Алексей Писемский - Взбаламученное море Страница 45

— Из-по любви ко мне, — отвечал тот.

— А у тебя связь с ней, а?

— Да-с.

— Была? — спросил он самое девку.

— Гуляла с ним.

Бакланов с большим еще участием взглянул на них.

«О, любовь! кого ты ни связуешь?» — подумал он глядя на эти два некрасивые существа.

Презус между тем посмотрел на часы и объявил, что заседание кончилось.

Бакланов уехал домой, возмущенный до глубины души: «вероятно, что этот господин, их научивший, и их барин были оба мерзавцы, — а наказание терпят только эти два полуидиота; непременно надобно бы их участь облегчить, а того злодея поймать».

Герой мой был очень еще неопытен в судебной практике.

13

Завеса несколько приподнимается

Чем далее происходил суд, тем более Бакланов начинал видеть, что тут что-то такое да не так, и что заседавшие с ним судьи судили не совсем беспристрастно.

По совершенной еще невыработке житейского характера, он беспрестанно обдумывал, как ему себя вести и с кем бы наконец посоветоваться. Виденный им у откупщика пьющий вице-губернатор показался ему, в этом случае, всех удобнее: по крайней мере, когда за обедом все пели, он один не пел и даже как будто бы стыдился этого!

Бакланов поехал к нему.

В темной и грязной передней он увидал, что на прилавке дремал лакей. Он должен был разбудить его.

— Барин не так здоровы, — проговорил было тот сначала; но потом, порассудив, прибавил: — да вы из больших чиновников, аль из маленьких?

— Нет, не из больших, — отвечал Бакланов.

— Ну, так пожалуйте-с, — сказал лакей.

Бакланов вошел.

Вице-губернатор, в халате, грудь нараспашку, сидел перед закуской и имел как-то странные сжатые губы.

— А, прошу покорнейше! — произнес он, узнав, видно, Бакланова и не привставая, впрочем, сам с места. Рукой он указал ему на стул.

Бакланов сел.

— Я к вам, Николай Григорьич, с просьбой, — начал он сейчас же.

— А! — произнес вице-губернатор и вслед затем длинною струей выпустил из рта воздух, как человек, которому дышать трудно.

— Я командирован в военно-судную комиссию над дворовыми людьми по убийству Коклевского.

— А! — повторил еще раз вице-губернатор и затем, как бы исполнившись какого-то грустного воспоминания, порастянул глаза, выпил молча рюмку водки и стал лениво закусывать колбасой: более нормальным образом желудок его не принимал уже пищи.

— Тут чорт знает что такое, — продолжал Бакланов. — Они показывают, что их научил какой-то господин, но кто он — не сказывают, тогда как он-то и есть главный преступник.

— Раз, вечером, — заговорил вдруг вице-губернатор: — приводят ко мне человека… мертво-пьяного.

«Хорош и ты-то теперь», — подумал Бакланов.

— Человек этот был бухгалтер откупа. Он-с, — продолжал вице-губернатор, снова потупляя голову: — с слободскими девками прогулял пять тысяч целковых… ну и кончено? так ли?

Бакланов не знал, что отвечать ему на это.

— Не, не кончено!.. — отвечал сам себе вице-губернатор: человек этот умирает одночасно в остроге и документы свои передает жандармскому офицеру… ну, и прах их возьми, так ли? Нет, 14-го сентября г. офицер убит своими дворовыми людьми.

У Бакланова начинал делаться в голове совершенно какой-то туман.

— Какие же это документы? — спросил он.

Вице-губернатор развел руками.

— Есть книга живота-с, — почти запел он: — еже пишется в ней вся: куму — рубль, куме — два; а мы имя свое бережем! — заключил он и затем обратил почти величественное свое лицо к Бакланову: — и то бы ничего-с! — заговорил он несколько даже трагическим голосом: — но красными чернилами тут написан итог наших канальских барышей.

— Барышей?

— Д-д-а-с! А мы имя свое бережем!.. Они — деньги, а мы имя! — повторил он.

— Но, ради Бога, скажите мне откровеннее, — умолял его Бакланов.

— Ничего больше не знаю-с, ничего! — отвечал вице-губернатор: молодой вы человек! — прибавил он и потом с чувством: — не видьте лучше и не знайте: мрак спокойнее света!

И как бы в доказательство того он закрыл глаза.

Бакланов пробовал было еще рз его расспрашивать, но вице-губернатор только как-то бессмысленно смотрел на него и отвечал ему одним молчаливым киванием головы: в утро это он пил уже сороковую рюмку, а потому невольно лишался на некоторое время молви.

Видя, что от него ничего более не добьешся, Бакланов встал.

— До приятного свидания, друг мой… — едва выговорил вице-губернатор.

Бакланов вышел.

— Что такое у вас с барином? — спросил он человека.

— В загуле, ваше благородие, сильном.

— Что ж, в это время он не то уж и говорит?

— Да врет иной раз такую околесную, что даже слушать страшно! — объяснил лакей.

14

Муравейник сильно тронут

Наполеон III тем и велик, что очень мало говорит, но потом вдруг и сделает. Герой мой, напротив, тем и мал, что пока в жизни только и делал, что говорил.

Выехав от вице-губернатора, он посувствовал неудержимую потребность излить перед кем-нибудь волновавшие его чувствования.

В кармане он имел рекомендательное письмо от дяди своего к одной даме, madame Базелейн, имевшей, говорят, огромное влияние на начальника края.

Евсевий Осипович с этой именно целью и дал племяннику письмо к ней. Про самое же даму он выражался так, что она по уму вся — мечта, вся фантазия; по телу — эфир, а тепла и жизненна только сердцем.

Как только подано было письмо, Бакланова сейчас же приняли.

Madame Базелейн имела привычку всех, даже молодых людей, принимать у себя в спальне. На это раз она была почти полуодета. Маленькая ножка ее, без чулка, обутая в туфлю, была точно перламутровая. Фильдекосовое платье, совершенно без юбки, лежало бесконечными складками на ее тоненьких ножках. Одни только большие глаза, которые она беспрестанно вскидывала и опускала, говорили, что в самом деле, может быть, у нее сердце и горячее.

— Здравствуйте! — встретила она очень просто Бакланова. — Что ваш старик, все еще не остепенился? Мне такие нежности пишет, что ужас!

— Он воздает только должное! — проговорил Бакланов.

— А-а! Вы, видно, тоже в дядюшку… Садитесь!

При виде такого милого и простого существа, Бакланов почувствовал еще большее желание порисоваться.

— Ну, что вы приехали сюда: веселиться, танцовать, жениться? — говорила madame Базелейн, роясь в лежавших около нее лоскутах и вскидывая по временам на Бакланова взгляды.

— Напротив, я здесь служу неутомимо.

— Служите?

— Здесь ужас что такое происходит: комплоты какие-то чиновничьи составляются! — продолжал он.

Madame Базелейн, вдевавшая в это время нитку в иголку, даже остановила это дело.

— Здесь убили — вы, я думаю, слышали — некоего Коклевского его дворовые люди.

У madame Базелейн посему-то при этом покраснели уши.

— Они были подучены, потому что у этого господина хранились документы здешнего откупа, весьма щекотливые для некоторых господ.

— Документы? — потворила хозяйка.

Бакланову и в голову не приходило, что в документах этих madame Базелейн была записана в первой же строке и сопровождалась самою значительною цифрой.

— Я подвигом себе поставил раскрыть это дело во всех его подробностях, — говорил он.

— Что же оно вас-то так особенно тревожит? — не утерпела и заметила ему Базелейн.

— Тут кровь вопиет на небо, помилуйте! — воскликнул Бакланов. Захвачены одни только бессмысленные орудия преступления, а преступник главный скрыт: я найду его на дне морском, а через него зацеплю и других.

Базелейн грустно усмехнулась.

— Знаете, чтобы я вам посоветовала? — начала она и приостановилась.

— Сделайте одолжение! — подхватил Бакланов.

— Не горячиться так! — продолжала она с ударением: — вы еще здесь человек новый: можете ошибиться; зачем вам стольких людей затрогивать?

— Если б их целый легион стоял против меня, и тогда бы я пошел против них.

— И проиграли бы!

— Может быть, но во всяком случае нельзя так равнодушно относиться к злу: вы вот теперь молоды, все ваши помыслы, вероятно, чисты; а тут вдруг вы видите, что целое море злодеяний плывет около вас… Неужели же вы не издадите крика ужаса?

— Я женщина… — сказала с улыбкой madame Базелейн: — и даже хорошенько не знаю, что такое злодеяние и незлодеяние, и вообще ужасно не люблю этой прозы жизни, а сижу вот больше одна со своими думами. Вы говорите, вскрикнуть от ужаса, — ну и вскрикнете: что из того?.. вас перекричат.

— Пускай перекричат, а все-таки кричать надо! Я по этому делу непременно буду писать министру, поеду наконец сам в Петербург и добьюсь, чтобы прислали оттуда особую комиссию.

— За что же вы здешние власти хотите так оскорбить?