Леонид Нетребо - Мидии не родят жемчуг (рассказы) Страница 43

- Да, определенно, подменили мне ребеночка. Подсунули "ихтиандрика"! Так полушутливо-полусерьезно реагировала мать на "заплывы" пятилетнего Николая, когда он, с поразительной настойчивостью, - пугавшая родителей предрасположенность сына, - надолго погружал голову в любые искусственные водоемы: ванну в квартире, тазики и бочки на даче, - и надолго затихал над сосудом, позой напоминая страуса из "Веселых картинок", прячущего голову в песок. В воде было необыкновенно хорошо: ровная гул-тишина, как, наверное, "в животике у мамы" - информация от старшей сестренки, которая скороговоркой транслировала переполнявшие ее жизненные познания братику Коле. Еще наблюдательная сестра довела до сведения брата, что папа, после рождения Николая, почему-то полюбил рассматривать семейные фотографии, чего раньше она за ним не замечала, особенно возле кроватки сына: "Поднесет какую-нибудь фотку к твоему лицу и смотрит. Долго-долго. Потом другую..." - голос у нее ревниво вибрировал.

"Ихтиандрик" возник в семейном лексиконе довольно многоступенчатой ассоциацией с известным героем фантастического романа.

...В больнице, где рожала мама, в день, когда появился на свет Николай, в другой, изолированной от других, экспериментальной палате, успешно завершился акушерский эксперимент - роды в воде. В просторном пластмассовом аквариуме плавных форм, в водородно-кислородной смеси "тридцать шесть и шесть" (условное название, лишь символически отражавшее физические параметры раствора), которая, по замыслу новаторов, служила гасителем родового стресса, появился "на свет сквозь воду" (торопливая находка провинциального журналиста в эмоциональной заметке "Ихтиандр в Нечерноземье") - "человек будущего, рождение которого не обезображено никчемными потрясениями!" (из той же заметки).

В семейном альбоме сохранилась статья профессора, описывающего суть гипотезы, которая, согласно дате, была предтечей исторической заметки о "нечерноземском" ихтиандре. Гипотеза столичного эскулапа-алхимика была привлекательна, как все фантастическое, и состояла в следующем. Оказывается, львиная доля генофонда, потенциальных возможностей человека, убивается (именно так) или безнадежно калечится в первые минуты рождения, в, казалось бы, глубоко изученный официальной медициной момент перехода из утробной "невесомости" в дискомфорт внешнего мира. ("Косвенно: все мы - уроды", надпись на полях статьи, карандашный комментарий Колиного отца, судя по почерку). Но это лишь первая доля предположения, которая, впрочем, одновременно является и ее основой. Вторая часть, воплотясь через удачный опыт, доказывала бы всю гипотезу. Суть опыта: через "роды в воде" - довольно известный, но не нашедший массового применения способ, - предстояло снять родовой стресс, "наградить" новорожденного "необыкновенными" способностями (на самом деле, всего лишь сохранить, не отнять предначертанное природой). Новый человек - это будущий "супермен" (в сравнении с "нормальнорожденными"): феноменальные творческие способности, гармония духа, рациональная мораль и так далее. Все это на фундаменте наивозможнейшего уровня интеллекта. Профессор заканчивал свою статью, изобилующую кавычками и восклицательными знаками, в прикладном ключе, оправдывая финансовую сторону опытных разработок: "Природа - рациональна. Отдадим положенное природой, и получим "человека-рационального": максимальные (реальные) устремления - и безошибочное воплощение". Заканчивались рассуждения, несколько принижая пафос и общую убедительность материала, нуждами технического прогресса на основе новых требований гражданского общежития и экологической безопасности.

...Далее, после удачных родов "сквозь воду", события разворачивались по законам жанра индийского фильма: ночное задымление полуподвала вынудило медперсонал спешно эвакуировать население роддома в другие помещения горбольницы. Однако молва присудила событию "взрывную" деталь: якобы, дети поступили на новое место "вперемежку", без опознавательных табличек... И хотя данная версия впоследствии никакими убедительными свидетельствами не подтвердилась, ее опровержения в прессе были некстати подробны, обстоятельны и эмоциональны, ввиду окрашенности аварийного события подводными родами, состоявшимися чуть ранее и должными иметь, разумеется, больший исторический и социальный интерес. Весь этот сумбурный информационный штурм, направленный на блокаду слуха, который взбудоражил провинциальную публику, вконец растревожил дремавший творческий потенциал обывателя. Очистившись от плевел, на страждущую ладонь этого самого обывателя выкатилось детективное зерно: "рожденный сквозь воду" растворился в последней партии новорожденных. (Тем более что застрельщица нового метода, которая несколько дней назад согласилась поплавать в родильном аквариумном ложе, оказалась иногородней, и следы этой "подводной мамы" для местных средств массовой информации, из-за ее нежелания участвовать в скандале и в дальнейших стадиях опыта наблюдение за развитием "нового человека", оказались намеренно затерянными. Исчез и профессор.) Таким образом, согласно "сарафанной прессе", гордой за домотканый триллер, два десятка городских новорожденных разошлись в семьи потенциальными "ихтиандриками". Причем, яркость сюжета совершенно затмила принципиальную сторону роддомовской драмы, когда любые родители двадцати появившихся на свет человечков рисковали получить на выходе "инкубатора" не своего ребенка, - и не обязательно человека-"амфибию", наличие которого в данной трагедии, если она действительно имела место, по-человечески было отнюдь не самым важным.

...Николай, можно сказать, вырос на воде: город, стремительно взметнувшийся на антрацитовых дрожжах, вплотную граничил с деревней, где протекала небольшая речка. Ручьи от многочисленных лесных родников не давали речке засохнуть или превратиться в водоем с купоросовой водой, что характерно для акселератных городов, не помнящих деревенского родства. В местах впадения в русло крупных ручьев зияли темнотой таинственные, омраченные черными водорослями, глубокие ямы, в которые Николай бесстрашно нырял в поисках жемчуга...

...В детстве мать прочитала ему книжку, в которой рассказывалось о том, как в одной из тихих российских речек, неведомо отчего, завелись жемчужницы - двустворчатые раковины, в которых рождается самый настоящий жемчуг. Вокруг этого феномена закручивался детективный сюжет - преступный промысел, милиция, погони...

Под впечатлением повести, несмотря на реалистические комментарии мамы, одержимый идеей найти белые ("а еще, Коленька, они бывают голубые, розовые, черные...") драгоценные камешки в местной речке (а вдруг?), - Николай стал ездить на велосипеде к местам соединения ручьев с руслом реки, нырять, вытаскивать из глинистого дна на свет крупные двустворчатые раковины, мякоть которых местные жители варили на корм домашней птице.

Набросав на берег полсотни ракушек - плод нескольких ныряний, Николай нетерпеливо расковыривал их перочинным ножом, безжалостно преодолевая сопротивление белых мускулов, с невероятной силой сжимающих створки. А если таким образом вскрыть костяные сейфики не удавалось, колол раковины булыжником. В любом случае, результатом "добычи" было полное отсутствие жемчуга, и - гора скорлупы с отвратительно пахнущими кусками еще живого, шевелящегося мяса. "Варить, варить их надо!... Че зря колоть! И кушать, как на Франции!" - смеялись деревенские дети, наблюдая непонятные, "бесполезные" нырялки крепенького, как лягушонок, горожанина, и громко, по-взрослому, рассказывали друг другу, что перо птицы от этого корма становится крепким и блестящим, "ажно сверкает".

"Блестящая" (синоним драгоценного) составляющая этих издевательских комментариев еще какое-то время поддерживала жемчужный запал Николая... Однажды он просто нырнул, и, идя ко дну, как маленькая плотоядная торпеда, вдруг понял бессмысленность своих трудов, но, чтобы не всплыть быстро (неосознанный поиск хоть какой-то завершенности нырка), достигнув ила, взялся за донный валун, как за якорь...

Тогда он в очередной раз открыл для себя блаженство подводной невесомости. Конечно, делал он это, почти замирая на дне, и ранее, и в этой же речке - лишь свободная от коряги или большого камня рука все же блуждала по дну, запуская ищущие пальцы в бархатный ил.

...Но сейчас подводное блаженство было тем самым, из раннего детства, не утяжеленное целью. Когда не нужно трудится, двигаться, отсутствует необходимость и желание думать, еще не хочется дышать. Такое состояние результат тренировок - длится целую минуту. И только потом становиться тяжело, возникает потребность втянуть в себя воздух, утолить кислородный голод, и звериный инстинкт заставляет тело сжаться в пружину, изо всех сил оттолкнуться от донной тверди и с шумом вырваться на воздух. И бывает невыносимо страшно, если именно в эту секунду, отсчитавшую предел терпения, на какое-то мгновение ступни, ищущие опоры, вязнут в податливой глине или путаются в водорослях...