Виктор Клюшников - Марево Страница 46

Они взялись за руки и взбѣжали на падубу. Вѣтеръ свистѣлъ въ снастяхъ; волны изрѣдка хлестали черезъ бортъ, и разсыпаясь пѣной и брызгами, обдавали доски, вѣяли въ лицо мокрою пылью…. Люди копошились въ полутьмѣ, капитанъ отрывисто покрикивалъ въ рупоръ.

— E pericolo? крикнула ему Инна, уцѣпившись за канатъ.

— No, no cignora, nullo! спокойно отвѣтилъ онъ. — Венеція передъ вами, только пристать нельзя, будемъ лавировать до утра.

— Братъ! братъ гдѣ? обратилась она къ французу, перебиравшемуся къ ней по снастямъ.

— Спитъ; онъ немножко перехватилъ, усмѣхнулся тотъ.

"Спитъ!" подумала она; "нѣтъ, хватитъ ли силы иначе, а только безсознательно умирать скверно."

Она простояла у каната все время, пока вѣтеръ замѣтно не стихъ и не далъ вздохнуть матросамъ. Обрывки тучъ плавно неслись по небу. На сѣренькомъ фонѣ начинавшагося утра узенькою полоской бѣлѣла Венеція; по водѣ чуть слышно гудѣли колокола.

Бронскій вылѣзъ изъ трюма на палубу, задыхаясь отъ усталости. Куртка распахнулась, мокрыя кудри спускались на лобъ, покрытый крупными каплями пота; глаза смотрѣли весело, самодовольно…. Онъ былъ очень красивъ.

— Прошло? обратился онъ къ капитану:- я славно поработалъ помпами; въ трюмѣ маленькая течь.

Инна выпустила канатъ и подошла къ нему.

— Христосъ воскресе! По вашему, по-русски! Поцѣлуемтесь же! сказалъ графъ, весело глянувъ ей въ лицо.

— Во истину, серіозно проговорила она, вытерла ему лобъ платкомъ и поцѣловала.

Въ полдень, измученная безсонницей, истомленная ночною тревогой, она вышла изъ гондолы на Рива-ди-Шіавони. Леонъ донесъ ее на рукахъ по мраморной лѣстницѣ отеля въ отдѣльную комнату, гдѣ она и проспала до утра.

II. Революціонная сорока

— Какая встрѣча! говорилъ на другой день Бронскій входя съ Леономъ къ Иннѣ:- черезъ нумеръ стоитъ русское семейство, давнишніе мои знакомые, мать съ дочерью…. Онѣ хотятъ съ вами познакомиться.

— Очень нужно, сказала Инна.

— Нѣтъ, это стоитъ посмотрѣть, вмѣшался Леонъ, — отмѣннаго сорта особы.

— Ну, просите ихъ. Отдѣлаться, да и конецъ.

Немного спустя Бронскій ввелъ двухъ дамъ, одѣтыхъ à la mode du jour. Старшая такъ и кинулась къ Иннѣ, овладѣла ея рукой и затараторила:

— Мы объ васъ такъ много слышали въ Парижѣ, что какъ только услыхали о вашемъ пріѣздѣ, сейчасъ же хотѣли видѣться съ вами… Баронесса Штейнфельсъ, рекомендовалась она, причемъ весь корпусъ ея тонко перехваченной таліи и руки такъ и работали, такъ и вертѣлись во всѣ стороны… — Ma fille, Мальвина, представила она дочь, остановившуюся поодаль. Та слегка поклонилась Иннѣ.

— Pardon, неизвѣстно для чего заговорила мать, — она у меня такая неживая, цѣлый день въ студіяхъ или за мольбертомъ!

И съ этимъ словомъ плюхнула на диванъ, но и тутъ не могла успокоиться, ѣздила на пружинахъ, клала нога на ногу, и затрещала пуще прежняго.

"Чего ей неймется?" думала Инна, слѣдя въ то же время за дочерью. Та медленно перешла комнату ровною походкой и также плавно опустилась въ кресло у окна. Лицо, слегка подернутое загаромъ, оттѣнявшимъ нѣжный румянецъ, почти пугало строгою правильностью очертаній. Густые каштановые волосы, зачесанные à la reine Margot падали на спину толстымъ шиньйономъ. Инна готова была окрестить ее надутою аристократкой, но глаза новой знакомой смотрѣли такъ умно, просто и покойно, что она невольно подумала: "Задается же такая красота!"

— Какія ужасныя новости изъ Россіи! восклицала матушка:- ужасно! ужасно! Тамъ нисколько не сочувствуютъ національностямъ… Ахъ, Боже мой, что это за люди! У нихъ головы вотъ какъ…. — И съ нарочитымъ проворствомъ она вывернула перчатку наизнанку. — Въ Парижѣ никто не хотѣлъ вѣрить; я говорю: M. Grirardin, да развѣ много такихъ, какъ мы съ Мальвиной. Вы не вѣрьте! насъ въ Россіи очень небольшая кучка.

— Это вы Эмилю Жирардену говорили? спросилъ Бронскій.

— Да, да; какой славный господинъ! Помните, какъ обругалъ Луи Филиппа?

— Къ чему же вы это говорили-то? Онъ и безъ того противъ насъ….

— Какъ, неужели онъ противъ насъ? Я и не знала… Dites je vous en prie! Какъ это можно! Это вопросъ давно порѣшенный Европой, что Польша должна быть свободною! Какъ это можно, не сочувствовать такому движенію! — Мы объ этомъ говорили съ Пьеромъ….

— Съ какимъ Пьеромъ? перебилъ Бронскій.

— А въ Бельгіи съ Прудономъ?

— Ну, что же, какъ вы его нашли? спросила Инна, замѣтно оживлялась.

— О, старѣетъ! почти сѣдой! съ необычайною горестью отозвалась та. — Я говорю: M. Proudhon, Россія — это такая колода, что сорока волами не сдвинешь съ мѣста, а онъ улыбается.

— Я думаю! замѣтила Инна.

— Какъ подумаешь, что скоро надо возвратиться въ это варварское государство, какая скука! Ну, сами посудите, что тамъ дѣлать? Какое мы найдемъ себѣ занятіе?

— Ужь и не придумаю, говорила Инна.

— Одно только — распространятъ новое ученіе, но вѣдь это почти и не дѣло; это просто долгъ каждаго мыслящаго человѣка.

— Графъ, заговорила Мальвина, — имѣете вы извѣстія о Русановѣ?

— Вы его знаете? вскрикнула Инна.

— Кого? переспросила та, остановивъ на ней глаза.

Инна смѣшалась и вспыхнула. Нѣсколько секундъ обѣ пристально глядѣли другъ на друга.

— Мы съ нимъ росли, продолжала Мальвина:- гдѣ онъ? обернулась она къ Бронскому.

— Служтъ въ уланахъ, сказала Инна.

Чуть примѣтное удивленіе блеснуло въ глазахъ M-lle Штейнфельсъ.

— Пойдемте къ Ponte dei Sospiri, подбивала матушка, — взглянемъ на темницы нашихъ мучениковъ.

— Въ самомъ дѣлѣ, согласилась Инна, которую заинтересовала молодая дѣвушка:- пройдемтесь, погода отличная…

— Да вѣдь и намъ пора въ путь! сказалъ Бронскій:- Вы, Леонъ, ждите насъ на желѣзной дорогѣ.

— Я все принесу сейчасъ, maman, поднялась Мальвина, и вышла. А maman пустилась толковать о томъ, что современное общество пришло въ такой упадокъ, какъ въ древнемъ Рамѣ; доказывала необходимость круто повернуть все человѣчество назадъ къ золотому вѣку, и при этомъ, для большей наглядности метода, дѣйствительно поворачивалась всѣмъ корпусомъ. Бронскому наконецъ надоѣло слушать. Онъ сталъ упрекать патріотку за то, что она тратитъ время за границей, тогда какъ дома могла бы принесть гораздо большую пользу. Инна пріостановила свои сборы и взглянула на графа: ни въ голосѣ, ни въ лицѣ ни тѣни насмѣшки… Вернулась Мальнина въсоломенной шляпкѣ, закутанная широкою гаваной, и подала такую же своей maman. Бронскій поспѣшилъ предложить той свою руку; дѣвицы пошли впередъ. У самаго крыльца окружили ихъ нищіе.

"- La charità! Signore! Piccola moneta!" кричали разные голоса. Баронесса кидала имъ серебряную мелочь; голоса подхватывали пуще: "Eccelenza! Eviva la principessa!" Полетѣли скуди, и наконецъ, опорожнивъ кошелекъ, она бросила въ толпу золотую монету. Поднялся гамъ и драка.

— Вамъ должно-быть очень весело съ maman? заговорила Инна, опережая ихъ съ Мальвиной.

Та посмотрѣла ей въ глаза съ холоднымъ достоинствомъ и ловко дала другое направленіе разговору, спросивъ Инну, не Малороссіянка ли она?

— А что? сказала Инна.

— Такъ, замѣтно по выговору. Вы не сосѣдка ли Русанову по имѣнію?

"Вотъ заладила сорока Якова", подумала Инна, чувствуя новый прилимъ смущенія, и едва отвѣтивъ на вопросъ, сама бросилась въ сторону.

— Что жь вы такъ скоро возвращаетесь въ Россію? Теперь лучшая пора для туристомъ.

— Что жь пріятнаго оставаться тамъ, гдѣ Русскихъ на каждомъ шагу оскорбляютъ. Впрочемъ винить некого, кромѣ себя, прибавила Мальвина, косясь назадъ.

— Вы стало-быть расходитесь съ maman въ политикѣ?

— Въ политикѣ? Нѣтъ это не при мнѣ писано… равнодушно отвѣтила та.

Очевидно разговоръ не вязался. Полюбовавшись Мостомъ Вздоховъ съ Понте делла-Палліа, они разстались за Піяцеттой у морской таможни, гдѣ Инна сѣла съ Бронскимъ въ гондолу.

— Куда вы такъ спѣшите? говорила баронесса графу, нетерпѣливо поглядывавшему на часы.

— Куда, къ величайшему моему прискорбію, я не могу доставить вамъ доступа ни за какія деньги, отвѣтилъ онъ.

— Въ комитетъ? вскрикнула та, сложивъ ладони. Тотъ кивнулъ головой. — Счастливцы! Мы вамъ такъ сочувствуемъ! продолжала она. — Прощайте до лучшихъ дней!

Молодыя дѣвушки холодно простились, оставшись одна для другой полузагадкой.

— Просто опротивѣли, сказала Инна, когда они отчалили. — Кто жь ей далъ право сыпать трудовыя деньги?.. Свои крестьяне, можетъ-быть, въ пухъ раззорены, а они за границей благодѣтельствуютъ.

Бронскій усмѣхнулся.

— Я матушку-то нашпиговалъ; онѣ теперь въ Россію поѣдутъ.

— Bon voyage!

— Нѣтъ не шутя, она лучше всякой газеты; цѣлый день станетъ по салонамъ молоть; женщинѣ все простительно, а имѣяй уши слышать, да слышитъ! Такъ, кажется, по славянски-то.

— Ну, и дочка хороша! Діана какая-то мраморная!