Олег Слободчиков - Нечисть Страница 5

- Мы так не договаривались! - зевнул я, потянулся и увидел на берегу старушку, рвущую голыми руками жгучую крапиву во вздувшийся куль. Глаза ее светились ясностью приморского утра.

Ночным мороком вспомнилась вчерашняя девка, выходящая из воды: сон или явь? Я присматривался к старушке и удивлялся себе: отчего это показалось, что ночная нерпа похожа на нее?

- Бабуля, закурить не найдется? - спросил я вместо приветствия и по удивленным глазам ее понял, что отродясь дурью и зельем она не баловалась, а на болотах не была. Еще радостней стало на душе. Я поводил своим длинным носом из стороны в сторону, разглядывая синь неба над падью, и пробормотал, оправдываясь: - В смысле не курево, а спички... Печку разжечь нечем.

Предвкушая, как выпью почти полный стакан молока с желтым слоем всплывших за ночь сливок, я поплескал водой в лицо. Речка пахла прогорклой прошлогодней листвой, сырой землей и рыбой. Я вернулся в дом, взглянул на стакан и оторопел: он был ополовинен. Захотелось треснуть себя по лбу еще раз, чтобы вспомнить, когда я приложился к нему. Но в памяти был только черный провал ночи.

Смутное подозрение заставило меня взглянуть на кота. Я поднял на свет ополовиненный стакан и увидел прилипшие к стеклу шерстинки. Вот как! Кот прижал уши, смиренно ожидая пинка под зад. Тронутый этой покорностью, я его просто вышвырнул за порог. Бросив псу обещанную половинку сухаря, напившись молока, я сел на крыльцо и занялся главным человеческим делом - стал думать о том, как дальше жить: копать огород, ловить рыбу и промышлять зверя, собирать грибы и ягоды... "Желаешь жить по-людски - корми себя сам" - таков закон, нечистью неприемлемый.

Для начала я обшарил весь дом, судя по всему, не раз до меня обысканный. Но я помнил кое-какие тайники и нашел старенькое отцовское ружье с запасом позеленевших патронов, удочку и топор. Лопата валялась рядом с крыльцом. Все, что нужно для жизни, было.

Я поправил мушки на удочке и отправился на рыбалку к морю. Кот тут же сообразил, как прекрасно может начаться день, если он пойдет за мной, и скачками спустился с горы, на которую начал было взбираться, присматривая птичьи гнезда и мышиные свадьбы.

Лысый старик сидел у крыльца своего дома и икал, содрогаясь всем телом. У ног его стояло ведро, больше чем на половину наполненное зловонным спиртом. Кот брезгливо пошевелил усами, попятился и обошел пьяного стороной. Старик поднял болтающуюся голову, посмотрел на меня мутным взглядом больных глаз и спросил:

- Выпить хочешь?

- Нет! - ответил я.

- Хорошо тебе, - опять икнул старик, мотнувшись из стороны в сторону. А мне вон сколько дали туристы... Не кончается, - всхлипнул со слезой.

- Вылей, - посоветовал я.

- Не могу! - старик уронил голову на грудь и заплакал.

- Тогда пригласи гостей - помогут!

- Ага! - старик посмотрел на меня подозрительными глазами, стряхнул слезу и ухмыльнулся. - Еще чего...

Я шагнул было мимо него.

- Рыбы мне принеси. Исть охота! - он снова уронил голову на грудь, содрогаясь от икоты.

Из-за забора, буйно заросшего крапивой, высунулась шустрая старушка.

- Все одно пропьет! - вскрикнула, размахивая узким, сточенным, как нарождающийся месяц, серпом. - Снесет туристам и обменяет на водку.

Старик дернул головой, хотел что-то ответить, но сил не хватило, и он закашлялся, пуская пузыри из красного распухшего носа.

На крыльце другой избушки стояла Ведмениха и делала мне какие-то таинственные знаки. Я пожал плечами и подошел к калитке, прислонив к забору удилище. Она настороженно оглянулась. Глядя на ее озабоченное лицо, я тоже посмотрел по сторонам. Лесник, согнувшись вдвое и оттопырив зад, наблюдал за нами через щель в заборе. Старушка, затаившись в крапиве, постреливала оттуда любопытными глазками. Пьяный старик приподнял голову - одна бровь его задралась чуть не до макушки. Поблескивающий глаз зорко следил за мной. И только Хромой, прислонившись плечом к забору, одной рукой колол дрова. Пот тек по его загорелому телу, и не было ему дела ни до кого и ни до чего, кроме тех чурок, которые он стаскал в кучу.

Ведмениха, увидев на моем лице восхищение больным человеком, наполненным жизненной силой, всхлипнула:

- Случился удар, врачи говорили, и полгода не проживет... А вот ведь восьмой годик пошел.

Непонятно было, осуждает она врачей за ошибку или радуется живучести человека. Из-за ее спины выскочил разъяренный урод пес. Бросился на меня с неистовой злобой и лаем, норовя прокусить сапог. Я даже растерялся на миг от его ненависти к себе - ведь хозяйка была со мной так ласкова. Но сапоги мне было жаль, и я ловко пнул пса в его свиное рыло. Он с визгом отлетел в сторону, а Ведмениха с холодеющими глазами, уже без следа недавних слез, покачала головой:

- Это не метод в обращении с животными! - за губами блеснул отчищенный до кинжального блеска клык, а во взгляде мимолетно вспыхнула такая ненависть, что я невольно опустил глаза на полные ее ноги, высматривая, не мелькнет ли в полах домашнего халата ведьмачий хвост.

Разговор не получился, и я пошел дальше своим путем. Пес, захлебываясь от бешенства, носился вокруг, пытаясь прокусить сапоги. Я взглянул на осатаневшего пса, обвел пальцем вокруг своей шеи и ткнул им в небо. В собачьих глазах мелькнул ужас. Урод упал на спину и, визжа, начал извиваться в корчах. Ведмениха, не понимая, отчего с собакой случился припадок, сверкнула на меня глазами, запустила башмаком в кота, склонилась над псом и стала делать ему искусственное дыхание, прикладываясь губами к слюнявой собачьей морде.

Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из нечисти проявлял такую заботу по отношению к своему холую, и снова устыдился, что плохо подумал об этой женщине. Может быть, она даже не догадывается, что за пес живет в ее доме. Хотя как-то все это странно. Предупредить же ее, не выдав своих связей с болотом, я не мог. Не мог пока.

Я шел к морю, удивляясь странностям деревни. Пьяные туристы мирно спали в палатках на мысу. Куцый пес лежал уже возле их кострища, подрабатывая и тут охраной. Увидев нас с котом, он вильнул обрубком хвоста и незлобно гавкнул: извините, мол, не я плох - жизнь такая!

Я сел на камни берега. Дул южный ветер, доносящий запахи городского смрада. Небо в той стороне было серым. Раздраженно била в скалы волна, поднимая со дна муть и мелких рачков, которыми лакомилась рыба, жируя на морских кормах. Воронье с верхушек деревьев поглядывало, что бы украсть у туристов, и хрипло возмущалось скудостью закуски при достатке выпивки.

Я забросил удочку в набегающую волну и вскоре вытащил серебристого хариуса. Кот при этом издал такой вопль, что я из сострадания чуть не отдал ему первый улов и не испортил этим всю рыбалку. Но вторая рыбка была увесистей первой. Кот успокоился и пока неторопливо расправлялся с ней, я наловил еще с полдесятка хариусов.

Море щедро кормило нас. Я уже не ждал очередной поклевки - забрасывал леску и тянул ее обратно. Подрагивало удилище, из волны блестящей пружиной выскакивала очередная рыбешка. Кот уже только прокусывал ей голову, и, едва рыба переставала биться, он бросал ее, ожидая следующую.

Вдруг клев прекратился, будто к берегу подплыла нерпа. И правда, раз и другой что-то булькнуло и плеснуло в набегавшей волне. Леску тяжело потянуло. Я напрягся, удилище изогнулось дугой. На поверхности волны мелькнули босые пятки, кругленькая моложавая попка, удочка распрямилась, со свистом выдергивая какую-то странную обвисшую водоросль или тряпку.

Я снял с крючка выловленный предмет. Судя по всему, это были плавки мне малы, коту велики и как бы ни к чему. Причем была эта странная одежка так узка, что состояла из двух скрепленных шнурков. Повертев их в руках, я повесил чудную добычу на сучок сосны. Мы с котом спрятали улов в траве, прикрыли его ветками от ворон и пошли в другое место, где рыба не была пугана туристами и нерпами.

Через полчаса можно было возвращаться и готовить обед. Я смотал удочку, вернулся по камням к прежнему месту и увидел вдруг, что шустрая деревенская старушка украдкой сняла с сучка выловленные мной плавки и, озираясь, пустилась наутек в сторону деревни. Я присел, выбирая из травы припрятанный улов, посмотрел на юг, туда, где далеко за хмарью и туманом смердил, пуская по ветру нечистоты, город. Я ничего не понимал. А волна все злей ударялась в скалы и клокотала: "Дай-дай-дай!" - распаляя в душе подозрительность и ярость. От этой хмари на горизонте, от волны с запахом болота, от своего непонимания я задрал голову и тихонько завыл. Кот мигом вскочил на дерево и вздыбил шерсть на загривке. Завизжал как от пинка и побежал в деревню куцый пес. Зашебаршили и закашляли в палатках туристы.

Я пожал плечами, подхватил удочку, взвалил на плечо мешок с уловом и отправился в деревню. Сложив улов в ржавое ведро, придавил сверху плоским камнем, чтобы не вводить в искушение собак и ворон, вошел в дом и растопил печку. А когда вернулся - ведро было наполовину опорожнено. Вокруг на песке остались следы чуней. Я пошел по следу и вскоре догнал старика, ползущего по тропе. Из карманов его торчали рыбьи хвосты.