Лев Толстой - Том 19. Избранные письма 1882-1899 Страница 46

<2> что так и должно быть и не может быть иным. Я в другой раз опишу тебе подробнее. Иван Иванович всем нам очень мил. Сердечен, умен и серьезен. Мы все его больше и больше любим. Жить нам прекрасно. Слишком роскошно и удобно. Писарев был вчера, нынче должна была быть она*. Завтра Таня хотела к ней съездить. Наташа* очень милая, энергичная, серьезная. Богоявленский был 2 раза. Написал я эту статью*. Прочел ее Писареву и Раевскому, они одобрили, и мне кажется, что она может быть полезна. Красноречия там нет, и места для него нет, а есть нечто, точно нужное и мучающее всех. Пошли ее поскорее в «Русские ведомости»*, и, если будут предлагать, то возьми с них, чем больше, тем лучше, денег для наших столовых. Если пришлют, хорошо, а не пришлют, тоже хорошо. Денег не нужно, но если пришлют, то здесь найдется им употребление.

Я пишу это и сам боюсь. Боюсь, чтобы деньги эти и всякие, если бы прислали их, не спутали нас, не увлекли в деятельность сверх сил. Нужнее всего люди. Пиши подробнее о себе, своем здоровье, о детях. Целую тебя, милый друг, и детей. Верно, девочки припишут.

Попроси Алексея Митрофановича*, которого благодарю за его хорошее письмо, просмотреть статью и поправить знаки и даже выражения, где могут быть неправильны, под твоим наблюдением; корректуру, верно, ты просмотришь. Поклон m-r Борелю.

Ну, пока прощай.

183. Унуину фишеру

<перевод с английского>

1891 г. Ноября 4. Бегичевка.

Милостивый государь,

Я очень тронут тою симпатией, которую выражает английский народ к бедствию, постигшему ныне Россию*. Для меня большая радость видеть, что братство людей не есть пустое слово, а факт.

Мой ответ на практическую сторону вашего вопроса следующий: учреждения, которые всего лучше работают в борьбе с голодом нынешнего года, — это, без сомнения, земства, а потому всякая помощь, какая будет препровождена им, будет хорошо употреблена в дело и вполне целесообразно. Я теперь живу на границе двух губерний, Тульской и Рязанской, и всеми своими силами стараюсь помогать крестьянству этого округа, и состою в ближайших сношениях с земствами обеих этих губерний. Один из моих сыновей* трудится для той же самой цели в восточных губерниях, из которых Самарская находится в самом худшем положении. Если деньги, которые будут собраны в Англии, не превзойдут той суммы, которая необходима для губерний, в которых теперь работаем я и мой сын, то я могу взяться, с помощью земств, употребить их наилучшим возможным для меня образом. Если же собранная в Англии сумма превзойдет эти размеры, то я буду очень рад направить вашу помощь к таким руководителям земств других губерний, которые окажутся лицами, заслуживающими полного доверия и которые будут вполне готовы дать публичный отчет о таких деньгах. Способ помощи, который я избрал, хотя он вовсе не исключает других способов, это — организация обедов для крестьянского населения.

Я надеюсь написать статью относительно подробностей нашей работы*,— статью, которая, будучи переведена на английский язык, даст вашему обществу понятие о положении дел и о средствах, употребляемых для борьбы с бедствием настоящего года.

Преданный вам

Лев Толстой.

16 ноября 1891 [н. ст.].

184. В. Г. Черткову

1891 г. Ноября 9? Бегичевка.

Ваших двух писем ко мне и Попову, дорогой Владимир Григорьевич, не получал еще, потому что в это время уехал. Вероятно, они придут завтра сюда*.

Я письмо ваше, Евгений Иванович*, хотел послать в газету, но сейчас перечел еще и решил не посылать. Подробность о том, что 50 человек отысповедовал священник, показалась мне сомнительной. Подробное известие было в газетах*. Простые люди часто смешивают виденное с рассказом. И я решил не посылать письма. Мы живем здесь хорошо. Устраиваем столовые. Много трогательного и страшного. Страшно одно, что всегда мне страшно, — это пучина, разделяющая нас от наших братьев.

Пожертвования вызваны письмом Софьи Андреевны*, и денег у нас около 2 тысяч, и, кажется, сбор с «Плодов просвещения» поступит нам*. Я боюсь обилия денег. И так с маленькими деньгами много греха. И теперь еще не установилось дело. Путает помощь, выдаваемая земством, и желание, требование крестьян, чтобы выдаваемо было всем поровну. Делаем мало, дурно, но делаем и как бы чувствуем, что нельзя не делать. Статья моя, та, которую вы знаете, кажется, выйдет*, другая, маленькая, в «Русских ведомостях», вы, верно, получите*. Пишу еще о столовых, о способе помощи, и еще в сборник, который меня просил Оболенский, художественный рассказ*. Вместе с тем стараюсь кончить большую статью*. Она кончена, только нужно заключенье. Я растрепался и боюсь, что делаю не то, но иначе не умею.

Вагнер* я написал, чтобы она ехала в Оренбург и заехала к нам.

Может быть, я заблуждаюсь, но мне кажется, что что-то важное совершается, что-то кончается и начинается.

Пишите мне все о себе и обо мне, о нас, что вы думаете. Целую вас всех, милые друзья.

Л. Т.

185. И. М. Ивакину

1891 г. Ноября 12? Бегичевка.

Простите, дорогой Иван Михайлович, что долго не отвечал вам*. Это было перед отъездом, и потом здесь, в Данковском уезде, где мы живем, много было дела. Я очень рад был известию от вас и Николая Федоровича*, что вы помните обо мне.

Обмену книжному я, разумеется, всей душой сочувствую и думаю, что в деле духовном нельзя считаться, и нет таких весов, на которых бы можно было вешать выгоды и невыгоды*. А чем больше общения, тем лучше. Мне кажется, что за последнее время с чрезвычайной, все увеличивающейся быстротой стягиваются связи международные, братские, несмотря на страшные угрозы войны.

О воздействии на движение туч, на то, чтобы дождь не падал назад в море, а туда, где он нужен, я ничего не знаю и не читал, но думаю, что это не невозможно и что все, что будет делаться в этом направлении, будет доброе. Это именно одно из приложений миросозерцания Николая Федоровича, которому я всегда сочувствовал и сочувствую, т. е. дело, стоящее труда, и дело общее всего человечества*.

Передайте ему мою любовь.

Искренно любящий вас

Л. Толстой.

186. И. Б. Файнерману

1891 г. Ноября 23? Бегичевка.

Спасибо вам, дорогой Исаак Борисович, что известили о себе*. Я очень, очень был рад узнать о всех вас и о том, как вы живете. Я живу скверно. Сам не знаю, как меня затянуло в работу по кормлению голодающих, в скверное дело, потому что не мне, кормящемуся ими, кормить их. Но затянуло так, что я оказался распределителем той блевотины, которою рвет богачей. Чувствую, что это скверно и противно, но не могу устраниться, не то, что не считаю этого нужным — считаю, что должно мне устраниться, — но недостает сил.

Я начал с того, что написал статью по случаю голода, в которой высказывал главную мысль ту, что все произошло от нашего греха, отделения себя от братьев и порабощения их, и что спасенье и поправка делу одна: покаяние, то есть изменение жизни, разрушение стены между нами и народом, возвращение ему похищенного и сближение, слияние с ним невольное вследствие отречения от преимуществ насилия. С статьей этой, которую я отдал в «Вопросы психологии», Грот возился месяц и теперь возится*. Ее и смягчали, и пропускали, и не пропускали, кончилось тем, что ее до сих пор нет. Мысли же, вызванные статьей, заставили меня поселиться среди голодающих, а тут жена написала письмо*, вызвавшее пожертвования, и я сам не заметил, как я очутился в положении распределителя чужой блевотины и вместе с тем стал в известные обязательные отношения к здешнему народу.

Бедствие здесь большое и все растет, а помощь увеличивается в меньшей прогрессии, чем бедствие, и потому, раз попавши в это положение, невозможно, не могу отстраниться. Делаем мы вот что: покупаем хлеб и другую пищу и по деревням, у самых бедных хозяев, устраиваем — не устраиваем, потому что всё делают сами хозяева — а только даем средства, то есть продовольствие на столовые, и кормятся слабые, старые, малые, иногда и средние голодные. Много тут и дурного, много и хорошего, то есть не в смысле нашего дела, а в смысле проявления добрых чувств. На днях калужский разбогатевший крестьянин предложил из голодной местности сослать на зиму в Масальский уезд 80 лошадей. Их там прокормят зиму и пришлют весною. Калужские крестьяне предложили, а здешние в один день набрали все 80 лошадей и готовы отправить, доверяя чужим невиданным братьям. Ну, пока прощайте, передайте мой братский привет всем вашим, знакомым мне и незнакомым, сожителям. Пишите подробнее о себе.