Один день что три осени - Лю Чжэньюнь Страница 49

Минлян торговал на рынке, хотел воспользоваться услугами Ма Сяомэн. Ма Сяомэн его как следует обругала, но тот вынул рекламу и сказал, что пришел к ней не столько, чтобы просто перепихнуться, сколько проверить на что способен ее язык, причем не бесплатно. Следом он повалил ее на кровать. Ма Сяомэн зарядила ему пощечину и схватила ножницы, тогда он подхватил свои штаны и убежал.

– Правду говорят, чужая душа – потемки. Вот тебе и земляк, кто бы мог подумать, – сказал Минлян и тут же добавил, – завтра же он мне за это ответит.

– Что тут поделаешь, – откликнулась Ма Сяомэн, – правильно в народе говорят, стоя под карнизом, приходится склонять голову. Можно это дело и замять, лишь бы он нас не выгонял. К тому же, я не дала себя в обиду. Все-таки торговля на этом рынке приносит хороший доход.

Минлян думал над этим целую ночь, понимая, что Ма Сяомэн в общем-то права. В три утра он, как и всегда, поехал на северную окраину города, чтобы на оптовой базе закупить овощи. Когда он прибыл на даобэйский рынок, то обнаружил, что его место уже занято продавцом сухофруктов, лотки которого ломились от каштанов, арахиса, семечек, фундука, кешью, грецкого ореха, фисташек и тому подобной снеди.

– Брат, – обратился к нему Минлян, – это мое место.

Человек, который, судя по акценту, был откуда-то с северо-востока ответил:

– С сегодняшнего дня это место мое, я уже и оплату внес.

– И кто тебе позволил его занять?

– Директор Сунь.

Такое поведение Сунь Эрхо показалось Минляну верхом неприличия. Ведь это он обидел его жену, и при этом у него хватило наглости так обойтись с Минляном. Супруги с таким трудом перебрались из Яньцзиня в Сиань и уж никак не думали, что и здесь наживут врага. Самое скверное заключалось в том, что Сунь Эрхо являлся их земляком, то есть яньцзиньцем. Не будь он яньцзиньцем, то несколько дней назад он не посетил бы их родные края, не увидел бы рекламу с Ма Сяомэн, а значит ничего бы и не случилось. Когда перед отъездом из Яньцзиня Минлян посетил гадателя Лао Дуна, тот ему посоветовал ехать на запад, но кто же знал, что именно на западе их ждет такая засада. Еле сдерживая гнев, Минлян направился в контору к Сунь Эрхо. Сунь Эрхо и Сыхай оба оказались на месте.

– Лао Сунь, – начал Минлян, – разве можно так издеваться над людьми?

– А что случилось? – покосился в его сторону Сунь Эрхо.

– Только не надо прикидываться дурачком, верни мне мое место, и будем считать, что ничего не было, в противном случае будем разбираться, зачем ты вчера приходил ко мне домой.

– Ну если так, то и я не буду ходить вокруг да около: хочешь без проблем вернуть место, выполни мое условие.

– Какое?

– Дай испробовать, что там за язык у твоей жены.

Минлян догадывался, что Сунь Эрхо – паскудник, но не до такой же степени; скажи тот про его жену что-нибудь другое – он бы все спустил на тормозах, но поскольку тот упомянул ее язык, Минлян сорвался, схватил со стола чайную чашку и запустил ее аккурат в голову Сунь Эрхо. Тот, вскрикнув повалился на пол, из его раны хлынула кровь. Минлян перепугался, что Сунь Эрхо пришел конец. Но, к его удивлению, тот поднялся и не обращая внимания на заливавшую голову кровь, обратился к Сыхаю:

– Взять его.

Сыхай мертвой хваткой прижал Минляна к полу, Сунь Эрхо в это время расстегнул штаны, вынул свое хозяйство и принялся мочиться прямо в лицо Минляну, приговаривая:

– Раз уж с моей штуковиной не познакомилась твоя жена, так познакомься ты.

Минлян, уворачиваясь изо всех сил, пригрозил:

– Я сейчас заору на весь рынок, и все сразу узнают, что ты за дерьмо.

– Не утруждай себя. Сыхай, возьми ту рекламу с его женой, размножь в тысяче экземпляров и вручай каждому, кто приходит на наш рынок.

– Будет сделано, – отрапортовал Сыхай.

Когда Минлян вернулся с рынка, Ма Сяомэн дома не оказалось. Как следует умывшись, Минлян взял на кухне нож и принялся его натачивать. Он догадывался, что Сунь Эрхо подлец, но не на столько же, чтобы мочиться ему в лицо, да еще и распространять на рынке рекламу с Ма Сяомэн. Он решил, что вернется на рынок и зарежет Сунь Эрхо, а чтобы окончательно покончить с этим делом, то заодно убьет и Сыхая. Натачивая нож, Минлян думал о том, что изначально Сиань мыслился ими как убежище, кто же думал, что это место окажется хуже Яньцзиня и даже хуже Уханя, доведя его до такого отчаянного шага как убийство. Вообще-то, по своей натуре Минлян был человеком робким, но пройдя через такое позорное унижение и, понимая, что это еще не конец, ведь Сунь Эрхо и Сыхай, вполне себе могли провернуть дело с тиражированием рекламы, так что ничего кроме убийства ему не оставалось. Совершив убийство, он уже никогда не будет прежним. Если ты отважился убить человека, то тебя уже не напугает ничего. Еще не совершив убийства, Минлян тем не менее уже ощущал, что изменился. Натачивая нож, он также думал о том, куда им бежать после того, как он прикончит Сунь Эрхо и Сыхая. В этот момент на пороге появилась Ма Сяомэн. Минлян быстро сунул нож под тумбу. Ма Сяомэн, войдя в дом, оперлась о косяк и вся затряслась.

– Сяомэн, что с тобой, тебя снова домогался Сунь Эрхо?

Ма Сяомэн покачала головой.

– Тогда что стряслось?

– Я только что из больницы.

– Что с тобой?

– Меня уже полмесяца тошнит, я думала, что чем-то заболела, но после обследования оказалось, что я беремена.

У Минляна пропал дар речи.

Ма Сяомэн открыла шкаф и вытащила оттуда сумку; в этой сумке хранилась ее зимняя одежда; Ма Сяомэн вынула из сумки теплую жилетку и извлекла из ее кармана банковскую карту.

– На этой карте сто тысяч юаней, – обратилась она к Минляну, – сходи в банк, сними деньги, мы уйдем с этого рынка и найдем какое-нибудь другое занятие… Эти деньги я заработала в Пекине, все это время я как-то не решалась их потратить и тебе про них не говорила, думала, вдруг чем-то заболею и тогда их можно будет пустить на лечение; а тут выяснилось, что я беременна, это значит, что со здоровьем у меня полный порядок.

– Когда еще в Яньцзине ко мне за деньгами пришла Сянсю, я ей отказала; знай я, чем мне все это обернется, то уж конечно бы дала ей в долг… Давай переедем из этого района в какое-нибудь другое место, нас тут все равно никто не знает, Сиань больше,