Михаил Арцыбашев - Санин Страница 49

- Для Зарудина - конечно.

- Нет, и для вас... и для вас... вы себе подумайте!

- Ах, Соловейчик, - с легкой досадой сказал Санин, - это все старые сказки о нравственной победе! И притом это сказка очень грубая... Нравственная победа не в том, чтобы непременно подставить щеку, а в том, чтобы быть правым перед своею совестью. А как эта правота достигается - все равно, это дело случая и обстоятельств... Нет ужаснее рабства, - а рабство это самое ужасное в мире, - если человек до мозга костей возмущается насилием над ним, но подчиняется во имя чего-либо сильнее его.

Соловейчик вдруг взялся за голову, но в темноте уже не видно было выражения его лица.

- У мине слабый ум, - ноющим голосом проговорил он, - я себе не могу понять теперь ничего и не совсем знаю, как надо жить!..

- А зачем вам знать? Живите, как птица летает: хочется взмахнуть правым крылом - машет, надо обогнуть дерево - огибает...

- Но ведь то птица, а я человек! - с наивной серьезностью сказал Соловейчик.

Санин расхохотался, и его веселый мужественный смех наполнил мгновенной жизнью все уголки темного пустыря.

Соловейчик послушал его, а потом покачал головой.

- Нет, - скорбно проговорил он, - и вы мине не научите, как жить! Никто не научит мине, как жить!..

- Это правда, жить никто не научит. Искусство жить это тоже талант. А кто этого таланта не имеет, тот или сам гибнет, или убивает свою жизнь, превращая ее в жалкое прозябание без света и радости.

- Вот вы теперь спокойны и так говорите, будто вы себе все знаете... А... вы не сердитесь, пожалуйста, на мине... вы всегда такой были? - с жгучим любопытством спросил Соловейчик.

- Ну нет, - качнул головой Санин, - правда, у меня и всегда было много спокойствия, но были времена, когда я переживал самые разнообразные сомнения... Было время, когда я сам серьезно мечтал об идеале христианского жития...

Санин задумчиво помолчал, а Соловейчик, вытянув шею, как бы ожидая чего-то для себя непостижимо важного, смотрел на него.

- Я тогда был на первом курсе, и был у меня товарищ студент-математик Иван Ланде. Это был удивительный человек, непобедимой силы и христианин не по убеждению, а по природе. В своей жизни он отразил все критические моменты христианства: когда его били, он не защищался, прощал врагам, шел ко всякому человеку, как к брату, "могий вместить" - вместил отрицание женщины как самки... вы помните Семенова?

Соловейчик кивнул головой с наивной радостью. Это было для него непостижимо важно: в знакомой обстановке, среди знакомых людей вдруг нарисовался ему образ, о котором туманно было его представление, но который влек его, как бабочку во тьме ночи яркое пламя свечи. Он весь загорелся вниманием и ожиданием.

- Ну, так вот... Семенову тогда было страшно плохо, а жил он в Крыму на уроке. Там в одиночестве и предчувствии смерти он впал в мрачное отчаяние. Ланде об этом узнал и, конечно, решил, что он должен идти спасать погибающую душу... И буквально пошел - денег у него не было, занять ему, как "блаженному", никто не давал, и он пошел пешком за тысячу верст! Где-то в дороге и пропал, положив, таким образом, и душу за други своя...

- А вы... скажите мине, пожалуйста! - весь приходя в движение, вскричал Соловейчик, экстатически блестя глазами, - а вы признаете этого человека?

- О нем много было споров в свое время, - задумчиво отвечал Санин, одни вовсе не считали его христианином и на этом основании отвергали; другие считали его просто блаженным с известным налетом самодурства; другие отрицали в нем силу на том основании, что он не боролся, не стал пророком, не победил, а, напротив, вызвал только общее отчуждение... Ну, а я смотрю на него иначе. Тогда я находился под его влиянием до глупости! Дошло до того, что однажды мне один студент дал в морду... сначала у меня в голове все завертелось, но Ланде был тут и как раз я на него взглянул... Не знаю, что произошло во мне, но только я молча встал и вышел... Ну, во-первых, я этим потом страшно и, надо думать, довольно глупо гордился, а во-вторых, студента этого возненавидел всеми силами души. Не за то, что он меня ударил, это бы еще ничего, а за то, что мой поступок как нельзя больше послужил ему в удовольствие. Совершенно случайно я заметил, в какой фальши болтаюсь, раздумался, недели две ходил как помешанный, а потом перестал гордиться своею ложной нравственной победой, а студента тот о при его первой самодовольной насмешке избил до потери сознания. Между мной и Ланде произошел внутренний разрыв. Я стал яснее смотреть на его жизнь и увидел, что она страшно несчастна и бедна!

- О, что же вы говорите! - вскричал Соловейчик, вы разве можете себе представить все богатство его переживании!

Эти переживания были однообразны: счастье его жизни состояло в том, чтобы безропотно воспринять всякое несчастье, а богатство в том, чтобы все больше и глубже отказываться от всякого богатства жизни! Это был добровольный нищий и фантаст, живущий во имя того, что ему самому не было вовсе известно...

Вы не знаете, как вы меня терзаете! вскрикнул Соловейчик, неожиданно заломив руки.

Однако, вы какой-то истеричный, Соловейчик! удивленно заметил Санин. Я ничего особенного не говорю! Или этот вопрос очень наболел в вас...

- Очень! Я теперь все думаю и думаю, и голова у мине болит... Неужели все это была ошибка!.. Я себе, как в темной комнате... и никто мине не может сказать, что делать!.. Для чего же живет человек? Скажите вы мине!

- Для чего? Это никому не известно!..

- А разве нельзя жить для будущего? Чтобы хотя потом был у людей золотой век...

- Золотого века никогда не может быть. Если бы жизнь и люди могли улучшиться мгновенно, это было бы золотое счастье, но этого быть не может! Улучшение приходит по незаметным ступеням, и человек видит только предыдущую и последующую ступени... Мы с вами не жили жизнью римских рабов или диких каменного века, а потому и не сознаем счастья своей культуры; так и в этом золотом веке человек не будет сознавать никакой разницы со своим отцом, как отец с дедом, а дед с прадедом... Человек стоит на вечном пути и мостить путь к счастью все равно, что к бесконечному числу присчитывать новые единицы...

- Значит, все пустота? Значит, "ничего" нету? Я думаю. Ничего.

- Ну, а ваш Ланде! Ведь вот же вы...

- Я любил и люблю Ланде, - серьезно сказал Санин, - но не потому, что он был таков, а потому, что он был искренен и на своем пути не останавливался ни перед какими преградами, ни смешными, ни страшными... Для меня Ланде был ценен сам по себе, и с его смертью исчезла и ценность его.

- А вы не думаете, что такие люди облагораживают жизнь? А у таких людей являются последователи... А?

- Зачем ее облагораживать? Это - раз. А второе то, что следовать этому нельзя... Ланде надо родиться. Христос был прекрасен, христиане - ничтожны.

Санин устал говорить и замолчал. Молчал и Соловейчик, молчало и все кругом и только, казалось, мерцающие вверху звезды ведут какой-то нескончаемый безмолвный разговор. Вдруг Соловейчик что-то зашептал, и шепот его был странен и жуток.

- Что такое? - вздрогнув, спросил Санин.

- Вы скажите мне, - забормотал Соловейчик, - вы мне скажите, что вы думаете... если человек не знает, куда ему идти, и все думает, все думает и все страдает, и все ему страшно и непонятно... может, тому человеку лучше умереть?

- Что ж, - нахмурившись в темноте, сказал Санин, ясно и остро понимая то, что невидимо тянулось к нему из темной души еврейчика, - пожалуй, лучше умереть. Нет смысла страдать, а жить вечно все равно никто не будет. Жить надо только тому, кто в самой жизни видит уже приятное. А страдающим - лучше умереть.

- Вот и я так себе думал! - с силой вскрикнул Соловейчик и вдруг цепко схватил Санина за руку.

Было совсем темно, и в сумраке лицо Соловейчика казалось белым, как у трупа, а глаза смотрели пустыми черными впадинами.

- Вы мертвый человек, - с невольной тревогой в душе сказал Санин, вставая, - и, пожалуй, мертвецу самое лучшее и вправду - могила... Прощайте...

Соловейчик как будто не слыхал и сидел неподвижно, как черная тень с мертвым белым лицом. Санин помолчал, подождал и тихо пошел. У калитки он остановился и прислушался. Все было тихо, и Соловейчик чуть-чуть чернел на крыльце, сливаясь с мраком. Неприятно томительное предчувствие заползло в сердце Санина.

"Все равно! - подумал он, - что так жить, что умереть... Да и не сегодня завтра".

Он быстро повернулся и, с визгом отворив калитку, вышел на улицу.

На дворе по-прежнему было тихо.

Когда Санин дошел до бульвара, вдали послышались тревожные странные звуки. Кто-то, гулко топоча ногами, быстро бежал во мраке ночи, не то причитая, не то плача на бегу. Санин остановился. Черная фигура родилась во мраке и все ближе, ближе бежала на не-то. И почему-то Санину опять стало жутко.

- Что такое? - громко спросил он.

Бегущий человек на минуту остановился, и Санин близко увидел испуганное глуповатое солдатское лицо.