Иван Мележ - Люди на болоте (Полесская хроника - 1) Страница 45

Телега жевала колесами песок и пыль дороги, шастала хорошо смазанной осью, конь скрипел гужами, а Евхим будто не видел ничего, не слышал, встревоженно думал - уже который раз - о своей досаде-болезни.

Кто бы мог подумать, что так обернется. Считал сначала - глупость, мелочь, поиграю, мол, с ней, сгоню охоту и брошу. И сначала ведь все шло так, как хотел: будто склоняться к нему стала. Когда вернулся из тюрьмы Дятлик, думал: пускай посмотрит, недотепа, позавидует ему, Евхиму, что отбил любимую: Евхим был уверен, что Ганна - не глупая ведь, видит, кто он и кто Дятлик, - отдаст предпочтение ему, Евхиму, самому видному, самому умному в Куренях парню Он тогда порой даже думал с опаской: не прилипла бы слишком, не связала по рукам...

И вот - на тебе. Евхим до сих пор никак не успокоится:

чуть увидела Дятлика - опять качнулась к этому неуклюжему голяку! От него, от Евхима! Это показалось таким нелепым, таким бессмысленным, что вначале Евхим не поверил, что все это - крепко, надолго: мало ли какая глупость может влезть вдруг в девичью голову, пройдет день-другой одумается. Но Гаина не передумала. Тогда Евхим не выдержал, явно поступаясь мужским достоинством, сам пошел к ней, попробовал перехватить, вернуть. И так подступал, и этак, чего только не наговорил, провожая домой, удерживая силой возле крыльца, - хоть бы чуточку изменилась. Возле крыльца, как дойдут, у нее только и заботы - поскорее нырнуть в сени, зевает, спать торопится... Ни разу обнять не позволила!..

Самое обидное - видит все, понимает, да еще подсмеивается, играет с Евхимом как кошка с мышью! Вроде и не гонит совсем, вроде надежду подает: ходи, дурень Евхим, волочись за ней, завидуй, как она к Дятлику клонится.

Нет, Евхим еще не утратил гордости - ходил-ходил за ней, злился и наконец решил: все, конец этой глупой истории, этому издевательству, раз и навсегда. Как решил, так и сделал - вырвал из сердца, из памяти, будто и не знал никогда такой...

К счастью, подвернулась лесникова дочка. Веселая, говорливая, привлекательная девушка как с неба свалилась вместе с отцом, лесником новым. Правда, свалилась немного далековато - верст пять с гаком в один конец, но что Евхиму пять верст! Была бы охота мерить их, - а охота эта тогда переполняла его: как ошалелый летел лесом, болотной тропкой к Верочке

Верочка была совсем другая. Правда, не бросалась радостно навстречу, казалась равнодушной, но Евхим видел: нравится ей За лесниковой усадьбой чудесно пахнул смолой в знойные дни бор; в бору, без отца и матери, которые внимательно приглядывались к Евхиму, Верочка как-то особенно розовела и почему-то вздыхала, вздыхала. Когда Евхим прижал ее к сосне, обнял, она не оттолкнула - синие глаза Верочки потемнели, как вода перед бурей, губы стали горячими...

Казалось, все переменилось. Нет больше хворобы этой - Ганны, есть Верочка, одна - добрая, ласковая, довольная им.

И вдруг оказалось, что все это обман - ничто не изменилось.

Хвороба как была, так и осталась. И все это открылось внезапно, мгновенно, в погожее, ясное утро.

Сколько раз вспоминалось Евхиму это утро, эта встреча...

Выпустив из-под фуражки с блестящим козырьком залихватский чуб, шел Евхим по улице. Шел к Верочке. Не глядел ни на кого, руки держал в карманах синих форсистых галифе, папироска горделиво торчала в искривленных губах, нес на козырьке, на глянце щеголеватых, гармошкой, хромовых сапог, единственных в Куренях, слепящий блеск солнца - будто сам сверкал. Шел - первый жених на деревне. Сияла залитая праздничным солнцем улица, сияла и душа, полная чувством молодости, красоты своей, силы. Приятно было сознавать, что близка встреча на крыльце лесниковой хаты, горячий бор, Верочка, которая розовеет и вздыхает...

И вдруг все исчезло. Мигом. Как и не было ничего: и беззаботно-сладкого ожидания встречи, и лесниковой дочки, и горделивой силы. И хоть было бы отчего: увидел только - на дороге стоит Ганна, тоже по-праздничному веселая, в праздничной ситцевой кофте с цветочками. Стоит, щуря глаза от солнца, лузгает семечки. Кого-то, видно, ждет.

- Добрый день! - поздоровалась с улыбочкой игривой и лукавой, всегда удивительно задевавшей его.

Евхим, будто незнакомой, безразлично ответил, намереваясь пройти мимо.

- Куда это такой... начищенный?

Евхим хотел срезать ее:

- Да, видно, не к тебе!

- Угу! Я так и думала! - Она задорно засмеялась. - Гляди ты, все равно как сговорились! И я не тебя жду!..

К лесниковой? - притворно ласково поинтересовалась она.

- Может, и к ней. А тебя что, зависть берет?

- Ну да... Такой кавалер... Только - глаза у нее, говорят, в разные стороны смотрят. Правда?

Евхим бросил на нее быстрый презрительный взгляд и увидел - она довольно смеялась: доняла, разозлила! Не успел Евхим сказать что-нибудь такое, чтобы она прикусила язык, навсегда -закаялась смеяться над ним, как Ганна, оглянувшись, весело ойкнула, ловко и легко убежала прочь.

На улице появился Дятлик.

Евхим плюнул и, будто ничего не случилось, пошел своей дорогой. Шел, казалось, как и прежде, весело и беззаботно, все так же посасывал тоненькую папиросу, думал, что эта ее болтовня - пустяк и сама она для него ничто теперь. И все же, подходя к кладбищу, не выдержал, оглянулся: она стояла с Дятликом и смеялась. Над чем, над кем?

Зайдя за кладбище, откуда уже не было видно деревни, Евхим остановился, сел на траву. Идти к Верочке вдруг расхотелось...

"Вертихвостка языкастая! - не впервые думал Евхим, шагая рядом с возом, который тяжело колыхался и скрипел. - Ходит в тряпье, а держится, как паненка!"

Евхим подумал о том, как глупо, бессмысленно устроена жизнь: иной человек всей душой к тебе тянется, любить бы его да любить, а - не любишь, он льнет к тебе, а ты обходишь, убегаешь от него. А на другого и смотреть бы не надо, не то что быть рядом с ним, а ты и смотришь и липнешь к нему. И удивительно и обидно было вспоминать: когда Ганна была в поле, хоть и старался не глядеть в ту сторону, глаза сами собой следили за ней. Видел, как жнет, - споро, ловко, как, распрямившись, усталая, подняв руки, перевязывает платок, как идет - не спеша, но горделиво - к жбану, пьет.

Не мог глядеть равнодушно - будто обнимал ее всю: ловкие голые руки, гибкий, как у змеи, стан, все ее стройное, желанное тело. Хоть не близко была - чувствовал, как особенно, горячо начинает биться кровь, как сохнет во рту.

Надо ж было дойти до такого - из-за этой задиристой гордячки не сидится в хате, по ночам не спится. Выходишь вечером с одной мыслью - как что-то особенное - увидеть, услышать ее, и жалеешь, злишься, что она редко появляется в толпе девчат и парней. Без нее словно и вечер не вечер, и ночь не ночь. Когда ляжешь один в душной хате, сердце прямо горит, как подумаешь, что она в это время где-то с Дятликом греется...

И надо же было, чтоб так все повернулось. Если и дальше так пойдет, то на Евхима, чего доброго, пальцем показывать станут, смеяться... И она, может, первая, вместе с этим недотепой Дятликом... Нет, пусть только попробуют - она или кто другой, - увидят! . Он и так слишком долго цацкался с ней, хватит деликатничать - надо, наконец, взяться решительно, чтоб поняла, с кем шутит. Взяться так, чтобы дух у нее занялся. Крепко, по-мужски!

"Притихнет сразу. Мягче станет... Быть не может, чтобы не помягчела..." - подумал Евхим, вдруг заметив, что подъехал к своему гумну.

Степан открыл ворота, и тяжелый воз начал осторожно вжиматься в пасть гумна. Евхим шел теперь рядом с конем, глядел, как воз протискивается в ворота; на миг надвинулась темнота: воз закрыл свет, бивший со двора. Когда воз остановился посреди гумна, темнота спала - свет снова бил в ворота.

После горячего песка и дорожной пыли приятно было ощущать гладкий и твердый холодок тока, свежую, пропахшую землей и зерном прохладу гумна, которая быстро сушила пот на теле и одежде.

Евхим размотал веревки на возу, бросил их на ток, снял рубель и стал вилами подавать снопы Степану на скирду, что высоко поднималась в засторонке. Снопы лежали ровными рядами уже до половины стрехи, а еще не все было свезено. Евхим с радостью подумал, что поле возле цагельни и в этот год не подвело, уродило всем Куреням на зависть.

"Половину в продажу пустить можно... В этот год, видно, в цене рожь будет - даже в Олешниках не очень уродило...

Если ловко продать, то разжиться можно неплохо! Коня в Юровичах купить на зависть всем можно, телку и еще на лес отложить... Ведь что ни говори, а строиться придется...

Если жениться, то и строиться, не иначе... На свою волю, на свое хозяйство, что б там ни было!.."

А жениться - пора! Хватит, поволочился, погулял - не до седых же волос жеребцом бегать... Может, тогда и зараза эта - Ганна - из головы выйдет... Выйдет, конечно, - в пустом поле всякое лихо растет!..

Когда ехали со Степаном назад, под частый стук грядок Евхим представил, как приедет с женой, молодой, богатой, которую он привезет откуда-то, может, из самых Юровичей, потому что в Куренях под пару ему девушки, конечно, нет, - как поведет ее на крыльцо, под завистливые взгляды куреневских невест... "И чтоб она была при этом, видела мою радость, мою победу!" - снова вспомнил Евхим Ганну.