Елена Кейс - Ты должна это все забыть Страница 5

Поэтому, чтобы соблюсти справедливость, студенты высказывали свои пожелания о работе в очередности, соответствующей их успеваемости. Это значило, что чем лучше ты учился, тем больше возможностей для выбора своей будущей работы ты имел. На нашем факультете было два человека, окончивших учебу с отличием - Гена Чавка и я. Учитывая, что моя фамилия по алфавиту стоит раньше, меня пригласили на распределение первой. Студентов представлял декан факультета. Вокруг стола сидели заказчики с предприятий. Декан назвал мое имя, охарактеризовал мои успехи и спросил, где бы я хотела работать. Перечень предприятий был известен студентам заранее, поэтому я, не задумываясь, назвала НИИ телевидения, который выбрала для своей будущей работы. Представитель этого НИИ опустил глаза. "Мы не хотим брать женщину", - пробормотал он. Воцарилось неловкое молчание. "Может быть у вас есть другое пожелание?" - обратился ко мне декан после легкого замешательства. Я назвала другую организацию. Ответом мне было гробовое молчание. Декан начал выходить из себя. Он стал перечислять мои достоинства, зачитывать оценки из зачетной ведомости. Представители заерзали на стульях, но рта не раскрыли. Декан не выдержал: "Может быть, кто-нибудь сам изъявит желание пригласить на работу нашу лучшую студентку?" Представители тупо смотрели в лежащие перед ними чистые листы бумаги и продолжали хранить молчание. "Лена, выйдите на минутку", - попросил декан. Я вышла. Скорее обескураженная, чем расстроенная. Вышла и прислонила ухо к закрытой двери. За дверью послышался гул. У всех представителей тут же прорезался голос. До меня донеслось "еврейка", и дальше слушать было бесполезно. Через некоторое время вошел следующий студент. Меня на заседание больше не приглашали. По окончании распределения в коридоре ко мне подошел представитель НИИ радиоэлектроники и сказал: "Вы видели, что никто не хотел брать вас на работу. А я решил рискнуть и согласился. Я надеюсь, что своей работой вы оправдаете мое доверие". И все. Праздник не получился. Фейерверк угас, не успев зажечься. Фарс с распределением пробил первую брешь в маминой "теории игр". Я училась хорошо, мамочка, но правила "игры" были нарушены. В одностороннем порядке. Мне поставили нечестный "шах". Посмотрим, кому будет "мат".

Итак, мне предстояло писать дипломную работу в НИИ радиоэлектроники. Я появилась в лаборатории. Принц не свалился на меня с неба. Обстановка была деловой и скучноватой. Я написала и защитила диплом на отлично. Руководителем диплома был ведущий инженер нашей лаборатории Анри Петрович. Ох, не знала я тогда, какую роль он сыграет в моей жизни!

После защиты диплома у нас был отпуск, и мы с Володей поехали в Челябинск, где жили его родители. Они произвели на меня прекрасное впечатление, и мне никогда не пришлось изменить его. Родители Володи уходили на работу, и мы оставались одни. Понятно, что Володя хотел, чтобы я стала его женой немедленно. Обстановка безусловно способствовала его желанию. Но образ чистой, непорочной невесты, скромно стоящей в белом воздушном платье и вздрагивающей от дружных криков "Горько!", прочно укоренился в моем не по возрасту детском сознании, запутанном маминым доверием и идеализированным представлением о порядочности и долге. Сейчас я понимаю, что мучила его напрасно.

После свадьбы мы уехали на три дня в пансионат. И оказалось, что стать женой совсем не просто. Володя уходил вниз в вестибюль, а я горько плакала в номере от боли и разочарования. Через три дня мы возвратились домой расстроенные, усталые и обескураженные. Я пошепталась с мамой, и она повела меня к врачу. К женскому. Впервые в жизни. Врач удивилась и дала пару советов. Но больше всего были ошарашены Володины родители, которые после свадьбы еще гостили у нас. Они намеренно оставляли нас наедине в Челябинске и считали своим долгом задерживаться на работе, чтобы нам не мешать.

Но женой Володи я все-таки стала. И мы зажили все вместе: мы с Володей и мои родители. Мама, будучи деловой и предприимчивой, поменяла нашу квартиру на Невском на изумительную, можно даже сказать роскошную квартиру на Таврической улице. Был март 1965 года. До трагических событий в нашей семье оставалось ровно десять лет.

Первые годы моей семейной жизни остались в моей памяти как один длинный праздничный день. Володя - сильный, высокий, стройный - создавал атмосферу уверенности и покоя. Как-то он рассказал мне, что еще на втором курсе института, во время какой-то экскурсии за город, в которой вся наша группа принимала участие, какой-то студент поднял меня на руки и перенес через ручей. Под общий хохот я весело воскликнула: "Ну уж теперь я поняла, что мой муж должен быть высоким и сильным, чтобы носить меня на руках!" И Володя тогда подумал, что уж по крайней мере по этому признаку он удовлетворяет моим требованиям. И, отдавая должное его любви и преданности, я могу сказать, что первые годы нашей совместной жизни он носил меня на руках - в буквальном и переносном смысле.

Что сильней исчадий ада?

Слаще что, чем песнь баллады?

Что прекрасней стен Багдада?

[KI1]Ты - Любовь.

Для одних ты - как награда,

Для других - смертельней яда,

Но от старого до млада

Ждут Любовь.

Без любви, как двор без сада,

Осень как без листопада,

Как победа без парада.

О, Любовь!

Ты очей наших услада,

Ты, как сок из винограда,

И слагают серенады

Про Любовь.

В 1967 году у Анечки родилась дочка Лариса. Анечка в то время уже училась в аспирантуре московской Консерватории. Все ее усилия продолжать учебу и одновременно воспитывать дочку оказались напрасными. Необходимо было срочно найти выход из тупика. Вся цель ее предыдущей жизни, ее упорные занятия с шестилетнего возраста и будущая карьера скрипачки вынудили ее временно расстаться с самым дорогим, что неожиданно, но желанно появилось в ее жизни - дочкой.

. В трехмесячном возрасте Лариса появилась у нас и стала самой большой радостью моей жизни. Папе в то время исполнился шестьдесят один год, он тут же ушел на пенсию и посвятил свою жизнь крошечной внучке. Мама и мы с Володей уходили на работу, а папа становился молодой кормящей матерью! Как он умудрялся справляться один с маленьким ребенком - ума ни приложу. Он готовил, гулял, пеленал, а по ночам спал с ней в одной комнате, не раздеваясь, чтобы всегда быть наготове. Надо признать, что и Лариска, подрастая, платила ему не меньшей любовью. Моя жизнь тоже изменилась. На работе и в транспорте все мои мысли были поглощены маленьким живым комочком. Прибегая домой, я выхватывала Ларису у папы, и до вечера она принадлежала мне. Чувство, которое я испытала к ней, было настолько остро и сильно и было наполнено такой безраздельной любовью и обожанием, что начало пугать моего мужа. Однажды он не выдержал и выразил робкое недовольство. "Запомни, ответила я ему серьезно, - я прежде всего мать, а потом жена". Впоследствии я пыталась анализировать, почему к своему ребенку я не испытывала этого безудержного восторга и безграничного взлета чувств. И поняла. С Лариской у меня сложилась уникальная ситуация, дающая мне право любить и не быть обремененной никакой ответственностью. Если Лариска заболевала, все тяготы ложились на мою сестру, которая срочно приезжала из Москвы на время болезни дочки. Врачи, лекарства, бессонные ночи, ее плач - все было уделом Анечки. Помню, Лариске надо было делать прокол уха. Анечка держала ее на руках, а я выбежала на улицу, захлопнула парадную дверь и отошла подальше, чтобы не слышать ее крика. Может быть, именно из-за такой ситуации бабушки и дедушки часто к своим внукам испытывают более острое чувство обожания, чем к своим детям.

Воспитывали мы Лариску все хором, а потому она быстро научилась ориентироваться в лабиринте противоречивых требований, исходящих от нас. Помню, подобрала она как-то с пола грязную бумажку. Я тут же говорю ей: "Лапочка моя, пойди выброси эту бумажку в мусорное ведро. Эта бумажка - фу, кака". Идет она к мусорному ведру и по дороге встречает папу, который понятия не имеет, что я сказала Ларисе. Он протягивает к ней руки, широко улыбается и говорит: "Какая замечательная бумажка есть у моей девочки. Покажи скорее дедушке. Ай-я-яй, какая прелесть!"

Работа в НИИ меня не увлекала. Очевидно, сказался тот насильственный метод, заставивший меня очутиться именно в этой лаборатории. Мое представление о "свободе выбора", хоть и ограниченное с самого начала определенными рамками, но принятое мной, как необходимое условие выживания, потерпело фиаско. До этого я представляла себя пловцом, мечтающем об открытом море, но вынужденным довольствоваться бассейном. Из бассейна меня пересадили в аквариум. Результатом явилось мое отношение к работе. Я исправно выполняла порученные задания, с нетерпением смотрела на часы и, не задерживаясь ни на минуту после рабочего дня, с удовольствием убегала домой.