Виктор Ревунов - Холмы России Страница 49

В доме хотя и топили жарко, но комнаты проветривались, и было зябко от холода и скорби, хранимой в запахах хвои и ладана.

Слышался стук и топот на крыльце. Дверь в сенях заскрипела, и сквозняк, хлынувший из коридора, обдал лампады, и огни втянулись в иконы, как будто в золотые зарницы пронеслась душа умершей.

Николай Ильич взглянул на жену н понял, что она увидела вошедшего, и показалось ему, в бледном лице ее киноварью окрасились губы.

Хлопнула дверь. Стены затряслись. Что-то упало за спиной Николая Ильича: трость, стоявшая в уголке. Недавно матушка подарила, вишневого цвета, с костяным набалдашником и бронзовым перстиком. На улицу с тростью не выходил - стыдился. Он поднял ее н, взявшись за набалдашник, взмахнул, ударил перстиком в пол.

"Вот так..."-он адвокат, и остановился, пораженный мыслью, что матушка вывела его в люди, выучпла, она вложила в пего веру свою, чтоб он защитил дочь от мерзавца.

Душа ее в золотых зарницах была уже далеко. Он упал на колени и, воздев руки, возгласил ей вслед:

- Провидица!

В прихожей Викентий Романович быстро и хлестко разделся, бросил бекешу и шапку на сундучок.

- Барин приехали! - шепнула из-за дверей Серафима - сиротка двенадцати годков, приюченная еще хозяйкой.

Никто не вышел встречать Викентия Романовича.

Напротив дверей в комнате стояла Ириша, закутавшись в шаль. Николай Ильич с тростью прошелся, скорбно опустив голову в неутешном, будто не было ему дела ни до кого и ни до чего.

Викентий Романович только что из лесов прибыл, в трактире остановился бросил баульчик и сразу сюда завернул.

Разгоряченный, еще не чувствуя холода, в байковой рубахе, подпоясанный охотничьим ремнем с колечками и пряжками, вошел в комнату, красноликий, глаза, как лед с поверхности, холодны светом, слегка голубые, брови изломлены вверх, соколиными крыльями, жертву свою возносящими. Губы его под усами, большие, полные и жадные, крупное скуластое лицо, вся внешность его, как лапой, вбирала любого: мужчины его боялись, а женщины, робея, повиновались ему.

Он замахал рукой перед иконами, будто манил и звал, заметно улыбаясь в надежде.

- Вернись и сядь с нами,- обождал безответно.- Нет, не вернется.

Николай Ильич стоял у окна, вытирал слезы. Ириша вдруг качнулась. Внкентий Романович тут же бросился к ней.

- Плохо? В постельку отнести?

Она выдвинула стул с края стола, пригласила так никентия Романовича, и будто определила место его.

Cтол был накрыт рано утром ко всему дню на поминание для запоздавших и утешающих, а на кухне - для нищих и старушек богомольных.

Там, у окна на диване, живо уселся Желавин, помеченный дорогой и озябший. Серафима налила ему 3 ^" -"У10 Р^очку: училась ухаживать.

Мерси,- поблагодарил он и поминальным голосом сказал, как с чужого языка схватил: - Такой доброты земля лишилась.

Викентий Романович закрыл дверь и сразу же решил вопрос с местом: выдвинул стул во главе стола

На столе все из погребков, кладовок, кадушек хлевов и курятников усопшей. Сколько оставила!.. А главноеНиколая Ильича. Адвоката! Латынь знал, законы. А каоиоратор """^У и "адшее защищал, в лохмотьях страдающую душу подводил к лицу жестокой несправедливости и взмахом своей руки золото превращал в пепел.

ппип^^ что ""У""1" к хлевам сани с трактирными помоями в кадке взойдет так высоко, вспомнит обманул1 Ь1А.

анисоТо?T5 романови4 сам "^ил себе из графина Николай Ильич, удрученный, расхаживал по комнате, надеясь, что посетитель не задержится. Ирнша, накрывшись шалью, сидела у окна, опустив голову с упавшей на грудь косой. За стеклом сняла снегами и искрилась морозом зима. Над сугробами взвивалась метелица, постукивала в ставню.

Викентий Романович встал с поднятой рюмкой.

- Мир праху ее! Скорбь наша сочувствием нс утешится. Слезами провожаем самое дорогое на свете. Не хочется верить, и кажется, что отлучилась она лишь на время, откроется дверь, и она войдет, сбросив страшные наряды. Не может быть, чтоб смерть поразила ее,- сказал и скрипнул зубами.- Не верю!

Викентий Романович отставил поминальную и сел.

Николай Ильич подошел к жене, поцеловал ее склоненную голову.

- Полежи. Иди полежи.

- Я, возможно, останусь ночевать. Но я не выношу, когда в доме муж ложится спать рядом с женой.

Испытываю отвращение,- произнес Викентий Романович.

Трость Николая Ильича вишневого цвета перстпком указывала прямо на дверь.

- Прошу, сударь!

Внкентий Романович выпил из рюмочки, пальцами аккуратно подцепил в тарелке моченую сливу и бросил в рот.

Трость опустилась не от бессилия, а наоборот - в твердости: распоряжение было дано, и посетитель нсмедленно должен был выполнить его.

- Прошу, сударь,- негромко напомнил Николай Ильич.

Викентий Романович притронулся к губам салфеткой, дожевал сливку и, выплюнув косточку на пол, взглянул на Николая Ильича.

- Вижу, горе отошло от вас, и сейчас мы лишний раз убедимся, как чувства скрючиваются без ума. Дело в том, что хозяин этого дома и всего имущества я.

Николай Ильич поник, пал руками на трость и почувствовал, что и его душа сейчас сорвется в золотые зарницы. Огни лампад потянулись к нему.

- Как!-глядя па жену, воскликнул он, словно бы радостно опомнившись.

Гневом пронеслась мимо пего шаль жены. Ириша протянула бумагу, потрясла перед глазами Внкенти.я Романовича.

- Дом наш!

Викентий Романович отвернулся, не спеша вытащил из кармана шаровар бумажник, раскрыл его, что-то поискал, опорожнил от денег - выложил на стол толстую пачку, достал какие-то свои бумаги.

- Вот ее долговые расписки.

Николай Ильич протянул руку к бумагам. Но Викентий Романович поднял их выше.

- Простите, еще не суд. Я не желаю прежде времени открывать некоторые из тайн, моих и усопшей. Л что такое долговые расписки к принадлежащему, не мне вам рассказывать. Но что-то скажу. Вы бы должны с поклоном отблагодарить меня, как своего благодетеля. А не наносить оскорбления в телячьих чувствах. Зачем вас учили? Зачем было учить, когда ум ваш не может удержать чувства? Значит, ум не так силен. Я ошибся, глядя сквозь пальцы на дорогие занятия. Но все можно исправить и после даже обняться. Я не хочу довлеть над вами этими записками. Уверен, что воля ваша добра.

Викентий Романович подошел к кафельной печке в стене, открыл чугунную дверцу и бросил в пламя бумаги.

- Я сохраню дом за вами,- продолжал он.- С одним условием. Подпишите купчую. Дом продаете мне.

Формальность. Денег, безусловно, вам не даю. Так как дом фактически является моей собственностью. Я не хочу суда, да и в ваших интересах, раз можем все решить сами.

Конечно, бумаги я сжег, и вы, основательно воспрянув, можете ничего не подписать. Но было бы бесчестно и глупо начинать волокиту, предавая оглашению интимные стороны бытия. Я пойду на все. Судиться бесполезно.

Заверяю. Будете жить как жили. Вы - работать,- обратил Викентий Романович взор на Николая Ильича,- и процветать на своем поприще. Вы...медленно окинул взглядом Иришу и опустил глаза,-продолжать дело своей матушки. О выплате договоримся особо. Не стесню.

Я даю вам возможность хорошо жить и наслаждаться жизнью и всегда готов прийти на помощь, что и делаю в настоящий момент. Вот все, что я хотел сказать. Час на размышления достаточно.

Викентий Романович выложил на стол приготовленные к подписи бумаги и удалился.

Ириша прижалась к груди Николая Ильича. Он утешал жену.

Стояли они как во мраке, совсем разбитые.

Золотые зарницы угасали в углу.

- Какое чудовище, какое чудовище! - говорил Николай Ильич.- Что делать? Придется подписать. У него остались копии и, видимо, что-то еще. Он бы не полез так. Законом возьмет права.

- Мама... Несчастная мамочка,- еще сильнее заплакала Ириша.

Через час Викентий Романович вернулся с нотариусом.

Бумаги были подписаны, заверены.

Викентий Романович все эти минуты, скрестив руки, молча простоял у стены.

И не успели проводить нотариуса, и чернила еще не просохли, как новый хозяин сказал:

- Я снял для вас номер в трактире. Переночуете

там. Сейчас же я хочу уединения.

Трактир в конце улицы морозно дымил перед закатом.

В дверях Николая Ильича и Иришу встретил другой хозяин, с красной рубахе, в жилетке, разгоряченный и занятый.

- Что угодно? - спросил он.

- Номер,- ответил Николай Ильич.

- Номера заняты.

- Номер, снятый для нас Викектпем Романовичем,- пояснил Николай Ильич.

- Не снимали. А свободных нет.

Они вернулись к дому. Постучали в закрытую дверь.

- Вес спят,- раздался голос Желавина.- Рано сегодня.

- Открой! - потребовал Николай Ильич.

- Не могу. Спят.

Николай Ильич застучал сильнее - бил кулаками по войлочной обивке.

Нищие и бездомные, брели по улице двое, самые несчастные под ледяной луной, прижавшись друг к другу от холода.