В Слепцов - Трудное время Страница 5

- Оглядел в себе ноги... - вполголоса повторил гость. - До этих пор он не знал, что у него ноги есть.

Хозяйка взглянула на гостя, сначала серьезно, потом как-то нерешительно улыбнулась и опять сделала серьезное лицо.

Гость постоял еще немного и пошел в дом. Он застал Щетинина в кабинете с газетою у окна.

- Я к тебе заходил, - сказал Щетинин,  - Да мне сказали, что ты ушел куда-то.

- Да, я гулять ходил, - сказал гость, садясь на диван. - Ты рано встаешь?

- Часов в пять сегодня встал, проехался по хозяйству.

- Так ты не на шутку хозяйничаешь?

- Какие тут шутки! Нельзя, брат, нельзя.

- Да, - как будто размышляя, сказал Рязанов и потом прибавил: - Зверь такой есть - бобр, зверь речной, обстоятельный зверь; ходит не спеша, все как будто о чем-то думает; шуба на нем дорогая, бобровая и лицо точно у подрядчика. Так вот у этого зверя страсть какая? - Все строить. Поэтому он так и называется, бобр-строитель, castor fiber. И теперь куда хочешь ты его посади, хоть на колокольню, дай ему хворостку, он сейчас начнет плотину строить. Вот он может о себе сказать, что ему без этого уж никак нельзя.

- Ну, да. Да что с тобой говорить: у тебя все смех. Пойдем-ка, брат, лучше чай пить. Вон и хозяйка пришла.

В столовой зашуршало женское платье и загремели чашки. Гость и хозяин вошли в столовую.

- Вот, рекомендую тебе, - сказал Щетинин жене,  - друг и гонитель мой Яков Васильич Рязанов. Позвольте вас познакомить.

Хозяйка остановилась на минуту с чайником в одной руке и протянула гостю другую.

- Да уж мы виделись, - сказала она мужу.

- Когда?

- Я сейчас застал Марью Николавну, - сказал гость,  - там на крыльце недугующих исцеляла.

Марья Николавна слегка улыбнулась, но вслед за этим наморщила брови и сейчас же привела лицо свое в порядок.

- А вам это смешно? - спросила она, наливая чай, и понемногу начала краснеть.

- Нет, не смешно.

- Скажи пожалуйста, - спросил Щетинин, положив руки на стол.

- Что это у вас в Петербурге все так, что вы не можете ни о чем серьезно говорить?

- Нет, не все, - совершенно серьезно сказал Рязанов и стал размешивать чай.

Помолчав немного, он как будто про себя повторил:

- Не все, - и, рассматривая что-то в стакане, продолжал: - Нет, есть и такие, которые обо

всем серьезно говорят. И даже таких гораздо больше. Я как-то одного встретил на улице, - я в баню шел, - "пора, говорит, нам серьезно приняться за дело". Я говорю: "Да, говорю, пора, действительно, говорю, пора. До свиданья". - "Куда же вы?" - говорит. "А в баню, говорю, омыться". - "Да, говорит, у вас все шутки. Я серьезно..." Ну, что же делать? - Вдруг спросил Рязанов, поднимая голову. - Ведь я тоже серьезно ему отвечал, а он говорит: шутки.

- Что ты рассказываешь... - начал было Щетинин, но Рязанов продолжал:

- Нет, ведь это глядя по человеку. Один и серьезно говорит, а все кажется, что он это так, шутит; а вон Суворов пел петухом, однако все понимали, что он в это время какую-нибудь серьезную каверзу подстроивает.

Марья Николавна пристально смотрела на гостя из-за самовара.

- Нет, в самом деле, - заговорил Щетинин,  - я замечал, что Петербург как-то совсем отучает смотреть на вещи прямо, в вас совершенно исчезает чувство действительности; вы ее как будто не замечаете, она для вас не существует.

- Да ты это насчет выкупных операций 3, что ли? - спросил Рязанов.

- Нет, брат, я о другом говорю. Я говорю о той грубой действительности, которая нас окружает и дает себя чувствовать на каждом шагу.

- Ну, еще это бог знает, - ответил Рязанов,  - Кто ее лучше чувствует. Всякому кажется, что он лучше.

- Поживи-ка, брат, здесь да погляди на нас, чернорабочих, как мы тут с сырым материалом управляемся; может, взгляд-то у тебя и изменится. Так-то, друг, - прибавил Щетинин, хлопнув гостя по коленке.

- Может быть, - улыбаясь, отвечал Рязанов.

- Что ты смеешься? Ты погляди, вот я тебе покажу, что это за люди, с которыми нам приходится иметь дело.

- Да.

- Вот ты тогда и увидишь, что мы должны мало того, что помогать им, но еще убеждать и упрашивать, чтобы они нам позволили им же быть полезными.

- Да. Как это Гамлет говорит? - "Нынче добродетель должна униженно молить порок, чтоб он позволил ей..." 4

- Да, брат, униженно молить порок... Я серьезно говорю. Если взялся за дело, так уж не до иронии.

- Какая тут ирония? Это уж филантропия, а не ирония.

- Ну, я не знаю, как это называется, а что вот меньший брат ко мне идет, это я знаю, - говорил Щетинин, глядя в окно.

- И еще знаю, что сейчас он будет просить, чтобы я ему телушку его отдал, а я не отдам.

- Почему же? - спросила Марья Николавна.

- А потому, что так нужно.

Щетинин наскоро допил стакан и вышел в переднюю. Дверь из столовой осталась незатворенною.

- Здравствуй! Что тебе нужно? - спросил он у мужика, вошедшего в то же время из сеней.

Мужик поклонился.

- К вашей милости...

- Зачем?

- Да все насчет того дела. Батюшка, Ликсан Василич!

Мужик стал на колени.

- Это ты все о телушке пристаешь? Встань, братец, встань! Как тебе не стыдно? Сколько раз я вам говорил, что это скверно. Я с тобой и говорить не буду, пока ты не встанешь.

Мужик встал.

- Ну, слушай! Пойми, что мне твоих денег не нужно, я от этого не разбогатею. Я беру с тебя штраф для твоей же пользы; для того, чтобы ты был вперед осмотрительнее, зря не распускал бы скотины. Сами же вы благодарить будете, что вас уму-разуму учат.

- И так много довольны, батюшка, Ликсан Василич. Благодарим покорно!

- Ну, вот видишь! Понимаешь теперь, что это для твоей же пользы?

- Понимаем-с.

- Ну, а коли понимаешь, стало быть и толковать нечего. Я тебе покажу, что лишнего ни одной копейки с тебя не требуют. Вот расписание, видишь? Печатное расписание от министра, сколько следует брать за потраву. Вот за корову, с первого июня по первое июля - рубль пятьдесят копеек...

- Тэк-с.

- Да за прокорм за трои суток по двадцати копеек, - шестьдесят копеек; всего: два рубли десять копеек. Так ведь?

- Это так точно.

- Пожалуй, на счетах прикинуть можно.

- Нет, что уж прикидывать.

- Ну, так чего же ты еще от меня хочешь?

- Мы ничаво... А как теперь насчет того, тыись, пуще сумляваемся, что быдто не по-суседски...

- Не по-суседски! Да ведь я тебе говорил.

- Это так-с.

- Закон. Понимаешь? - Закон.

- Слушаю-с.

- Так что ж я могу сделать? Ну?

Мужик молчал. Из столовой Рязанов, положив бороду на спинку стула, смотрел на эту сцену; Марья Николавна задумчиво катала из хлеба шарики.

- Прикажите за себя вечно бога молить, - вдруг сказал мужик и опять упал на колени.

Щетинин плюнул и ушел. Мужик еще несколько минут постоял на коленях, поглядел, поглядел, вздохнул и пошел по двору шаг за шагом, держа шапку в обеих руках.

- Ну что? Как меньший брат? - спросил Рязанов.

Марья Николавна заперла сахарницу и вышла в другую комнату. Щетинин походил из угла в угол, отворил окно.

- Черт знает, духота!.. Свинья - меньший брат, вот что я тебе скажу.

- Нет, я вижу, ты еще не умеешь молить порок, чтобы он тебе позволил... Оштрафовать себя, - сказал Рязанов, сидя за столом.

- Такая дрянь мужичонка! - продолжал между тем Щетинин.

- Когда ему что-нибудь нужно от меня, - ходит, клянчит, ноги целует, а случись так, что мне понадобится купить у него десяток яиц, так он готов рубашку снять.

- Это основательно. Ну, а другие-то как? - Хорошие?

- Если правду сказать, так и другие тоже со всячинкой; да не в этом дело. Мы сами виноваты. Нужно внушить им больше доверия; нужно, чтобы мы сами к себе были построже, тогда и они будут...

- Дешевле брать за яйца. Вероятно.

- Нет, будут строже к себе.

- Да будут ли?

- Конечно, будут.

- С какой стати?

- А с такой стати, что сами увидят.

- Что?

- Да что так лучше.

- А сам-то ты веришь, что так лучше будет?

- Еще бы! Что ты на меня смотришь? Какой же бы я был работник, если бы не верил в успех того дела, для которого работаю?

- То есть это - уверенность в невидимом, как бы в видимом 5, и в желаемом и ожидаемом, как бы в настоящем. Да, это приятно.

Щетинин, ничего не отвечая, стоял у окна и задумчиво смотрел на двор, потом, опомнившись, сказал:

- Да! Там постройка, - нужно съездить. Маша!

Марья Николавна вошла в столовую. Рязанов отправился на балкон.

- Я еду теперь, - говорил Щетинин жене,  - тут придет ко мне баба, так ты... Поговори с ней!

- О чем же поговорить?

- Да она там тебе все это скажет сама. Ну, увидишь.

- Хорошо.

- Ты с ней хорошенько поговори. Знаешь, как ты хорошо-то говоришь.

Марья Николавна улыбнулась.

- А разве я когда не хорошо говорю?

- Нет; всегда, всегда. Умный ты мой! Ну, целуй меня!

К крыльцу подали беговые дрожки.

Рязанов стоял на балконе и смотрел в сад.

Прямо против него сквозь зеленую чащу акаций виднелась старая с провалившеюся крышей беседка, вся заросшая репейником и крапивою; дальше яблони цвели. За садом белела колокольня, а потом всё луга, воды, сверкающие на солнце, зеленые холмы и опять луга. В саду становилось жарко; только из кустов время от времени налетали тихие струи пахучей прохлады, вместе с торопливым щебетаньем притаившейся под кустом малиновки. Рязанов постоял на балконе и пошел бродить по саду. В одной аллее попался ему старик садовник, в белой рубашке, с белою бородою и с пучком салата под мышкою. Садовник снял картуз и низко поклонился. В кустах мелькнуло загорелое детское лицо со стручком во рту, но исчезло сейчас же, как только Рязанов взглянул на него; вслед за этим раздался по саду писк - и пятеро ребятишек кинулись со всех ног в малинник. Позади всех бежала отставшая от прочих маленькая девочка, плача и крича во все горло: - Ма-а-а. На пруду дворовая женщина полоскала белье. Заметив Рязанова, она подоткнула себе подол и, не оборачиваясь, поклонилась ему задом. Притаившиеся под берегом утки шумно бросились в воду...