Ксения Ершова-Кривошеина - Русская рулетка Страница 5

Изоляция от внешнего мира подталкивала художников к открытию "новых дверей", и неважно, что иногда это было "выдумыванием велосипеда". Для всех, кто пускался в эксперимент (а другого слова не подобрать) с новой формой, наступили радостные и долгожданные времена. Возвращались имена русского авангарда двадцатых-тридцатых годов. Будто заново рождались Наталия Гончарова, Михаил Ларионов, Бурлюк, Родченко... Натан Альтман смог выставить свои работы в ЛОСХе - это было событием! Если очень захотеть, то можно было у букинистов купить Сальватора Дали, Пикассо, Магритта. Стоило дорого, но в то время люди не жалели на это денег.

В начале шестидесятых мы с отцом часто ходили в Публичную библиотеку, в Отдел редкой книги, где смотрели редчайшие образцы рукописных книг с миниатюрами французских и английских мастеров XVI-XVIII веков. У отца был дар учителя-наставника, ему было интересно самому наглядно показать с кистью и карандашом, как нужно рисовать, открыть секреты акварели или композиции. Мне всегда казалось, что им двигало, с одной стороны, большое любопытство, а с другой - некий страх остановиться на достигнутом. Я была благодарной и увлеченной ученицей. В течение десяти лет мы работали вместе, наши рабочие столы стояли рядом, мысли и идеи чувствовались и разделялись с полуслова. За эти годы в книжной графике мы завоевали известность, наши книги для детей издавались в Москве, Ленинграде и Киеве, а потом многие из них были переизданы почти во всех европейских странах.

Мы подолгу жили у наших друзей Порай-Кошицев на даче в Комарово, в так называемом академическом поселке. Это был один из самых счастливых периодов в моей жизни. Комаровская братия была разнообразная: поэты, художники, физики, музыканты... Много выпито, а сколько переговорено - это были наши "университеты", которые нас во многом сформировали, научили быть свободными. От тех лет у меня остался один друг - Катюша И.

Отец был всегда в центре, он был прекрасным рассказчиком, заводилой, танцором буги-вуги и твиста, пел под гитару, молодежь его обожала. Как могла уживаться в душе отца эта дисгармония: с одной стороны, доброта и благородство, а с другой... Чем больше времени проходило, тем явственнее перевешивало другое.

Моя первая любовь пришлась на 1962 год, и случилось это в Комарово. Нас познакомил Алеша Порай-Кошиц, привел меня к нему на дачу, в его "сторожку-мастерскую". С первой секунды нашей встречи я поняла, что люблю этого человека; состояние своей смятенной души и частые удары сердца я помню до сих пор. Это была любовь с первого взгляда, и описание ее мало кого удивит.

Борис Власов был талантливый художник, умный, образованный, веселый, очень застенчивый и как две капли воды похож на актера Пола Ньюмана. У Бориса были совершенно особенные голубые глаза, в них тлело сочетание кротости и безысходности. Наверное, он знал, что нравится женщинам, но совершенно не подозревал, что в него могла влюбиться почти девочка. В тот момент он был женат, окружен славой и поклонницами. Моя любовь была безнадежно несчастной по многим обстоятельствам: сама я была очень молода, скромна, неопытна, он был старше меня на тринадцать лет, у него была властная мама Т. В. Шишмарева, жена-актриса. А у меня был мой папа, который старался всячески мной манипулировать. Так что взаимность, возникшая между нами, была обречена тянуться годами, со взлетами и падениями, муками и слезами, но все закончилось: я просто не выдержала постоянной битвы семейных кланов. Прошло с тех пор много лет, наши встречи стали случайными, где-то в гостях, на концертах, на выставках... И как-то на лестнице Союза художников, зная, что я уезжаю надолго (об этом рассказ впереди), он подошел ко мне и сказал: "Я ждал тебя, Ксю... Смотри красоты Парижа внимательно и не очень увлекайся... Но ты ведь вернешься? Мы ведь с тобой увидимся?" Это была наша последняя встреча.

Прошло несколько месяцев, и я получила весть о его внезапной смерти, но тогда я была уже далеко.

ШАЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ

1972 год был тяжелым для всей нашей семьи. В декабре, в день моего рождения, накануне Нового Года мои родители развелись, и почти сразу же после этого умерла моя бабушка.

Ей было 85 лет, аритмия, давление, но до самого последнего дня она одевалась утром, причесывалась и садилась к роялю для занятий с учениками.

В последнее время бабушка тяжело переживала перемены, происходящие с моим отцом (ее Гуленькой). Дело в том, что отец влюбился! Бывали у него и раньше увлечения, но здесь случилось нечто непредвиденное даже им самим. Предмет его переживаний жил в глухой новгородской деревне и преподавал в сельской школе историю и географию. Звали ее Люся. Крашеная блондинка, шиньон, прическа "бабетта". Зеленые узкие глаза, темные густые брови, светлая веснушчатая кожа... От нее всегда сильно попахивало луковичным потом. При этом она употребляла духи с резким запахом гвоздики, шлейф всей этой смеси оставался далеко за ней. С Люсей меня познакомил отец. Жили мы тогда всей семьей в деревне, где в очередной раз отец намеревался купить или построить большой дом. Было жаркое лето, помнится, я сидела на крылечке и что-то рисовала, а тут увидела отца в сопровождении коренастой, крепко сбитой молодой женщины.

"Вот, Люсенька, это моя дочь. Мы с ней вместе книжки рисуем".

Отец поднялся с нами на второй этаж нашего строящегося дома-мастер-ской и стал показывать иллюстрации к книге. Люся улыбалась и, проявляя культурный интерес, молчала. Когда она уходила, то подошла к моему столу, за которым я что-то продолжала рисовать, протянула мне руку для прощания и как-то смущенно, по-воровски, пряча глаза, улыбнулась. Рука была мокрая от волнения и тяжелая. Отец пошел провожать Люсю, а я вспоминала ее улыбку, и мне стало казаться, что здесь что-то не так, этой женщине есть что скрывать от меня. Да и в доме она чувствовала себя неуютно, все торопилась уйти.

С каждым днем у отца менялось настроение, он был раздражен, все время куда-то убегал, уезжал в районный центр или Новгород "по делам", а возвращался веселым.

Ночью он плохо спал, во сне стал кричать страшным голосом, к нему вернулся его нервный тик, но едва только я пыталась с ним заговорить, спросить, что происходит, он уходил от ответа. С мамой было еще хуже, начались совершенно безобразные сцены. Она не выдержала и уехала в Ленинград. Она по-женски все, конечно, понимала, со мной не говорила, ну а я старалась всячески оберегать ее от странностей в поведении отца.

В один из солнечных теплых дней я пошла погулять в лес. Пять минут по деревне - и я в окружении милых елок, берез, тишины, запахов травы и нагретой солнцем хвои. Я шла по тропинке знакомым маршрутом, здесь я любила каждый кустик и поворот. Прогулка ежедневная на сорок пять минут с собиранием грибов и голубики.

Остановилась "поклевать" ягод, и вдруг дуновение теплого хвойного ветерка принесло мне запах луковичного пота с гвоздичными духами. Помню, что я как-то инстинктивно посмотрела на тропинку; на песке четко были видны следы двух пар ног. Сандалии моего отца и продавленные дырочки от женского каблука. Мне послышались какие-то шорохи, и я припустилась бежать домой.

Прибежала в дом, голова моя полна путаными мыслями, сердце бьется. Слышу, отец, напевая, поднимается по лестнице, подошел к столу, нагнулся посмотреть, что я рисую, и... тот же запах, от которого я зажмурила глаза.

Мне стало так тяжело и тошнотно на сердце, охватило предчувствие чего-то неизбежного и поворотного в нашей жизни. Вышла из дома, спустилась к реке, долго сидела и плакала, совсем как маленькая девочка.

А еще через пару недель отец говорил с мамой и сообщил ей, что хочет развестись, так как влюблен и не может больше лгать и вести двойной образ жизни, что хочет правды в отношениях. Он всегда любил правду! Даже жестокую, тяжелую, непереносимую близкими людьми, но эта правда, по его мнению, должна была стать разделенной тяжестью. (Как же так, мне плохо, а ты, мол, в прекрасном неведении пребываешь.)

- Но я очень надеюсь, что вы обе полюбите Люсю и сможете ей помочь, особенно в ее дальнейшем образовании. Она обладает особенным чутьем и способностями к искусствоведению. Думаю, что можно через пару лет говорить об Академии художеств.

- Папа, а как же ее муж и дочь? Что же, они согласны с твоим предложением взять Люсю замуж? - робко спросила я.

- Да с мужем у них давно нелады. Он алкоголик, работает на тракторе в колхозе... они разные люди. А девочка премилая, видимо, будет жить с нами.

Совершенно околдованный своей деревенской красавицей, он, видимо, совсем не представлял их будущей совместной жизни. Рай в шалаше предстоял быть тяжелым и изолированным.

Развязка - или, как теперь говорят, "разборка" - наступила достаточно быстро. Отец получил развод, мама не препятствовала, она только плакала по ночам. Почему-то тогда мне казалось, что это не просто развод (после 28 лет совместной жизни), а начало падения отца в пропасть. Мне хотелось удержать его от этого страшного шага, попросить переждать.