Ирина Головкина - Побежденные (Часть 3) Страница 45

- Вы, конечно, знакомы с Микой Огаревым? - спросила она. - Ну-с, так вот, сей юноша почтил меня любопытным посланием... Где мое пенсне? Старуха порылась в ридикюле и откашлялась: - Вот, слушайте: "Глубокоуважаемая Надежда Спиридоновна, а если угодно - tante'uk!* До сих пор я самым добросовестным образом исполнял все Ваши поручения с того- дня, как была выслана сестра. Но приходит, наконец, момент заговорить прямо: Ваше распоря-жение распродать библиотеку моего отца исполнить отказываюсь по той очень простой причине, что считаю эту библиотеку неоспоримой, неотъемлемой собственностью. Неужели в Вашу легкомысленную головку никогда не приходила мысль, что в один прекрасный день Вы услышите от меня это заявление? Вы начнете возражать, что имеете на нее права, так как спасли ее от разгрома, когда во время гражданской войны перевезли вместе с другими вещами к себе из подлежащей заселению пустой, заколоченной квартиры отца, когда мы с Ниной пропадали в Черемухах. Не скажу, чтобы такое решение вопроса я находил великодушным, однако считался с ним, как и Нина: вспомните, что все десять лет, последующих за этим событием, Вы одна пользовались средствами с самовольной распродажи вещей; я не заговорил бы с Вами по этому поводу и теперь, если бы не последовало от Вас сигнала к распродаже библиотеки. В этом году я сам отправлял Вам денежные переводы и хорошо знаю, что в деньгах Вы в настоящее время не нуждаетесь; тем не менее я и впредь не отказываюсь пересылать Вам полностью все те суммы, которые еще будут получены из комиссионных магазинов за трюмо и отцовскую дубовую столовую. Но о библиотеке разговор кончен. На какие средства буду существовать сам, пока еще не знаю. Невеста моя полностью разделяет мою точку зрения и мои планы: книги эти призваны заменить нам университет, в то время как у Вас они покрывались пылью. Voila! Tout** Ваш худородный племянничек М. Огарев".

* Тетушка (франц.-русск.)

** Вот так! Весь (франц.)

Мика, по-видимому, пожелал возобновить прерванные военные действия. Для Аси из этих строк тотчас выступили все те притеснения, которые должен был выносить Мика в квартире у этой тетки.

- Женится! Он женится! - воскликнула Надежда Спиридоновна. - Хотела бы я знать, кто эта героиня, которая согласилась выйти за двадцатилетнего неуча и полностью разделяет его точку зрения!.. По всей вероятности, безбожница, комсомолка. Я всегда говорила Нине, что братец ее плохо кончит.

Ася почувствовала необходимость заступиться:

- Я слышала, что Мика очень благородный и умный мальчик. Слово "неуч" вовсе к нему не подходит. У него великолепные способности, и не его вина, что в университет его не приняли, а погнали в глушь. Девушка, которая с ним уехала... те, которые ее видели, говорят, что она очень интеллигентная и милая. Только порадоваться можно, что Мика теперь не один.

Но Надежда Спиридоновна не могла успокоиться:

- Хулиганское письмо! "Я - не нуждаюсь в деньгах!" В чужом кармане считать легко, а каково мне в мои семьдесят лет таскаться самой к колодцу? Библиотеку мне оценили в восемнадцать тысяч! Ну, да как угодно, племянничек, судиться с вами я не желаю!..

Асе стало жаль старуху. "Вымою ей пол и сниму паутину. Время еще есть - в комендатуре принимают до трех", - подумала она, но в эту минуту Надежда Спиридоновна разразилась следующей тирадой:

- Вот заблагорассудится - и составлю завещание в пользу вашей Сонечки. У меня еще есть золотые фамильные часы и перстенек с бриллиантом. Не пришлось бы вам раскаяться в ваших дерзостях, милейший Михаил Александрович!

Ася почувствовала себя неловко.

- Надежда Спиридоновна, не берегите вещей и лучше не пишите завещание вовсе. Вам в самом деле трудно - продайте часы и перстень. Сонечка моя вам чужая, и мне было бы очень неудобно, если бы вы обошли Мику.

Лазить по табуретам с тряпкой и скрести пол было, конечно, делом нетрудным, но достаточно утомительным теперь, когда силы были подорваны. Однако она относительно быстро закончила уборку, после чего все-таки получила чашку кофе с двумя ломтиками хлеба.

"Лучше бы и не пробовать - только еще больше есть захотелось! - со вздохом подумала она, надевая ватник и валенки. - Ну, теперь самое страшное! Господи, благослови!"

И уже на пороге повернулась к Надежде Спиридоновне.

- Я хотела вас попросить... не выручите ли вы меня небольшой суммой в долг. Я верну недели через три, как только получу перевод от Муромцевой, у которой мои квитанции от комиссионных магазинов.

Требуемую сумму язык ее отказывался выговорить.

Старуха вскинула на нее глаза.

- Вещи, милая моя, может быть, и не продадутся... Вы напрасно думаете, что это так легко и просто делается, - возразила она.

- О, я знаю, знаю, что совсем не просто, но Елочка Муромцева - вы ее видели в Хвошнях, - она принимает в нас очень большое участие - она ежемесячно высылает мне двести рублей; поэтому деньги у меня во всяком случае будут, - ответила Ася.

Надежда Спиридоновна помолчала.

- Вы видели, как пошатнулось теперь мое собственное материальное положение. Друзей, таких, как у вас, у меня нет. Хорошо, я одолжу вам двадцать пять рублей - больше не могу; но впредь учитесь жить не делая долгов. Я за свою жизнь рубля не заняла.

Она открыла ридикюль и протянула деньги.

- Благодарю, - прошептала Ася и вышла в сени. Там она постояла несколько минут в темноте, стараясь справиться с охватившим ее отчаянием она понимала, что даже сто рублей не могли покрыть ее долгов в деревне и не оставляли ей ничего на жизнь, а эта в четыре раза меньшая сумма почти ничем не могла ей помочь. Обращаться больше не к кому! С опущенной головой, медленно, почти машинально, побрела она в комендатуру. Ссыльных в Галиче было не так много, и около стола, где производилась отметка, она застала в этот час одну Государыню. Едва лишь они вышли на улицу, та заговорила, хватая руку Аси:

- Ах, милая, милая! Ну, что делать, скажите?.. Эта... как она... классовая борьба... нас доведет до могилы! Я живу в чужих сенях под лестницей, заработка никакого. Погадала раз на картах одному красноармейцу, он доволен был, дал рубль; я - к другому, а тот наорал и потащил в райсовет; перемывали уж там мои косточки: как мол, смею разлагать армию, да еще отбросом аристократии обозвали... Кошмар, кошмар!.. Недавно с нищими около булочной стояла, а вчера подобрала с земли на рынке три-четыре картошки, а в помойке нашла неополоснутую консервную банку; вышел недурной суп, но ведь не каждый день так повезет! Думала ли я, что буду в помойке рыться, когда встречала реверансами Государыню Императ-рицу в наших институтских залах!.. Талия у меня тогда была пятьдесят пять сантиметров!

Простившись с Государыней, Ася зашла к Пановой. В кривобоком сарайчике было совсем темно, а в печурке не было огня. Старая генеральша лежала на ломаной кровати, закрываясь пледом и когда-то модной тальмой на клетчатой подкладке.

- Жду вас, жду! Входите, милая. Я была уверена, что загляните. Болею я: ноги так распухли, что встать не могу. Растопите мне, пожалуйста, печурку - там, в углу, еще остался хворост, хочется выпить горячего. На окне на блюдечке две картошки - мне соседка принесла; это для вас, я ничего не хочу. Плохи мои дела, дорогая.

Усталые, озябшие и потрескавшиеся пальцы ломали сырые сучья, пачкаясь в мелком, седом, кудрявом мху. Было все время холодно и донимала усталость; холод со странной настойчивос-тью пробирался в рукава и под шею, а усталость отзывалась слабостью в ногах; огонь как нарочно не разгорался.

- Странное что-то происходит в последнее время со мной: самые ничего не значащие мелочи вдруг так расстраивают и раздражают, что хочется разрыдаться или даже зарычать от досады. Никогда этого раньше не бывало, дрожащим голосом пробормотала Ася, наблюдая за маленьким огненным языком, который прицепился было к суку, но в борьбе с сыростью начал изнемогать.

- Это ваши издерганность и усталость сказываются. Держитесь, милая; стоит немного только себя распустить - и можно в самом деле в истерику удариться. Опять погасло?

- Погасло.

- Вот что мы сделаем: выдвиньте из-под кровати мой чемодан; так; теперь откройте; видите кипу бумаг? Это письма моего мужа из Ташкента: он был в то время моим женихом. Бросьте в огонь! Мне теперь уже ничего не жаль - я умру, а их выбросят на помойку... так уж лучше сжечь. Бросайте, бросайте! Что вам делать - не знаю! Если бы я была здорова, но вы видите, в каком я состоянии, - кажется, я уже ничем не смогу быть вам полезной!..

- Екатерина Семеновна, тут, в Галиче, есть хороший доктор из высланных - Кочергин Константин Александрович. Он - великодушный человек и с ссыльных на берег денег. Вам бы надо с ним посоветоваться.

- Константин Александрович был: сердечная мышца у меня никуда не годится, а тут еще присоединился тромбофлебит. Чего же удивительного? Нам русским женщинам - досталось так досталось! Для меня началось еще с Мазурских болот, а кончилось... отречением сына. На него я не обижаюсь ему хотелось жить, работать, а тут - происхождение! Виновны те, которые толкнули его на это, они поддерживают режим, при котором возможны такие вещи!... Вот я здесь лежу одна, и перед глазами у меня, как заснятая пленка, проходит вся моя жизнь. Мой отец - земский врач; гимназисткой еще я привыкла помогать ему на приемах во время летних каникул; нас так любили и уважали во всей округе, что, когда после революции чекисты явились арестовывать отца, крестьяне пошли на них с вилами. Молодой девушкой я работала в обществе "Марии Магдалины" - мы спасали продажных женщин: это была настоящая большая работа. С началом войны - я сестра милосердия на фронте... и я - враг народа, я! а в чем же моя вина? Муж - генерал? Но ведь он жертвовал за Родину жизнью, всегда на передовых, в боях...