Станислав Данилин - Отменить Христа (Часть II, Москва, Ад, До востребования) Страница 42

Мне так хотелось бы быть маленькой японской женщиной с классическим воспитанием. Мне так хочется, чтобы ты вернулся. Хотя бы к себе. Целую. С любовью. М."...

-- Возвращайся, Сережа...

Инна складывает письмо, прячет его в мою сумку.

-- Куда возвращаться, Инна?

-- Не ко мне, не к ней -- к себе возвращайся. Хватит уже войн...

Несс ерошит мне волосы: "е-жик... е-жик... е-жик..."

-- Я еще раз убедилась... Мы все... немногие, любящие тебя, говорим об одном и том же... И она, и я... и эти, голоса из коробки, -- возвращайся к себе самому, и тогда останешься с нами...

Инна, Инна, ты даже не знаешь, сколько раз меня спасала. Зажигалка -подарок приглашенного тобой в гости Гилани... твой голос, который я слышал, вися на распятии в пыточной у Шамиля... теперь вот ты спасешь меня от себя самого.

Посмотреть на Инку, так можно подумать, что это ей легко дается... Что я Инне легко даюсь.

-- И-и-нн... а все-таки... мы в кабак идем?

-- Как хочешь... куда хочешь...

Голос у Инны равнодушный, но в "как хочешь" ею вложен иной, не привычно безразличный смысл. "Как хочешь" в ее устах -- высшее доверие. Мне никто так не верил, как верит Инна. Чем я заслужил доверие? Не понимаю... Я уверен только в одном: как бы ни сложились наши отношения в будущем, я не предам вот этого -

... Как хочешь... Поступай так, как сочтешь нужным... Я верю в тебя, а потому буду с тобой в счастье и в беде... Каким бы ни казалось всем прочим любое твое решение... Умным или глупым, добрым или порочным, обыденным или гениальным...

А голос у Несс равнодушный просто потому, что к теме кабаков она абсолютно безразлична...

Я отворачиваюсь и смотрю в окно... Да сухие у меня глаза, абсолютно сухие!

Я впервые чувствую себя почти счастливым... "Почти" останется навсегда, потому что сына мне никто не вернет. Но мое прошлое... Оно уже начинает очень медленно, запинаясь, нехотя и неуверенно изменяться...

Вроде бы ерунда: взгляд, движение рук, головы, несколько самых простых фраз, а я перестаю себя чувствовать тем, кем чувствовал всегда -- мертвецом на каникулах. В лучшем случае -- человеком, существующимд ов о с т р е б о в а н и я.Афган -- и ты востребован, "крыши", деньги кому-то нужны -востребован, программу "Зет-мозг" затащили в Россию -- востребован, чеченцы "золото регионов" взяли -- будь любезен.

А пока ничего нигде не ухнуло -- от маленького личного мирка до большой беды в большой стране -- всем на тебя наплевать.

Нет, не всем. Я и вправду только возвращаюсь с войны, если впервые начинаю -- нет, не понимать, а именно чувствовать: есть те, кому я нужен. Просто так нужен, бескорыстно, без дальних умыслов. Такой, какой я и есть, со всеми своими грехами, грешками и достоинствами.

Этих людей немного. Скорее, даже мало. И за любого из них я голову отдам.

Нет, опять не то. Хватит -- правильно, Инна! -- хватит уже войн и отдачи голов. Я -- не стоглавый Змей Горыныч и не Хаттори, у которого в запасе целых десять жизней...

Я вспоминаю... я умел и многое другое: волновать женщин, быть другом мужчинам, вставать на сторону слабого и делать его сильным... Мне почему-то кажется, что когда-то я умел радовать друзей.

Обещаю, Инна: я вернусь к себе и останусь с вами. Спасибо тебе..."Спасибо" -- старославянское "спаси Бог". Спаси тебя Бог уже за то, что произнесла волшебные слова -- "как хочешь"!

Господи, ведь я же безумно богат! И дело не в баксах, покоящихся на дне сумки. Баксы -- всего лишь средство, чтобы сделать мир вокруг себя хоть немножечко светлее. Без этого баксы -- простые бумажки. А богат я людьми, которых мне посчастливилось узнать друзьями и которые считают своим другом меня. Какой соблазн -- перечислить сейчас все их имена...

... И много миль еще пройти...

Сколько миль пришлось мне пройти и какими тропками, чтобы перестать быть, наконец, боевой машиной, существом до востребования?

-- Аф-ган, Аф-ган, -- выбивают колеса по шпалам, -- Мос-ква, Мос-ква... Чеч-ня, Чеч-ня.

-- А-Д! -- поезд со скрежетом тормозит на каком-то полустанке.

-- Ффффффф... -- переводит дух уставший локомотив.

Несси кладет мне ладонь на лоб, другой ерошит волосы. От этого ее прикосновения у меня...Я стоял бы на этом полустанке вечность... чтобы никогда не заканчивались иннины руки: "Е-жик... е-жик..."

Мы сидим и вместе смотрим за окно. Там кромешная тьма. Она покрывает наружную часть стекла непроницаемой, черной амальгамой. В этом зеркале мы видим только себя, да косые росчерки дождя, иссекающего окна...

-- Несси, это же... это же снег падает!

Инна глядит на меня, как на человека, только что свалившегося с Луны:

-- Ты с ума сошел, Сережа... Конечно же, это -- снег. Обычный июльский новогодний снег. А ты разве не понял, что для тебя наступает Новый год? Дело ведь в твоем внутреннем календаре...

-- Дааааа... -- трогает с места локомотив.

-- До-мой, до-мой, -- выбивают колеса по шпалам.

Несси шутит? Она, как никогда, серьезна. А почему бы и нет? Пусть наступит самый банальный, обычный, июльский Новый год. Мой первый Новый год без войны. Наш с Инной первый Новый год -- вместе.

Я знаю: сейчас прискачет некто длинноухий с кожаным носом и принесет два орешка в золотой скорлупке.

Один Инне, другой мне.

... -- Иииииин, а я им когда про зайца рассказываю, они говорят: не может быть! То есть, не зайца... а этих воспоминаний. Дескать, если я... ну...воин... офицер спецназа... то не могу в орешки дурацкие верить.

-- А для тебя важно, кто и что говорит? Какое тебе дело дон и хвсех? Вот, возьми...

Инна подает мне пустую ладонь... я подставляю свою... и чувствую, как в нее перетекают два золотистых теплых шарика.

... Мы верим в сказки. Иногда они сбываются, отмаливая нас у смерти. И тогда мы возвращаемся.

31 декабря 1997 г.