Ольга Морозова - Только теннис Страница 46

Правильное теннисное воспитание не только помогает ребенку расти здоровым, но и переходит в дальнейшем вообще на правильное воспитание.

ПЕРЕХОД

В 1980 году мы с Метревели в последний раз сыграли на чемпионате СССР. Правда, я еще не знала, что это первенство для меня - прощание со спортом. Я готовилась к тому, что из сборной пора уходить, пора расставаться со спортом, но никаких сроков себе не назначала. Тем более что матчи на внутренних соревнованиях складывались для меня обычно легко, соперниц не было.

Чемпионат проходил в Ташкенте, жили мы там с Еленой Гранатуровой на военной даче, в довольно тихой обстановке. Эта дача считалась профилакторием для летчиков. Условия ужасные. Бедные наши авиаторы, которые отдыхали в этом профилактории между полетами. Что действительно там было хорошо, так это баня и совершенно потрясающий сад. Мы с Леной все удивлялись, вроде играем много, а поправляемся. Но когда ты в Ташкенте и когда там осень, - мед, виноград, дыни и арбузы и прочие красоты Алайского базара, то удивляться нечему.

На даче мы получили в свое полное распоряжение теннисный корт и площадку с различными самодельными тренажерами, дававшие возможность хорошо с утра размяться. Я люблю, когда все идет спокойно. Мы сыграли в теннис с командующим, он выделил нам автобус для поездок на стадион, где я старалась долго не задерживаться. Размеренная жизнь всегда приводила меня в хорошее соревновательное настроение. Вместе с Олей Зайцевой я выиграла в Ташкенте финал пар, сделав приятное Нине Сергеевне: еще одна ее ученица стала чемпионкой СССР.

В полуфинале одиночного разряда меня ожидал матч с Галиной Бакшеевой. Когда-то Галя была моим главным соперником, но в восьмидесятые я уже не могла серьезно настроиться на встречу, так как забыла, когда ей проигрывала. Но матч для меня оказался трудным. Я даже проиграла сет. Я и сейчас представить себе не могу, как это случилось. Другой полуфинал выиграла Людмила Макарова обычно я обыгрывала ее в двух сетах. Наступил день финала. И тут произошли два события, которые чуть не испортили благополучный конец моей спортивной карьеры. Я всегда внимательно следила за расписанием соревнований. После матча с Галей я подошла посмотреть расписание финалов и с удивлением отметила, что вопреки традициям начинать будут мужчины.

На матч я всегда приезжала заранее. Например, если он назначен в одиннадцать, я на стадионе уже в половине десятого. Минут сорок я разминаюсь, потом мне надо спокойно переодеться, принять душ. Я вы-ехала с нашей военной дачи так, чтобы попасть на стадион к мужскому финалу. Красиво выехала, с командующим, на "Волге". До финального матча Метревели - Пугаев остается, по моим расчетам, пятнадцать минут, как вдруг ко мне подходит судья: "Оля, ты что, играть не будешь?" - "А в чем дело?" - "Ваш же матч первый!" Я в шоке. Но сразу себе говорю: "Спокойно, Оля, без паники... Что ты можешь сделать? Разминку? Нет, не успеешь. А что успеешь? Настроиться". Я прихожу в раздевалку, все во мне клокочет. Люда Макарова относится к тем людям, кто постоянно создает вокруг себя сумбур и дополнительную нервозность. Я пыталась сосредоточиться, сделала несколько упражнений, которые помогли мне не порвать в первых же геймах связки на руках и ногах.

Мы вышли на корт, и тут главный судья, изменивший расписание, не предупредив участников, уводит Макарову обратно в раздевалку: она надела не ту форму. "Господи, ведь успела бы размяться", - думаю я.

Начали играть. Я делаю разминку прямо в матче. Игра не ладится, никак решающее очко не выиграю, все время попадаю в аут. Макарова же играет, как никогда: обводит меня слева. С невероятными усилиями я выиграла второй сет. До этого дня я не знала, что означает, когда говорят "поплыл". Где только я не выступала, но ни разу не испытала этого ощущения. И вот в последнем своем матче на первенстве СССР я впервые "поплыла". Жара 27 градусов, мы играем часа два с половиной, я все время бегаю к сетке - Макаровой удаются и свечи, и обводки, - а я все продолжаю идти вперед. Алик меня "за забором" подбадривает. Алик очень хотел, чтобы я выиграла. В конце концов, мы уходим из спорта вместе. И этот последний турнир еще раз доказал, что мы нуждаемся в поддержке друг друга.

На одном из переходов я села отдохнуть и вдруг явственно почувствовала, как земля уходит из-под ног и вообще все куда-то уплывает, ноги и руки меня не слушаются. "Боже мой, - думаю я, - вот и все..." В этот момент я поворачиваюсь и вижу: Люда находится точно в таком же состоянии, это наблюдение дает мне сразу дополнительную энергию. Выливаю полграфина холодной воды себе на шею, остальное на колени - любимая процедура, она меня всегда бодрила. Я выигрываю сет со счетом то ли 7:5, то ли 9:7, а с ним и матч.

В Сопоте, на первенстве Европы, еще за год до Ташкента, Владимир Голенко, в то время теннисный начальник, несколько раз намекал мне, что пора переходить на тренерскую работу в сборную. Фыркала я или не фыркала в тот момент, не помню, но то, что мне предлагал гостренер, в голове задержалось. На первенстве Москвы я сыграла большой и интересный матч с Олей Зайцевой, а затем проиграла в финале Лене Елисеенко. Девчонки против меня сражались отчаянно, дерзко.

После матча с Олей Зайцевой Витя мне сказал: "Ты выглядела странно, будто номер отбываешь, бьешь, бегаешь, а выигрывать не хочешь..." Я сама чувствовала, что борюсь, потому что привыкла бороться, но интереса нет, он уходит. Раньше во мне все бурлило, а теперь внутри не то что спокойствие, скорее удовлетворенность. Бегаю хорошо, прыгаю хорошо, техника красивая, а вот огня и азарта, то, что самое главное в спорте, - нет. Исчез кураж. "Или ты играешь, - сказал Витя, - или заканчиваешь, дальше мучиться не стоит". Он оказался прав.

В Белграде я плакала, мне было стыдно, что я, взрослая, 30-летняя тетка, играю с девчонками, Олей Зайцевой, Юлией Сальниковой. Мне казалось уже позором играть в тысячный раз на первенстве Европы. Стыдно и горько, я вроде бы заслуживала другого, а не этого единственного выезда в Югославию за год. Почему один только выезд, я скажу чуть позже.

Вся наша пресса тех лет (меняться она стала позже) не уставала напоминать, что пора уходить, освобождать место молодым. Писали, что мы с Аликом сдерживаем рост юных талантов. Впрочем, то же самое говорили и про Роднину, и про Борзова. Я понимала, что это чушь, но, честно говоря, читать намеки, что мы тормоз в развитии отечественного тенниса, было обидно.

Мысль о том, что пора уходить, во мне зародилась. После первенства Москвы я решила сыграть послед-ний раз в Таллиннском турнире, где всегда выступала успешно. Я любила этот турнир, жили мы в Таллинне всегда в отличной гостинице "Виру". Любила кофе, который варят в "Виру", датские бутерброды и булочки... Эвальд Янович Крее, человек, стоявший у истоков Таллиннского турнира, придумывал замечательные вечера, банкеты, и все это не для "галочки"... Накануне отъезда в Таллинн у меня случился такой приступ радикулита, что я не могла поднять спортивную сумку. Вместо Таллинна я попала на два месяца в больницу. За эти два месяца я поняла, что не в силах, да и не хочу восстанавливаться. И я позвонила в Спорткомитет в отдел тенниса: "Владимир Алексеевич, я готова взять женскую сборную". - "Ну, прекрасно, - ответил Голенко, - мы тебя ждем".

ЖЕЛЕЗНЫЙ ЗАНАВЕС НАД КОРТОМ

Приглашение Голенко прозвучало в середине самого печального периода для отечественного тенниса.

В начале 1977 года мы, игроки сборной, совершенно точно знали, что советский теннис выпадает из международного календаря. Никто нам официально ничего не объявил, но мы догадывались, что за нашими спинами происходит странная игра.

Долгое время в советском спорте теннис занимал место где-то с краю. Поскольку он не был олимпий-ским видом, то мы никогда не знали, какие международные турниры нам "подарят" в наступающем сезоне. Теннис в СССР, можно сказать, был в загоне, хотя чуть ли не половина начальников в него играла. Казалось бы, если сильные мира сего играют в теннис, они должны и все для него делать. Но они-то уже играли, зачем же думать о других? Для начальства всегда освобождался корт, им всегда хватало мячей, и они имели неплохую экипировку. И, видимо, считали, если у них все есть, то и у остальных должно быть тоже. (Когда я одному из руководителей объясняла, что каждой спортсменке сборной СССР необходимо иметь не меньше шести ракеток, он отвечал: "А как же я играю одной ракеткой двадцать лет".) Я говорила, что во время матча иногда приходится перетягивать четыре ракетки, он удивлялся: "Почему? У меня вообще на ракетке струны не лопаются". Это понятно. Первая Катина ракетка долго переходила из рук в руки, и струны на ней не лопались - все зависит, кто и как бьет ими по мячу.

Если хотелось увеличить, предположим, борцам число выездов за рубеж, а общее их количество выездов Спорткомитету строго определяли, то первыми теряли свою квоту теннисисты. Наш международный календарь раскачивался, как безногий стул. На международные турниры больше трех человек не попадало, команда собиралась только на Уимблдон. Если в ее рядах оказывались еще и юниоры - это уже считали событием. Только спустя годы женская часть команды состояла из семи или девяти спортсменок, а тогда такое невозможно было себе представить.