Лев Овалов - Двадцатые годы Страница 46

- Дяденька, миленький, заходьте, заходьте, сейчас соберу покушать.

- Мне бы чайку, чайку!

- Откуда бог несет? - спросил Павел Федорович.

- С Новосиля, с Новосиля!

- Эк вас занесло...

- Торговал!

- Дырками от бубликов?

- Шутник, шутник! Старые овчины завалялись у меня, заскорузли не дай бог, а я помыл, обстриг, фунта три шерсти набрал, свез, продал, в Новосиле цена подороже...

Дурак и есть дурак, гонять лошадь из-за трех фунтов в Новосиль, да и намного ли выше цена...

- Ну а новости?

Славушке нравится слушать старика, все у него ладно, все необычно, ни на что не обижается, никому не надоедает, легко живет.

- Откатывается.

- Чего откатывается?

- Деникин. От Тулы, от Орла. Маршем, маршем, краковяк!

Павел Федорович рассердился, прикрикнул:

- Вы толком рассказывайте - что, где!

- Катится... - Егорыч хихикнул. - Все спето, не состоялся молебен в Москве, отступление по всему фронту, отходят... - И снова хихикнул. - На новые боевые рубежи.

Славушка обычно только слушал, не вмешивался с расспросами, а тут взволновался:

- Куда ж они?

- На Курск, на Оскол, на Валуйки... - Дальше Валуек Егорыч не езживал. - К ночи здесь будут, а потом дальше, на Малоархангельск...

Ведь врет... А, впрочем, на карте у Шишмарева был отмечен Малоархангельск... В степи, в сторону от железнодорожных путей? Пойдут, выскользнут из-под удара...

Что делать? Не с кем даже посоветоваться. Быстров где-то под Ливнами...

Вера Васильевна исправляла ошибки в тетрадях. Петя крошил табак, изготовлял махорку для Павла Федоровича, а приватно и для себя.

- Нельзя читать при таком свете, - обычно говорила Вера Васильевна старшему сыну, - Ты испортишь глаза.

Она видела: сыну не по себе.

Тут пришлепала босая Надежда.

- Айдате ужинать!

Вера Васильевна заторопилась:

- Идем, идем...

Вышли в сени. Славушка свернул в галерейку.

- Ты куда?

- Я сейчас.

Во дворе тихо. Слышно, как жуют жвачку коровы. Серебряный полумесяц повис в небе. Над избой Ореховых тонким столбиком клубится дым.

Зайти к Кольке, что ли? Славушка медленно идет в сторону Ореховых. Но так и не заходит. Колька не развеет тоску. Через овраг мерцает огонек. В школе. У Никитина. Читает или ужинает. А дальше опять тьма. Поле...

И вдруг ощущение одиночества тает. Ничто не изменилось. Только вспыхнул костер. Далеко-далеко. Где-то в поле. То вспыхивает, то угасает. Там люди. Что-то делают, зачем-то жгут. Греются, готовят ужин... Люди в ночи! И мальчику уже не так одиноко.

Славушка возвращается. На кухне горят две коптилки.

- Ну, наследник-цесаревич... - говорит Павел Федорович.

Вера Васильевна тревожно смотрит на сына.

- Куда ты пропал?

- Так...

- Наложить пшенника? - спрашивает Надежда. - Али молочка нацедить?

Ночью ему не спится.

- Слава, почему ты не спишь?

- Я сплю, мама...

Он мысленно перелистывает страницы книг, герои которых находили выход из самых безвыходных положений. Вспомнился какой-то роман об индейцах. Не то Майн Рид, не то Купер... Белые поселенцы в походе, идут изгонять индейцев с насиженной земли. Те подготовили засаду. Неожиданно поселенцы сворачивают в обход противника. Это становится известным двум индейским юношам. Они опережают колонну белокожих и разжигают среди прерии костры. Захватчики, думая, что перед ними индейское войско, меняют план и направляются как раз туда, где их поджидает засада...

Утром Славушка встает раньше всех.

- Ты куда?

- Надо.

На этот раз он заходит к Ореховым.

- Колька, пошли!

- Кудай-то? - спрашивает его мать.

- Яблоки перебирать...

Пустить Кольку перебирать яблоки она согласна.

Выходят из избы.

- Чего?

- Есть дело. Созовешь всех ребят: Саньку, Сеньку, Костю... А я в Семичастную. Соберетесь у школы.

Пришли многие, толклись перед крыльцом.

Прибежал Славушка.

- Пошли в сад...

Расположились под лиственницей, расселись прямо на земле, на зеленом прозрачном коврике, нежная хвоя начинала уже осыпаться.

- Чего там?

Надо помешать деникинцам уйти от возмездия. Как это объяснить?

- Красная Армия преследует деникинцев, откатываются они... Нашего села не минуют. В степь бегут, а надо не пустить в степь...

- Как же ты их не пустишь? - насмешливо спрашивает Терешкин.

- Если подойдут ночью, разожжем за селом костры, испугать надо, будто обошли их красные части. Они сдрейфят...

- Так они и сдрейфили!

- Так они ж в панике... Почему не попробовать?

Ребята насупленно молчат.

- Что нам стоит? - взмолился Слава. - Сгорит омет соломы... Ну зря сгорит. Ну и что?

- Какие-то у тебя несообразные выдумки, - осудил Славушку Терешкин.

- Степан Кузьмич говорил...

- Что говорил? - недоверчиво спрашивает Терешкин.

- Что белые попытаются миновать железную дорогу. Им выгоднее уходить степью...

- А мы-то при чем?

Славушка резко повернулся к Терешкину.

- А при том, что мы не в стороне...

Замысел Славушкин не очень ясен ребятам, да ему и самому не все ясно, но где-то в глубине души он чувствует, что в поворотные моменты истории никто не смеет оставаться в стороне.

- В порядке комсомольской дисциплины... - задумчиво произносит Славушка. - Но в данном случае я никого не неволю. Комсомольцы сами должны понимать...

- А здесь не все комсомольцы...

- Вот они и докажут, способны ли быть комсомольцами... - Он сразу же переходит к практическим указаниям: - Вечером, после ужина, собраться у кладбища...

- Чего ты командуешь? - обидчиво спрашивает Терешкин. Он старше всех, тон Славушки его раздражает.

- Вовсе не командую, а кто не хочет, может не приходить.

- Нет, я на погост не пойду! - говорит Сенька Карпов. - Куда хотите, только не на погост.

"Действительно, - думает Славушка, - кладбища забоятся, надо менять место сбора..."

- Пожалуйста, - предлагает он, - пусть у мельницы. У селезневской мельницы. А теперь расходитесь.

Он смотрит ребятам вслед, вечером выяснится, кто за и кто против революции. Он готов молиться хоть богу, хоть черту, лишь бы хоть как-то узнать о движении деникинских частей.

"Силен большевистский бог!"

Ох, до чего Быстров любит эту фразу! Занарядят лошадей пахать вдовам зябь, а тут дождь - не поворачивать же, вышли в поле, и вдруг ветер разогнал тучи... Силен большевистский бог! Собрались в Барановку, проверить кулацкие закрома, как ни таились, слух опередил продотряд, успели спрятать, ссыпали зерно кучей, прикрыли брезентом, обложили дерном, а тут дождь смыл землю... Силен большевистский бог!

Ведь это только предположение, что белые дойдут до Успенского. Лучше не думать о неудаче. Лучше поломать голову, как украсть спички. Спички редкость, в иных домах обходятся одной спичкой в день, разожгут печь, а потом от уголька - и закурить и засветить. Павел Федорович прячет спички в лавке, над конторкой, в жестянке из-под печенья "Жорж Борман".

Славушка слоняется по двору. Со скучающим видом.

- Ты чего? - осведомляется Павел Федорович.

- Ничего. Жду ребят. Пойдем репетировать.

- Чего репетировать? - раздражается Павел Федорович. - Устроят вам белые спектакль, перепорют всех перед школой. Может, собьем масло?

- Непременно... - соглашается Славушка, отказаться неудобно, масло он тоже ест. - Если ненадолго...

Павел Федорович открывает лавку и собирает маслобойку, Надежда носит из погреба ведра, сливок не наберется и полбочки, Славушка начинает крутить...

Он крутит медленно, не торопится, его сменяет Надежда, но у ней множество дел, Павел Федорович отпускает ее, сменяет сам, затем опять зовет Славушку:

- Покрути, пойду резки коровам накрошу.

Славушка крутит, крутит, Павел Федорович зовет жену, они уходят в сарай. На полчаса, а то и на час, если Марье Софроновне вздумается вздремнуть на соломе. Славушка раскручивает бочку и бросает, та крутится по инерции. Разом, через прилавок. Жестянка на месте. Коробки со спичками наверняка пересчитаны, берут их только Павел Федорович и Марья Софроновна. Сколько взять? Шесть?.. Четыре! И то много. Павел Федорович будет подозревать жену. Пусть! Он ревнует ее к Ваське Ползунову. Пусть! Спички за пазухой. Мальчик опять крутит бочку. Плещется пахтанье.

В дверях Павел Федорович.

- Устал?

Заглядывает в стеклянный глазок, на стекле осели крупинки. Сейчас позовет Надежду, и они вместе начнут выбирать масло.

- Теперь беги на свою репетицию, спасибо.

За ужином Слава сообщает:

- Я иду в ночное.

- Какое ночное? - изумляется Вера Васильевна, даже она понимает, что в конце октября лошадей не пасут в поле.

- Будем картошку печь, - объясняет Славушка.

"Ох уж мне эти романы, - думает Вера Васильевна. - Игра в романтику. Тайны, приключения, заговоры. Так вот они играют и в свой комсомол. А потом их расстреливают. Не понимают, что это не игра. Но никого не остановить. Такой возраст. Такое время".

- Можно взять картошки?