Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа (Книга 2) Страница 44

Поэтому, как вы теперь легко можете понять, Гачага Наби совершенно не пугали грозные приготовления генерал-губернатора. Да призови он хоть втрое или впятеро больше беков и ханов! Да хоть заполони их потными лошадьми все улицы и переулки Гё-руса! Да пусть сюда хоть сам наместник пожалует! Или - Его Величество Император со всеми министрами и приближенными! Пусть разряженная свита займет всю каменистую дорогу от Петербурга до Гёруса; пусть все горные ущелья, извилины и ложбины изнемогают от звона колокольцев, крика форейторов и грохота кованых колес так, что горное эхо устанет повторять их неуемный гомон!

Все равно Гачаг Наби никого не убоится. У него в запасе сто хитростей, завещанных ему дедами и прадедами, воевавшими в этих горах, и сто жизней, которые ему подарили его друзья. Но как бы не сделать при этом весьма опасной ошибки - полностью довериться взволнованному сердцу и позволить ему увлечь себя на безумные подвиги. Конечно, очень важно было поддержать Хаджар в эту тяжелую минуту; скажем, проникнуть тайком к ней в темницу, Чтобы хоть обменяться нежным взглядом, чтобы услышать дыхание друг друга... Этой радости не было бы границ! Однако...

Нельзя не-вспомнить старой народной мудрости, которая гласит, что сердце должно быть горячим, а голова - холодной. От человека, отдавшегося на волю страстей, ума не жди. С другой стороны, от того, кто слишком много размышляет, не жди добрых и смелых поступков. Вот как тут быть?

Ни того, ни другого Гачаг Наби допустить не мог. Он не имел права погубить дело избыточной горячностью, и, одновременно, не мог позволить себе опуститься до холодной рассудочности. Опыт, полученный в многочисленных схватках, в которых прошла его жизнь, подсказывал, что крайностям не должно быть места.

"Куй железо, пока горячо!"

Мы часто вспоминаем эти слова, но не каждый раз вдумываемся в глубокий смысл, который они несут. Многие ли из нас не то, что бы ковали сами, а хоть побывали в кузнице? Видели своими глазами, как совершается это таинство?

Гачаг Наби часто бывал у своего друга, кузнеца Томаса, и не раз, увлеченный звонким перестуком молотов и красотой работы, сам снимал чоху и брался за клещи и кувалду.

Он твердо знал: черное, холодное и непокорное железо следует разогреть в печи до тех пор, пока оно не станет цвета крови. Вот тогда нужно его выправлять молотками и молотами, до тех пор, пока оно не примет нужную форму. Тут уже все зависит от твоего мастерства. Тут что пожелает кузнец, то и выкует: захотел топор - сделал топор, захотел плуг - будет плуг, нужен' кинжал или сабля - пожалуйста! Даже ружье может выковать настоящий мастер! Но для этого нужно держать металл нагретым до красного каления!

Нет, не сохранив внутреннего жара и думать нечего победить в предстоящем сражении. И пускаться в битву не стоит тому, у кого кровь не кипит.

А уж если кровь бушует в жилах, если ты силен и молод, если одержим верой в правоту своего дела да еще вдохновлен любовью - вперед, смельчак! Нет тебе преград! Ты победишь!

Глава сорок шестая

Долго так продолжаться не могло. Генерал-губернатор расхаживал по комнате и молчал; полковник Белобородое стоя навытяжку и тоже молчал. Все, что можно было сказать взглядами,

они уже сказали друг другу. Что же дальше? Наконец, губернатор прервал молчание:

- Что же вы, полковник, и слова проронить не в состоянии?

- Никак нет!- ответил уездный начальник по-солдатски.- Не имею права высказывать свои суетные мысли в присутствии Вашего Превосходительства.

И тут же добавил дерзко, неожиданно для самого себя.

- Даже приветствовать своего губернатора не имею права первым, поскольку Ваше Превосходительство не сочли нужным даже взглянуть на меня при встрече.

Генерал-губернатор захлебнулся на миг от ярости, но стерпел и продолжал уже достаточно миролюбиво:

- Вы хоть отдаете себе отчет, какую немилость вы навлекли на себя при дворе?

- Могу себе представить, Ваше Превосходительство. Но... Губернатор оборвал его, не дождавшись продолжения:

- Так осознали свою вину?

- Никак нет, не осознал. Более того, виноватым себя не считаю. И не могу...

Генерал-губернатор вспылил:

- Да если хотите знать, милостивый государь, на вас даже не вина, а преступление!

- Не могу с вами согласиться...

- Можете не соглашаться, хотя это вряд ли свидетельствует о вашем уме, полковник. После того, как по вашей милости здесь разгорелся пожар, искры которого долетают даже до столицы, еще разглагольствовать - это, уж, знаете!..

Уездный начальник впервые позволил себе непочтительность и перебил губернатора:

- Господин губернатор, откуда у вас информация? Боюсь, что из того же малопочтенного источника, из которого питается и Петербург. Извините, но это поистине недостойно людей благородных - обвинять друг друга по доносу соглядатая, шпиона, человека сомнительного происхождения и более чем сомнительного положения.

В общем-то, губернатор был того же мнения! А шпионов он так же не любил, как и уездный начальник. Но он продолжал упорствовать:

- А то ваше письмо, которое по моему, каюсь, недосмотру попало в канцелярию наместника в Тифлисе? Что если там, не разобравшись до конца, приложат его к очередному рапорту о состоянии дел в мятежной провинции и отправят в Петербург? Тогда вы тоже будете во всем винить доносчиков? Нет уж, полковник, тут вам придется пенять лишь на себя самого. Скажу вам более, если это письмо дойдет до Его Величества, я вам, мой друг, не завидую. Может, генерал-губернатору надо было бы сказать, что в этой ситуации хуже всего придется ему самому - но он сдержался и проглотил едва не слетевшее с уст слово.

- Значит, если один из уездных начальников написал искренне о своих бедах и раздумьях, то нет ему оправданий?- переспросил Белобородое с дрожью в голосе.- Тогда как же жить...

- Ерунду говорить изволите, милостивый государь! Искренне... Кому нужна ваша искренность? Вот до чего вас довел тот сомнительный либеральный душок, которым вы, по слухам, всегда отличались... Вам бы, сударь, жить в начале нашего века; вы бы, надо полагать, не преминули примкнуть к государственным преступникам, которые вышли на Сенатскую площадь! Уж тогда бы вы точно нашли свое достойное место на Нерчинских рудниках... Полковник вытянулся еще больше.

- Если смерть моя поможет моему благословенному Отечеству, то я согласен и на тысячу смертей!

- Бросьте. Пустые словеса. Вашего согласия на смерть или жизнь никто и спрашивать не будет. Вы уже свое сделали. Теперь вам только ждать, чем дело разрешится.

Снова воцарилось долгое молчание.

- Осмелюсь спросить, ваше превосходительство - говорят, вы серьезно недомогали? Прошла болезнь?- спросил вдруг Белобородое странным тоном, который мог быть принят и за сочувствие, и за издевку.- А то все только и толкуют о вашем недуге...

Генерал-губернатор был задет за живое, но нашел в себе силы не показать этого.

- Боль за судьбы империи, моей губернии и вашего уезда, господин полковник, это не столь малое потрясение, как это вам, очевидно, представляется.

После этого он перешел к делу.

- Итак, поговорим лучше о ваших мудрых рекомендациях. Вы серьезно полагаете, что нам следует отпустить на волю разбойницу Хаджар Ханали-кызы, известную под прозвищем "орлица Кавказа"?

- Уверен, ваше превосходительство. Этот шаг доброй воли показал бы наше уважение к местным жителям и показал бы готовность к решению дела мирным путем.

- Почему же вы не приняли и не осуществили до сих пор этого решения? Почему не действовали на свой страх и риск, а ждали случая укрыться за моей спиной и переложить ответственность за окончательное решение на меня?

- Потому что я уже довольно давно понял, что мне не доверяют. А появление здесь человека, о котором довольно широко известно, что он не более, не менее, а "око государево", еще более укрепило меня в подозрениях.

Губернатор ответствовал мрачно:

- Значит, этот человек, сам того не желая, оказал вам существенную услугу.

- Почему же?

- Да если бы вы только выпустили на волю эту дикарку! Тут такое началось бы, что и подумать страшно!

- Уверяю вас, все обстоит совершенно не так, князь Федор Матвеевич,почувствовав изменение тона, позволил себе Белобородое более свободное обращение к генерал-губернатору.- Здешний народ очень отзывчив к добру. Я глубоко убежден, что если действовать лаской и просвещением, то...

- Вы глубоко заблуждаетесь, сударь. Основа империи - только сила и страх, который она насаждает. Но, может некоторые послабления и впрямь пошли бы нам на пользу в данных конкретных обстоятельствах.

Генерал-губернатор опустился в кресло, кивнув Белобородову на стул. Беседа вошла в иную колею.

Генерал-губернатор продолжал, и в голосе его зазвучали доверительные нотки:

- Мы, пожалуй, нашли с кавказцами общий язык. Посмотрите, как охотно являются ко мне по первому зову еще недавно немирные ханы и беки, вся знать Гянджи и Карабаха, все купечество - как татарское, так и армянское. Вот и сейчас они по многу дней готовы толкаться возле нашей резиденции, терпеливо выжидая, а не позовут ли их сослужить службу!