянды, — сказалъ Ранцевъ.

— А какъ же… Моя жена съ мадамъ Манганъ уже начали работать. Какъ же иначе, — съ печалью въ голосѣ и со слезами на глазахъ сказалъ Бурдель, — праздникъ Fete Dieu. Богъ придетъ къ намъ. Онъ пройдетъ мимо нашей виллы. Все Ему… Все, что имѣемъ.

Бурдель съ какою то яростью отхватилъ ножницами громадную, прекрасную, только что распустившуюся розу.

— Богъ и Родина — все прекрасное на свѣтѣ. И Богъ придетъ къ намъ. А вдругъ… Нѣтъ этого не можетъ быть… Ну, какъ преосвященный отмѣнитъ процессiю?… Изъ за дождя…

— Какого тамъ чорта дождя, — воскликнулъ Ферфаксовъ, — вы только посмотрите!

Онъ вывелъ старика изъ садика, гдѣ туйи и сирени, росшiя у калитки заслоняли небосклонъ и показалъ вдаль. Вѣтеръ гналъ тучи, снимая сѣрую пелену съ волнъ. Надъ островами голубое сверкало море.

— Буря гонитъ тучи на Парижъ. Скоро будетъ совсѣмъ ясно. Солнце будетъ… Да и вѣтеръ сталъ замѣтно тише.

— Ахъ, далъ бы Богъ… Далъ бы Богъ… Вы подумайте, мосье Ранцевъ, наши школьники будутъ всѣ въ одинаковыхъ синихъ костюмахъ съ бѣлыми лентами… Они будутъ первый разъ играть на фанфарахъ… И дѣвочки всѣ въ бѣломъ съ кисейными вуалями, въ цвѣтахъ. Какъ же можно — дождь?… Сегодня Богъ придетъ къ намъ!..

XXIII

Въ три часа дня жидкiй благовѣстъ въ одинъ колоколъ затрезвонилъ на городской площади. Ранцевъ и Ферфаксовъ пошли на его призывъ.

Небольшая новая каменная церковь стояла на песчаномъ холмѣ дюны. Два марша лѣстницы изъ дикаго камня сходились на площадкѣ на серединѣ дюны и опять расходились, направляясь къ церковнымъ дверямъ. Темная, блестящая зелень лавровъ и миртъ, нѣжные листики стриженыхъ буксовъ яркими пятнами ложились на камни… Вдоль лѣстницы, отъ низа и до верха, полуприкрытыя каменными перилами, точно пчелки въ ульѣ, работали молоденькiя дѣвушки въ бѣлыхъ платьяхъ. Онѣ торопились украшать цвѣтами церковь. Однѣ растягивали длинное бѣлое полотнище надъ площадкой, другiя проворно и ловко нашивали на него розовыя розы к красные пiоны, образуя большой и широкiй крестъ изъ живыхъ цвѣтовъ. Третьи раскладывали вдоль перилъ миртовыя вѣтки, украшенныя маленькими розочками…

Прояснивало. Солнце нѣтъ, нѣтъ, да и пробьется сквозь тучи и осiяетъ своими лучами церковь, цвѣты и трудящихся дѣвушекъ. Точно съ неба пошлетъ имъ благословенiе.

По лѣстницѣ почти непрерывной вереницей шли старыя женщины въ черныхъ высокихъ Бретонскихъ наколкахъ и мужчины въ длинныхъ старомодныхъ потертыхъ сюртукахъ. Они, молча, входили въ узкiя дубовыя двери и исчезали за ними. Когда открывались двери, изъ церкви доносилось гудѣнiе органа и пѣнiе женскаго хора. Пѣли что то нѣжное и трогательное, что такъ подходило такъ отвѣчало, составляя полную гармонiю съ цвѣтами, бѣлымъ пчелкамъ-дѣвушкамъ, трудившимся у храма.