И даже небо было нашим - Паоло Джордано Страница 46

– Параболическая антенна? – предположила я.

– Ну, я же говорила! – воскликнула Коринна. – Никто не догадается!

– Вторая попытка.

– Гигантская сковорода?

Джулиана пренебрежительно махнула рукой.

– Думай, думай! – подбадривал меня Томмазо.

– Хватит, скажи ей, наконец! – не выдержала Коринна.

– Перед тобой, Тереза, плоды прогресса. Сочетание инновации с бережным отношением к природе. Это параболический накопитель солнечной энергии. Если ты положишь в середину яйцо, оно сварится само собой – на свету. Разумеется, если дело происходит летом.

– А сейчас, увы, февраль, – ввернула Коринна.

Наверное, я отреагировала слишком вяло: она воспользовалась этим, чтобы еще раз поддеть Данко:

– Видишь? Она считает, что это никому не нужное барахло, – и она совершенно права! Данко купил его на общие деньги, даже не посоветовавшись с нами!

– Я не считаю, что это никому не нужное барахло, – тихо возразила я.

– Может, упакуем его и вернем в магазин? – предложил Томмазо.

– Только попробуй! – угрожающе произнес Данко.

Берн смотрел на меня, но не так, как утром: он словно бы вдруг вспомнил о чем-то. Когда наши взгляды встретились, он улыбнулся.

– Значит, ты осталась, – произнес он вполголоса.

Тут Данко объявил, что пора снова браться за работу. И раскинул руки, что означало: расходитесь.

– Поможешь нам в фуд-форесте? – спросил Берн, и я ответила «да», хотя не поняла, о чем речь.

– Разве здесь не росли олеандры? – спросила я, когда мы шли от дома.

– Полтора года назад они стали засыхать, и мы решили, что не будем спасать их. Им нужен был слишком обильный полив. Просто поразительно, с какой беспечностью Чезаре расходовал воду. Если подумать, – продолжал он после паузы, – Чезаре проявлял беспечность и во многом другом. Чтобы спасти окружающую среду, достаточно не убивать ничего живого – так он думал.

– А как на самом деле?

Берн посмотрел на меня долгим взглядом.

– Сейчас речь идет уже не о бережном отношении к природе, Тереза. Эти времена прошли. Мы у края пропасти, разве не видишь? Теперь наша задача – восстановление окружающей среды, – он произнес это слово по слогам: «вос-ста-нов-ле-ни-е». Если мы будем продолжать в том же духе, наша планета превратится в соляную пустыню.

Я подумала, что без электричества нельзя качать воду из колодца в водоем, а оттуда проводить в дом. Когда на вилле у бабушки случалось короткое замыкание, из крана нельзя было налить ни капли воды. Я спросила, как они решают эту проблему, а он, повернувшись ко мне, но не останавливаясь, произнес:

– Если нельзя взять воду из земли, где ты ее возьмешь? – И указал вверх.

– То есть вы обходитесь дождевой водой?

Он кивнул.

– Как же вы ее пьете? Там полно микробов!

– Фильтруем через коноплю. Потом покажу, если захочешь.

Тем временем мы дошли до тутовника. Я едва узнала дерево: оно было совершенно голое. Под ним и вокруг него появилась буйная растительность, которая на первый взгляд показалось мне дикой: молодые деревца, кустики, травы, а среди них – артишоки, тыквы, цветная капуста.

– Придется поработать руками, – сказал Берн, становясь на колени. – Вот это надо убрать.

Он схватил в охапку полусгнившие листья и закинул себе за спину.

– Сложим их тут в кучу. Потом я вернусь с тележкой и все заберу.

– Почему у вас все в таком виде? – спросила я, неохотно опускаясь на колени рядом с ним(на мне были мои единственные джинсы).

– В смысле?

– Почему все так запущено?

– Ошибаешься. Здесь каждая вещь на своем месте. Данко потратил несколько месяцев, чтобы спроектировать фуд-форест.

– Хочешь сказать, вы сами решили сажать деревья и остальное именно таким образом?

– Ты не переставай собирать листья, когда разговариваешь, – сказал Берн, глядя на мои руки. – Летом тутовник обеспечивает им тень. Мы его подстригли так, чтобы он стал как можно более раскидистым. Вокруг него растут плодовые деревья, а под ними высажены овощи, чтобы удерживать азот в почве.

– Ты говоришь, как специалист по сельскому хозяйству.

Он пожал плечами:

– Все это – заслуга Данко.

Почва под опавшими листьями была сырой и теплой. Сначала я старалась не пачкать ничего, кроме рук, но постепенно перестала обращать внимание на грязь. Брюки на коленях покрылись пятнами, края рукавов пуловера стали бурыми: ну и пусть. Я набирала все более объемистые охапки листьев и бросала в кучу.

– У нас тут почти самодостаточное хозяйство, – сказал Берн. Скоро мы сможем продавать часть урожая. Сейчас тебе кажется, что кругом запустение, но летом тут все покроется пышной растительностью.

– Пышной растительностью, – повторила я.

– Да. А что?

– Ничего. Просто я забыла.

– О чем?

– Забыла, что ты иногда говоришь необычные слова. Которые никому другому не пришли бы в голову.

Он кивнул, но так, словно понял только часть сказанного.

– А зачем мы сейчас собираем эти листья?

– Сушняк лучше убирать до весны, чтобы солнце могло как следует прогреть почву.

– Наверное, это Данко так говорит.

Я думала сострить, но Берн даже не улыбнулся.

– Да. Так говорит Данко, – ответил он с абсолютной серьезностью.

За следующие полчаса мы с ним едва обменялись несколькими словами. Я начала понимать, что Берн не спросит меня, как я прожила те годы, когда мы с ним не виделись: ведь он и в детстве не спрашивал меня о моей прежней жизни. Словно все, что происходило вдали от него, просто не существовало, или, во всяком случае, не имело значения. Я решила: не буду больше пытаться рассказывать о себе. Хватит с меня и того, что я вместе с ним копаюсь в земле и вдыхаю насыщенный влагой воздух.

Я решила, что останусь на ферме до захода солнца, потом – до ужина, и оба раза обещала себе уйти сразу же после. Возможно, Роза начала беспокоиться, возможно, уже позвонила в Турин. На ужин мы ели омлет с кабачками, который приготовила Коринна и в котором совсем не было соли (но я не посмела заикнуться об этом, поскольку всем, похоже, и так было вкусно). Я осталась голодной и, поскольку никакой другой еды не было, принялась отщипывать хлеб, а Джулиана считала каждый кусочек, так же внимательно, как накануне.

Электричество на ферму подавалось только на час в сутки, и этот час кончился одновременно с ужином. Мы расселись перед горящим камином; кроме него, комнату освещали свечи: некоторые из них оплыли и закапали пол. Мы сидели почти вплотную друг к другу, укрывшись одеялами, но все равно было холодно. Но даже в этот момент у меня не возникло желания уйти оттуда, попрощаться с Берном, который приник ко мне, попрощаться с остальными, с огнем, отражавшимся к глазах каждого.

К восьми часам Данко стащил с