Степан Злобин - Остров Буян Страница 49

— Выходи! — повелительно крикнул он.

Все бывшие в подклети поднялись на ноги, сбившись, как овцы, в кучу, щурились, ослепленные ярким утренним солнцем.

— Ну что? Испугались? — самодовольно и добродушно спросил приказчик. — Не зверь — человек я… Голодны? — Приказчик обернулся к одному из челядинцев: — Митька, раздай-ка хлеб.

Мелкорослый и с виду добродушный Митька, с реденькой бороденкой, прижимая по-бабьи к груди, стал резать круглый большой каравай, раздавая каждому пленнику по краюхе. Приказчик молча наблюдал за раздачей. Пленники не спешили есть, только богатырского сложения рослый детина, дьякон, нетерпеливо впился зубами в свою краюшку.

— Отцу дьякону по священству прибавь еще, — насмешливо приказал приказчик, — ишь, дюжий! Ладно работать станет.

Роздали всем еще по луковице и по ковшу квасу.

Выйдя из подклети, Иванка острым и неприметным взглядом окинул двор. У ворот он увидел псаря со сворой борзых, словно собравшегося на волчью травлю. Рослые поджарые кобели сидели и стояли у ворот, поглядывая во двор на толпу новых людей и нюхая воздух.

«Кинься бежать — разорвут в клоки!» — подумал Иванка. Он заметил на себе наблюдающий взгляд раздававшего хлеб Митьки и с безразличным видом принялся за еду…

— Вот что, добрые люди, — сказал приказчик, обращаясь ко всем пленникам, — нынче у вас началась новая жизнь, все одно, что сызнова родились, а коли снова родился, надо и новое крещение принять. Я вам буду заместо попа, дам имяны. — Приказчик обвел их взглядом, словно примериваясь к каждому, и проглядел бумагу, которую держал в руке. — Ты, сукин сын Федька, иди назад в подклеть, — сказал приказчик, обратясь внезапно к щуплому мужичонке, — тебя драть укажу, чтобы не бегал… Кабы ты не плотник искусный, я б тебя насмерть задрал. Ну, помилую, полжизни тебе оставлю ради уменья твоего…

Федька молча скользнул в подклеть. Приказчик обвел остальных взглядом.

— Эй, толстый, — вдруг обратился он к Кузе, — будешь Якушкой Карповым. Молод, да ничего — сойдешь!

— Ты, отец дьякон, гриву свою подстриги. Она в работе будет мешать. Федотом станешь Андроновым…

— Ты, чернявый, Степанкой Трепцом назовешься, — сказал он длинному, тощему, встрепанному парню.

— Парфен Терентьич, он больше на Ваську Титова походит, — вставил свое слово Митька, холоп, раздававший хлеб, и Иванка признал по голосу вчерашнего хозяина телеги.

Приказчик взглянул на чернобородого длинного парня, словно измеряя его взглядом.

— И то! — сказал он. — Васькой Титовым станешь. — И он пометил в своем списке.

Когда дошла очередь до Иванки, приказчик усмехнулся:

— Таких у нас не бывало. Кличкой будешь Баран. Волосом ты на барана похож, ни охотник, ни работник. Ты кто? — спросил он.

Редкобородый холоп Митька весело усмехнулся:

— Беглый чернец он, Парфен Терентьич, которого ищут повсюду… Волосом желт, зубы редки, одна бровь выше другой…

— Сам ты беглый чернец! — не сумев скрыть испуга, воскликнул Иванка. — Я что за чернец?! Скоморох я — вот кто!..

— В Москву столбец несешь тайный, — словно не замечая испуга и не слыша его ответа, сказал Митька. — Далече не унесешь — тут останешься. Где столбец?

Иванка, шагнув на Митьку, дерзко воскликнул:

— Ищи! — он распахнул зипунишко. — Что я за чернец?! Какой столбец тайный?!

— Ну-ну! Ты, малый, потише! Мне что! Чернец не чернец, я и ангелов на работу поставлю, коль залетят в мой удел! — вмешался приказчик. — Дай шапку.

Не дожидаясь, когда Иванка подаст сам, Митька ловко сшиб шапку с его головы. Второй холоп поднял ее с земли и подал приказчику. Иванка замер. Он выпорол из полы столбец и спрятал в подклети, но совсем позабыл о мирских деньгах, которые были зашиты в шапке.

— С большой дороги, знать, скоморошек! — с усмешкой сказал приказчик. — Сколь душ загубил за такую казну?

Он разорвал подкладку Иванкиной шапки и вытряхнул деньги. Иванка кинулся на него, но сразу три плети ожгли его по спине, по плечам, по лицу. Один из холопов, ударив Иванку по шее, подставил ногу. Иванка свалился, его колотили плетьми, кулаками, ногами. Избитого кинули к Федьке в подклеть.

К вечеру Иванку пороли вместе с плотником Федькой и снова обоих заперли в подклеть. Сутки они отсиживались на сене. Злость и растерянность угнетали Иванку. «Как перепел под кошелку попался, дурак нелепый! — бранил сам себя Иванка. — Пошто было от владыки бежать Фалалею такому?.. Хоть удавись тут, а не уйдешь никуда от собак да холопей…»

— Тут, малый, хитростью надо. Ты хитрость какую умысли, — посоветовал неугомонный беглец.

В это время ключ щелкнул в замке и холоп Митька вошел в подклеть.

— Эй ты, Баран! Ты, сказывал, скоморох? Иди-ка потешь нашу братью. Парфен Терентьич велел. Твои денежки душегубные пропиваем, — сказал Митька.

Избитого Иванку втолкнули в избу к буйной ватаге пьянствующей челяди.

— Поднеси ему, Митька, во славу божью! — сказал приказчик.

Иванка ждал, что его хлестнут плетью, но Митька налил стакан вина и поднес ему.

«Отравить хотят, что ли? — подумал Иванка. — А, все равно!» — решил он и выпил единым духом.

— Вот этаких я люблю! — внезапно воскликнул пьяный Парфен. — Пьем, малый, со мной мировую!

Он налил по кружке себе и Иванке.

И Иванка вспомнил, как он сидел на цепи у Макария, пока был кручинным, и тут же решил прикинуться веселым и беззаботным пьяницей и гулякой — скоморохом. Недаром толкался он по торгам и знал скоморошьи побаски.

Он неприметно выплеснул чарку под стол, спросил себе гусли, провел по струнам.

Коровушка на веточке сидит,Молодой медведь во клеточке свистит.Таракан попадью дерет,Попадья комаром ревет…Гули-гули-гули, ягода моя,Люли-люли, вишня пьяная!.. —

молодецки запел Иванка.

Под его погудку пьяная челядь пустилась в пляс…

Иванку не стали больше держать в подклети, а послали с утра на работу со всеми. Они убирали хлеб. К вечеру их загоняли по избам. Выйти из дворов до утра было нельзя — по улицам и вокруг околицы бегали псы. К утру псари сажали собак на цепи и выпускали на работу людей…

Дьякон отказался постричь волосы. Его постигла Иванкина участь — свалили, избили плетьми, ногами и палками. Дня три он лежал, но когда встал, опять отказался работать.

Тогда приказчик ему сказал:

— Рассуди, Федот: один раз я тебя уже до смерти засек. И в другой раз засеку, коли работать не станешь. Нового Федота на твое место сыщу и сроку тебе даю два дни…

И на два дня с колодкой на шее дьякон был заперт в подвал и прикован цепью. Два дня его не кормили и били железным прутом. На третий день дьякон смирился и стал на работу…

К вечеру каждый день здесь кого-нибудь били плетьми и кнутами, а кого ловили в побеге, на кого был особенно зол приказчик, тех вздымали на дыбу…

Старожилы рассказывали, что раз смелый мужик Семен пытался убить топором Парфена. Расправа над парнем была так страшна, что с этой поры вся деревня боялась ходить даже мимо подвала, из которого три дня подряд раздавались ужасные стоны и крики. В деревне шептались, что смелого малого рвали на мелкие части щипцами и жгли огнем… Когда крики кончились, приказчик сказал, что Семен убежал из подвала…

— Якушка, чего ты такой кручинный? — с участием спросил Парфен Кузю.

— По дому тоскую. Матка там у меня да батька…

— Ишь, ласковый!.. Тоже и ты человек. Давно бы сказал! — обрадовался приказчик. — У того Якушки вдовка осталась, Матренка. Вот тебе и жена! Селись у нее — утешит.

— Да я не хочу! — в испуге воскликнул Кузя.

— Чего врешь! — строго цыкнул приказчик. — Сказал я: жена тебе — и селись! А старую жизнь забудь: дома тебе не бывать и батьки с маткой не видеть!

Так распоряжался Парфен всеми. Сажая на место умерших и беглых новых людей, он правил на них недоимки, оставшиеся от тех, чьими именами называл своих новых пленников…

Особенно новым пленникам жилось от этого тяжело. Они были сумрачны, тосковали, и только Иванка всегда напевал и не падал духом…

— Баран! Ну прямой баран! — умилялся приказчик. — Глуп, как баран, оттого и весел!

И приказчик кормил Иванку сытнее других.

Когда приказчик с приятелями затевал гулянки, они всегда звали Иванку плясать, а Иванка придумывал потехи, прежде не виданные у них на пирушках: то обучил он двух лучших собак прыгать в обруч, то показал забаву псковских купцов — петушиный бой, то затеял объездить тройку собак и запряг их в легкую таратайку…

— Ух, Баран, распотешил. И впрямь оказался ведь скоморох — не чернец! — восклицал в восторге приказчик, и вся ватага холопов, глядя на его проделки, рычала и ревела от смеха…

Уж деревенские псы знали Иванку и не трогали, он мог выходить из своей избы, когда хотел.