Алексей Писемский - Взбаламученное море Страница 44

Герой мой был очень еще неопытен в судебной практике.

13. Завеса несколько приподнимается

Чем далее происходил суд, тем более Бакланов начинал видеть, что тут что-то такое да не так, и что заседавшие с ним судьи судили не совсем беспристрастно.

По совершенной еще невыработке житейского характера, он беспрестанно обдумывал, как ему себя вести и с кем бы наконец посоветоваться. Виденный им у откупщика пьющий вице-губернатор показался ему, в этом случае, всех удобнее: по крайней мере, когда за обедом все пели, он один не пел и даже как будто бы стыдился этого!

Бакланов поехал к нему.

В темной и грязной передней он увидал, что на прилавке дремал лакей. Он должен был разбудить его.

– Барин не так здоровы, – проговорил было тот сначала; но потом, порассудив, прибавил: – да вы из больших чиновников, аль из маленьких?

– Нет, не из больших, – отвечал Бакланов.

– Ну, так пожалуйте-с, – сказал лакей.

Бакланов вошел.

Вице-губернатор, в халате, грудь нараспашку, сидел перед закуской и имел как-то странные сжатые губы.

– А, прошу покорнейше! – произнес он, узнав, видно, Бакланова и не привставая, впрочем, сам с места. Рукой он указал ему на стул.

Бакланов сел.

– Я к вам, Николай Григорьич, с просьбой, – начал он сейчас же.

– А! – произнес вице-губернатор и вслед затем длинною струей выпустил из рта воздух, как человек, которому дышать трудно.

– Я командирован в военно-судную комиссию над дворовыми людьми по убийству Коклевского.

– А! – повторил еще раз вице-губернатор и затем, как бы исполнившись какого-то грустного воспоминания, порастянул глаза, выпил молча рюмку водки и стал лениво закусывать колбасой: более нормальным образом желудок его не принимал уже пищи.

– Тут чорт знает что такое, – продолжал Бакланов. – Они показывают, что их научил какой-то господин, но кто он – не сказывают, тогда как он-то и есть главный преступник.

– Раз, вечером, – заговорил вдруг вице-губернатор: – приводят ко мне человека… мертво-пьяного.

«Хорош и ты-то теперь», – подумал Бакланов.

– Человек этот был бухгалтер откупа. Он-с, – продолжал вице-губернатор, снова потупляя голову: – с слободскими девками прогулял пять тысяч целковых… ну и кончено? так ли?

Бакланов не знал, что отвечать ему на это.

– Не, не кончено!.. – отвечал сам себе вице-губернатор: – человек этот умирает одночасно в остроге и документы свои передает жандармскому офицеру… ну, и прах их возьми, так ли? Нет, 14-го сентября г. офицер убит своими дворовыми людьми.

У Бакланова начинал делаться в голове совершенно какой-то туман.

– Какие же это документы? – спросил он.

Вице-губернатор развел руками.

– Есть книга живота-с, – почти запел он: – еже пишется в ней вся: куму – рубль, куме – два; а мы имя свое бережем! – заключил он и затем обратил почти величественное свое лицо к Бакланову: – и то бы ничего-с! – заговорил он несколько даже трагическим голосом: – но красными чернилами тут написан итог наших канальских барышей.

– Барышей?

– Д-д-а-с! А мы имя свое бережем!.. Они – деньги, а мы имя! – повторил он.

– Но, ради Бога, скажите мне откровеннее, – умолял его Бакланов.

– Ничего больше не знаю-с, ничего! – отвечал вице-губернатор: – молодой вы человек! – прибавил он и потом с чувством: – не видьте лучше и не знайте: мрак спокойнее света!

И как бы в доказательство того он закрыл глаза.

Бакланов пробовал было еще рз его расспрашивать, но вице-губернатор только как-то бессмысленно смотрел на него и отвечал ему одним молчаливым киванием головы: в утро это он пил уже сороковую рюмку, а потому невольно лишался на некоторое время молви.

Видя, что от него ничего более не добьешся, Бакланов встал.

– До приятного свидания, друг мой… – едва выговорил вице-губернатор.

Бакланов вышел.

– Что такое у вас с барином? – спросил он человека.

– В загуле, ваше благородие, сильном.

– Что ж, в это время он не то уж и говорит?

– Да врет иной раз такую околесную, что даже слушать страшно! – объяснил лакей.

14. Муравейник сильно тронут

Наполеон III тем и велик, что очень мало говорит, но потом вдруг и сделает. Герой мой, напротив, тем и мал, что пока в жизни только и делал, что говорил.

Выехав от вице-губернатора, он посувствовал неудержимую потребность излить перед кем-нибудь волновавшие его чувствования.

В кармане он имел рекомендательное письмо от дяди своего к одной даме, madame Базелейн, имевшей, говорят, огромное влияние на начальника края.

Евсевий Осипович с этой именно целью и дал племяннику письмо к ней. Про самое же даму он выражался так, что она по уму вся – мечта, вся фантазия; по телу – эфир, а тепла и жизненна только сердцем.

Как только подано было письмо, Бакланова сейчас же приняли.

Madame Базелейн имела привычку всех, даже молодых людей, принимать у себя в спальне. На это раз она была почти полуодета. Маленькая ножка ее, без чулка, обутая в туфлю, была точно перламутровая. Фильдекосовое платье, совершенно без юбки, лежало бесконечными складками на ее тоненьких ножках. Одни только большие глаза, которые она беспрестанно вскидывала и опускала, говорили, что в самом деле, может быть, у нее сердце и горячее.

– Здравствуйте! – встретила она очень просто Бакланова. – Что ваш старик, все еще не остепенился? Мне такие нежности пишет, что ужас!

– Он воздает только должное! – проговорил Бакланов.

– А-а! Вы, видно, тоже в дядюшку… Садитесь!

При виде такого милого и простого существа, Бакланов почувствовал еще большее желание порисоваться.

– Ну, что вы приехали сюда: веселиться, танцовать, жениться? – говорила madame Базелейн, роясь в лежавших около нее лоскутах и вскидывая по временам на Бакланова взгляды.

– Напротив, я здесь служу неутомимо.

– Служите?

– Здесь ужас что такое происходит: комплоты какие-то чиновничьи составляются! – продолжал он.

Madame Базелейн, вдевавшая в это время нитку в иголку, даже остановила это дело.

– Здесь убили – вы, я думаю, слышали – некоего Коклевского его дворовые люди.

У madame Базелейн посему-то при этом покраснели уши.

– Они были подучены, потому что у этого господина хранились документы здешнего откупа, весьма щекотливые для некоторых господ.

– Документы? – потворила хозяйка.

Бакланову и в голову не приходило, что в документах этих madame Базелейн была записана в первой же строке и сопровождалась самою значительною цифрой.

– Я подвигом себе поставил раскрыть это дело во всех его подробностях, – говорил он.

– Что же оно вас-то так особенно тревожит? – не утерпела и заметила ему Базелейн.

– Тут кровь вопиет на небо, помилуйте! – воскликнул Бакланов. – Захвачены одни только бессмысленные орудия преступления, а преступник главный скрыт: я найду его на дне морском, а через него зацеплю и других.

Базелейн грустно усмехнулась.

– Знаете, чтобы я вам посоветовала? – начала она и приостановилась.

– Сделайте одолжение! – подхватил Бакланов.

– Не горячиться так! – продолжала она с ударением: – вы еще здесь человек новый: можете ошибиться; зачем вам стольких людей затрогивать?

– Если б их целый легион стоял против меня, и тогда бы я пошел против них.

– И проиграли бы!

– Может быть, но во всяком случае нельзя так равнодушно относиться к злу: вы вот теперь молоды, все ваши помыслы, вероятно, чисты; а тут вдруг вы видите, что целое море злодеяний плывет около вас… Неужели же вы не издадите крика ужаса?

– Я женщина… – сказала с улыбкой madame Базелейн: – и даже хорошенько не знаю, что такое злодеяние и незлодеяние, и вообще ужасно не люблю этой прозы жизни, а сижу вот больше одна со своими думами. Вы говорите, вскрикнуть от ужаса, – ну и вскрикнете: что из того?.. вас перекричат.

– Пускай перекричат, а все-таки кричать надо! Я по этому делу непременно буду писать министру, поеду наконец сам в Петербург и добьюсь, чтобы прислали оттуда особую комиссию.

– За что же вы здешние власти хотите так оскорбить?

– Потому, что здесь все мошенники.

– Merci! Поблагодарят же они вас за подобное мнение! – сказала madame Базелейн заметно уже сухо.

Бакланов начал наконец удивляться тому, что это эфирное существо не прилипает всею душой к его благородным стремлениям.

Прекратив разговор о службе, он начал говорить ей любезности и уверять ее, что он в ней первой здесь встретил петербургский, а не провинциальный тон.

Madame Базелейн на все это насмешливо только улыбалась.

Бакланов раскланялся.

Базелейн обратила вслед за ним почти свирепый взгляд.

«Что это, пугать, что ли, он приезжал?» – проговорила она и задумалась.

Бакланов между тем, выйдя на улицу и идя по тротуару, увидел, что впереди его шел подбористый генерал, с которым он обедал у Эммануила Захаровича.

Он нагнал его.

– Скажите, пожалуйста! – начал он прямо: – не имеете ли вы какой-нибудь власти над здешним гарнизонным полковником?