Сергей Клычков - Сахарный немец Страница 42

Налил я им по стакану, себе чашку под столом набурлыкал, смотрят они друг на друга пронзительно и вижу, в руках стаканы дрожат.

- Я,- говорит Микалай Митрич,- больше вас, господин капитан, не боюсь. Мне теперь ничего не страшно, окромя во... воды!

- Ну, мне это,- отвечает их-высок,- это только приятно... я трусов да мертвецов терпеть не могу!

- Тогда за ваше здоровье,- обрадовался Микалай Митрич и потянулся чокаться, не донес стакана и так его пропустил в один дух, что их-высок свой оставил и: - Здорово! - говорит,- где-й-то вы так расхрабрели?

- Долго расказывать, господин капитан... давайте, - говорит Ми калай Митрич,- поговорим лучше о чем-нибудь таком душеполезном... Я ведь знаю, что вы совсем не такой салдафон! Ведь вы в семинарии были...

- Да,- говорит их-высок,- метил в попы, а оказался, как видите: лоцман!

- Очень,- говорит Микалай Митрич, - даже приятно... Вот... вот... Как вы,- говорит,- полагаете, господин капитан, есть у нас теперь Бог или остались одни только черти?..

Их-высок как вскочит и - за шашку, а Микалай Митрич ни в чем, только малость привстал на табуретке.

- Ага,- закричал их-высок,- черти?.. Черти? Ага: я знаю теперь, кто вы такой... Что есть бог, господин навряд-офицер?..

- Прах! Прах, унесенный буйным ветром! Смерть, господин капитан! Смерть - бог над нами!..

- Я так и думал, так и думал,- шепчет мне капитан,- так и думал, слышишь, что говорит?

Я только головой ему мотаю, дескать, как нам не слышать, уж так, де, хорошо понимаю, а сам на обеих гляжу и вижу, что дело пустое, а как с ним сообразиться - не знаю!

- Знаю,- еще раз повторил их-высок и руку к самому носу Микалаю Митричу протянул,- знаю теперь, кто вы такой!.. Вы... вы.. - но не докончил.

Микалай Митрич даже вскочил.

- Позвольте,- говорит,- мне течение мысли вашей, господин капитан, не очень понятно...

- Непонятно? Вы смеете говорить: непонятно?..

- Непонятно, господин капитан!

- Непонятно... так сядем... налей-ка нам, Сенька,- говорит их-высок, отбросил шашку и сел.- Вам непонятно?.. Значит, вы и в самом деле живой человек, прапорщик, тьфу, подпоручик Зайцев, значит, вы того... не чорт и не дьявол?

- Допились, значит, оба,- говорит Иван Палыч, но Сенька не взглянул на него и продолжал:

- Позвольте чокнуться, господин капитан,- говорит с улыбочкой Микалай Митрич.

- Да я с удовольствием, если так... только позвольте, позвольте, как же вы это сказали?

- Что изволите, господин капитан? - опять улыбается Микалай Митрич.

- Да, ведь, по-вашему, так и выходит, что на свете теперь ничего, кроме чертей, не осталось?

- Это уж точно, господин капитан... Бога не стало, остались одни только черти... разного вида!

- А вы,- говорит спокойно их-высок,- хилозофию, господин навряд-офицер, изучали?..

- Нет, - отвечает Микалай Митрич,- у меня мечтунчик с детства пристал к голове, как у некоторых бывает родимчик!

Их-высок опрокинул стакан и об пол.

- Так-с... слушаю, господин навряд-офицер! Хорошо-с! Извольте теперь отвечать мне по всей дисциплине: Бога нет?..

- Был!

- Умственный разговор,- перебил Иван Палыч наше общее молчание, но Прохор на него рукой махнул, как на муху, а Сенька словно не слышал:

- Так-с! Хорошо-с, господин навряд-офицер! Что нам остается?

- Боженята, господин капитан!

- Многобог! Вот кто,- поднял руку их-высок, разжал пальцы на кулаке и бросил их книзу.

- Никак нет,- упирается Микалай Митрич,- боженята!

- Многобог!

- Никак нет: боженята!

- Как боженята, - шопотком прошипел командир,- какие такие еще боженята?..

- Очень простые, господин капитан, ко всякой нации теперь приставлено по божененку... Оттого,- говорит Микалай Митрич,- и войну ведем, что эти самые боженята спать людям не дают хуже, чем блохи!

Что тут произошло и рассказать невозможно: их-высок за тубаретку, размахнулся, хвось по столу:

- Вы,- кричит, - немецкий шпион! Вон, распросукин сын! Вон! Сенька, вяжи его! Вяжи сукина сына!

Шпиона пымали!..

Ну, братцы, я в сени, скорее в штаб, Микалай Митрич, гляжу, за мной бежит, еле одышится, а там уж стекла звенят, пальба поднялась нам вдогонку, пули только под ногами: вжик... вжик... спятил, рехнулся! А все из за пустого дела,- прибавил Сенька, выбивая из трубки,- выпили бы как добрые люди, закусили, а то нет... ну за то и додрыгались!

- Вот ведь какое дело,- передохнул Иван Палыч,- что же дальше-то было с капитаном?..

- Да известно: сообщил Микалай Митрич в штаб, связали их-высок и откомандировали и... лазарет!

- Нескладно вышло! Теперь их-высок наверно в отставку, зато полковника с косой полоской получит! - закончил Иван Палыч,- интересно бы знать, кого теперь назначут нам в командиры?..

- Найдутся,- сказал Прохор,- об этом тужить нечего! Это у них все,похлопал он Сеньку по плечу,- от беспривычки: с Богом-то так вышло!..

- Да уж нескладно! - согласился Сенька.

Закинул Прохор кверху голову и заулыбался во все скулы: над самой у нас головой высоко летела журавлиная стая, унося с собой под крылом загубленные, трудные солдатские души.

ПЛОВУЧИЙ ОСТРОВ

Как говорил Пек Пекыч, так все и случилось. Получили мы еще в резерве полковой приказ, который Иван Палыч долго вертел сначала в руках, а потом приставил к самым глазам и расстановисто всем нам прочел:

17. Следствие по делу командира 12 роты капитана Тараканова по обвинению его в бездейст-вии власти и упущении по службе в боевой обстановке временно приостановить в виду тяжкой болезни означенного обер-офицера.

- Эна, как нашего капитошу завалили,- пыхнул дымом Иван Палыч и палец поднял, а глаза у самого смеются, и под козлиной бородкой довольный калачик собрался:

- Знаете, кто теперь командир?

Нам что ж, нам кто ни поп - все батька! Однако, мы все в один голос спросили: а кто, господин фельдфебель?

Иван Палыч собрал гармошку на лбу, опять поднял указательный палец и пробасил:

- Его благородие, господин подпоручик Микалай Митрич Зайцев..

- Вот это да!

- Проведен по приказу... выходит и в сам-деле вернулся!.. вернулся... да еще с чином!

- Ну и слава с Христом, что не чорт с хвостом! - крикнул радостно Пенкин...

- Говорить тоже надо по делу, - ревниво наставлял Иван Палыч, командир - дело не махонькое...

- Да нам-то што за беда?..

- Вам-то известно... только знаете, отчего так все случилось? Я вечерысь Пек Пекыча встрел, про Микалая Митрича, видно, он из хитрости да малого почтения ничего не сказал, а мне, видишь ли, говорит: здравствуйте, говорит, господин фельдфебель - всему голова! Да-а!

В раскосок итти на этот раз Иван Палычу даже Пенкин не стал, все были этой переменой довольны, да и не о том каждый из нас думал.

В полдни, дня через четыре, заявился и сам Зайчик.

Поздравили мы его с благополучным возвращеньем и ротой, а у него и радости-то от этих поздравлений никакой на лице...

Уставился на Пенкина и мерным долгом сказал

- Вы извините, говорит, меня, ребята, пожалуйста, что писем ваших я не довез: я их в почтовый ящик бросил, вот только письмо Пенкина у меня как-то за обшлаг завалилось, вот и конверт еще цел. Пенкин, вернуть тебе, что-ли?

Пенкин покрутил головой.

- Вы, значит, ваше-высоко и домой не попали?.. - спрашивает осторожно Иван Палыч.

- Нет, Иван Палыч, попал я совсем в другую сторону,- печально отвечает ему Зайчик.

- Ну и то слава Богу, что целы: мы думали тогда, что немец вас прикокошил... Изволите роту принять?...

- Да, согласно приказу... Сегодня к вечеру, Иван Палыч, придет пополнение, произведем тут же разбивку и...

- Неужли ж, ваше-высоко, и в отпуск не пустят после такого купанья? отрывисто проговорил Пенкин.

- Сегодня говорил Пек Пекычу: ни в каком говорит, виде, потому - нету солдат...

- Чтоб у него, у чорта, рога отвалились...

Зайчик вдруг заторопился уйти, и мы все подумали, что это он от повышения так гнушается нами, и не знали причины: трудно было Микалаю Митричу лгать перед нами, а сказать правду труднее: жалко было ему Прохора Пенкина!

- Послали письма, Иван Палыч?.. известили?..- спросил он, обернувшись.

- Как же... мы уж об этом забыли.

- Обсохли! - злобно пробурчал Пенкин.

Ночью в новом составе,- хорошо еще и не разглядели наших новичков, сброд какой-то совсем непонятный: кто из Луги, кто из Калуги, народ мореный, по два раза, по три под огнем побывали,- ночью перешли мы на линию, только на новое место не хотело начальство остатки прежней двенадцатой мокрыми окопами пугать, выбрало местечко посуше.

* * *

Место это нам мало по духу пришлось, та же Двина, те же окопы на том берегу, хотя у немцев ни деревца, ни кусточка, а у нас за спиной высокие сосны, ели по земле подолами пушатся, кое-где у них сбиты макушки, как ножом обрезаны пулеметным огнем сучья с боков, сперва можно подумать, что в этом месте стрельбы большой не бывает, но в первую же ночь оказалось иначе.

На левом фланге у нас, посредине Двины, был небольшой островок, принесло его бог знает откуда в этот последний разлив и, словно на грех, остановило против нашей двенадцатой роты: немцы на нем успели уже укрепиться, с обоих углов островка глядели бойницы, вылупившие на наши окопы ничем не прикрытые раструбы, островок был забит пулеметами, минометами, и житье в этом месте у нас было совсем горевое...