Сати Спивакова - Не всё Страница 43

До начала аукциона мы с Володей были приглашены в помещение, откуда можно наблюдать по мониторам за процессом продажи. Мы стояли с Элен и ее супругом, и в этот момент из лифта вышла Шарон Стоун с двумя секретаршами и охранниками. Я как-то засмущалась и отошла со своим стаканом сока. Наблюдаю: Шарон знакомят с Володей, и она говорит:

- Hello! I'm Sharon.

Он отвечает:

- I'm Vladimir Spivakov.

Она смотрит вопросительно. Он конкретизирует:

- I'm Russian artist.

- Hello, Russian artist!

Ее глаз "играет". Потом она очень прямо подошла ко мне, протянула руку со словами:

- Hello! I'm Sharon*.

Узнав, что меня зовут Сати, искренне заинтересовалась именем.

В близком общении Шарон произвела на меня совершенно феноменальное впечатление. Есть такое понятие - "присутствие", так вот в ней чувствуется необыкновенное присутствие. Масса знаменитостей, потрясающих актрис и певиц не излучают этого в реальной жизни, а в ней есть ощущение того, что это она и только она - такая... Даже в коротком разговоре сразу ощущаются ее сильная индивидуальность, характер, ум.

Разговорившись с Шарон Стоун, я попыталась понять, сама ли она такая необыкновенная или это "сделано в Голливуде". Она отлично знает, как войти, как заполнить вокруг себя все пространство.

Когда она узнала, что я была актрисой, тут же сравнила меня с какой-то американской звездой из сериала "Друзья", заметив, что я очень на нее похожа. Ее секретарша, заискивая, сказала:

- Как, вы не знаете? Это очень красивая женщина. Если Шарон говорит, что вы на нее похожи...

Она и одета была необыкновенно. Если бы кто-нибудь другой напялил на себя все это, сказали бы - сумасшедшая. А на ней все смотрелось феерически. Вишневое шифоновое платье в мелких оборочках, немножко цыганское, рыжие ковбой-ские сапоги и сверху огромная рыжая кашемировая шаль. На шее коралловые бусы величиной со сливу, никогда таких не видела, на пальце громадная "шайба" из целого коралла. Сама она - не тощая спирохета, а женщина с широкими бедрами и широкими плечами, потрясающим цветом кожи и фарфоровыми голубыми глазами. В ней нет ничего неестественного, она не молодится и не ведет себя нарочито.

Когда мы вышли в зал продаж, мне ее стало немного жаль. Шарон очень достойно рассказала про свой Фонд, пытаясь объяснить богатым толстосумам и их агентам, как важно давать деньги на исследования, чтобы дети не болели СПИДом. Потом начался аукцион и она перемещалась по рядам, пытаясь подогреть интерес к лотам. В первом ряду сидел почтенный отец семейства со всеми домочадцами, перед которым она присела на пол во время продажи бюста работы Генри Мура, играя и провоцируя его азарт.

Полотно Малевича тем временем стояло на подрамнике под бархатным покрывалом. Думаю, что организаторы аукциона в этом эпизоде "дали маху". Им хотелось эффектно преподнести "явление Малевича", обставить его, как в театре. Но эффект неожиданно возымел обратное действие. Когда аукцион близился к своей кульминации, к подрамнику подошла Шарон и стала очень медленно стаскивать с полотна бархатную тряпку. Этот медленный "стриптиз" вовсе не соответствовал значительности момента, тем более что Шарон не знала совершенно, куда эту тряпку девать. По этому поводу и разрезвились на следующий день критики из "Нью-Йорк Таймс". Тем не менее на цену в 15 миллионов долларов, за которую ушло полотно, это не подействовало.

Шарон показалась мне более убедительной, когда она сидела перед началом торгов и пила свой апельсиновый сок, чем когда стала "играть Шарон Стоун".

...Уже потом, в Москве я попала на закрытое дефиле в бутике "Donna Karan" и меня потрясло, как Инна Чурикова по просьбе устроителей демонстрировала модную одежду - в чалме, с необходимой долей иронии, заводного фола. Как она ходила, вы-ставляя бедро! Во всем этом было столько артистизма и темперамента, что мне вдруг пришло в голову: Инна Чурикова обыграла бы "явление Малевича" в сто раз интереснее! У нас почему-то считается зазорным, если известная актриса участвует в подобном шоу, на Западе - нет. Но это так, к слову.

"Я В ТВОЮ СЕДИНУ ВЛЮБЛЕНА..."

Спиваков с молодости был жгучим брюнетом. Но когда у него появились на виске первые седые пряди (еще до нашего знакомства), его американский импресарио, влюбленный по уши гомосексуалист, произнес фразу, которая стала для Володи своеобразным кредо:

- Ты артист, и твоя публика должна видеть тебя всегда молодым.

Он отвел его в парикмахерскую, где ему подкрасили висок. Но Володя потихоньку привык к своей не меняющейся с годами черной шевелюре. Что было совершенно невинно и натурально для человека тридцати-сорока лет, к пятидесяти годам стало обузой. От краски невозможно было отказаться, особенно если человек постоянно на виду. "Канонизированный" образ вылился в то, что он стал постоянно к себе приглядываться, волноваться, искать в других подтверждение своему пристрастию: и этот красится,

и тот... В Володе есть естественный шарм, элегантность, и я вдруг поняла, что крашеные волосы превратились

в его комплекс, стали чем-то вроде секрета Полишинеля или Голого короля. Все знают - и молчат.

- Если бы у тебя не было ни одного седого волоса, тебя можно было бы занести в Книгу рекордов Гиннесса. Все знают, что ты отметил пятидесятилетие, - говорила я, предлагая ему перестать краситься. Он все тормозил, все никак не решался. То концерт подпирал, то еще что-нибудь.

В тот год, когда появился контракт с РНО, первая репетиция с которым была назначена на сентябрь,

я решила начать отпуск в августе с эксперимента:

- Краска закончилась, кисточка потерялась, - сказала я. - К новому оркестру с новым обликом. У тебя на это есть месяц. Время пошло.

Володя сопротивлялся, но ему пришлось поддаться, и поначалу он безумно страдал. Сначала парикмахерша сделала ему коротенькую стрижечку ежиком. Я смотрела на него со стороны, представляла, как это будет в идеале, и понимала, что это колоссальный пиаровский ход. Вся Москва и так пребывает в возбуждении перед его первым выходом на сцену с РНО, а тут вдруг такое: ни один имиджмейкер специально не придумает - появление седого человека с молодым, загорелым лицом.

Главную поддержку Спиваков получил от детей. Оценка дочерей решила в пользу смены облика. Они стали кричать:

- Папа, это так sexy! Тебе так идет, ты такой стильный, молодой!

Он даже имидж поменял - надел джинсы, короткую футболку. Я помню шок операторов телевидения, приехавших на первую репетицию с РНО, при виде Спивакова, вышедшего из машины. Помню и тот шорох, который пронесся по Большому залу Консерватории, когда он вышел дирижировать. Были диаметрально противоположные мнения. Например один из московских музыкальных критиков, которому

в острословии не откажешь, написал, что Спиваков "превратился из крашеного красавца в убеленного сединами мэтра". Мне же по сердцу то, что написал Вознесенский: "Остриженный наголо, как юный Керенский, но только красивей. Меж нас, оборзевших, лети над Россией". Каждый увидел и воздал

в соответствии со своей фантазией и степенью благородства. Для Володи, вглядывавшегося в себя по-новому, наступило дикое облегчение. У него появилось другое лицо, обозначился высокий лоб, и, мне кажется, он сразу приобрел иное качество - стал моложе, красивее, современнее. Я вдруг заново влюбилась

в своего мужа. И даже волосы стали какими-то мягкими, с очень красивым оттенком. А самое невероятное - спустя год он вдруг понял, что ни разу не повторились приступы страшной аллергии. Он сам себя вылечил.

По поводу смены имиджа Спивакова происходило много смешных историй. Все его поклонницы от пятидесяти до шестидесяти, для которых Володя ассоциировался с их юностью и помогал им ощущать себя моложе, были настроены негативно. Когда он был брюнетом, им казалось, что они по-прежнему молоды,

а теперь что же делать? Как будто у них украли мечту. Увы, быть вечно хорошеньким и молодым невозможно. И вообще мне кажется, биологический возраст - это одно, а возраст души - другое. Я даже хотела написать стихи: "Я в твою седину влюблена...", но дальше первой строчки не продвинулась. Одностишие получилось. Ростропович, увидев его седым, сказал:

- Старик, я думал, у меня испортился телевизор, смотрю, а там ты - в негативе!

КАК МОЖНО СЪЕСТЬ СЛОНА?

Спиваков с Плетневым знакомы очень давно, с тех пор, как Миша учился у Флиера, с которым Володя был дружен и в юности даже жил у него дома. Потом Михаил Васильевич, как теперь принято его называть, играл с "Виртуозами Москвы" концерт Гайдна. В 1999 году мы были на гастролях в Америке, Володя выступал с дирижером Полянским. Дико длинное турне чередовало концерты для скрипки Чайковского и Моцарта через день. И вот в один из свободных дней в Бостоне в нашу маленькую гостиницу пришел факс из Москвы. "Господин Плетнев просит господина Спивакова срочно связаться с ним по таким-то телефонам". Мы перезваниваем. Володя берет трубку, и у него вытягивается лицо, он замолкает и смотрит на меня совершенно обезумевшими глазами. Я тихо говорю ему: