Сулейман Рагимов - Мехман Страница 5

- Это мать нашей Зулейхи, дорогой Мехман, - сказала она многозначительно.

Полная женщина средних лет, казалось, вся сверкала - черный блестящий шелк платья, черные блестящие огненные глаза, чуть навыкате, с длинными подкрашенными ресницами.

- Поздравляю вас, Мехман, - сказала она с улыбкой. - Я от души рада вашему успеху. Я пришла сюда сегодня только ради вас...

Секретарша не отпустила Мехмана, усадила его между собой и Зулейхой, и так до конца они все вместе слушали концерт.

Мехмана страшно тяготило, что они расположились здесь на глазах у всех, все вместе, как одна семья, - притихшая Зулейха, тетка, которая так фамильярно обращается с ним - то берет у него из рук программу, то теребит его за рукав, то угощает конфеткой. И мать Зулейхи, с ее покровительственной, все понимающей улыбкой...

Но как уйти, не оскорбив девушку? Она-то ведь ни в чем не виновата... И Мехман сидел и терзался.

Концерт окончился, и Мехман облегченно вздохнул. Публика двинулась к выходу, Мехман хотел попрощаться и уйти, но в такой тесноте нельзя было протолкаться вперед, и он пошел вместе с женщинами. Так они вышли на улицу. Тетя-секретарша болтала без умолку, не давая никому и слова сказать. Дойдя до угла, она свернула к себе домой, даже не сомневаясь, что молодой человек проводит сестру с дочерью. Шехла-ханум, Зулейха и Мехман шли молча, только изредка перебрасываясь короткими замечаниями. Шехла-ханум, много видавшая на своем веку, следила за каждым словом и движением Мехмана. Его тяжелое и сдержанное молчание, вызванное не робостью, а какими-то другими чувствами, выражение какой-то внутренней гордости на лице не ускользнули от ее внимания. Но пожилая женщина только самонадеянно усмехнулась. Как только они подошли к дому Шехла-ханум, Мехман остановился.

- Ну, я пойду, - сказал он. - Спокойной ночи...

- Неужели вы так рано захотели спать? - удивленно спросила Шехла-ханум.

- Нет, но я... я пойду...

Шехла-ханум засмеялась и взяла Мехмана за руку.

- До сих пор, молодой человек, вы останавливались у этого подъезда, а теперь я открываю вам дорогу выше, - решительным тоном сказала она. - И потом, я хочу угостить вас сладостями, которые я приготовила в честь успешного окончания вами института... Вас ожидает еще плов с шафраном...

- Спасибо большое, но мама одна дома, и она ждет меня.

Зулейха посмотрела на свои золотые часики, усыпанные драгоценными камнями.

- Даже детям еще рано ложиться спать, - сказала она и с нежной веселостью взглянула на Мехмана: - Куда вы так торопитесь?

- На самом деле, слишком рано еще ложиться спать, - сказала Шехла-ханум и, подхватив Мехмана за руку, потянула его наверх. Они поднялись по каменной лестнице на второй этаж. Шехла-хаиум позвонила, домработница открыла дверь, они вошли. Мехмана попросили сесть, он сел и, озираясь по сторонам, смущенно оглядывал роскошные ковры, вазы, вышивки, безделушки. Шехла-ханум сама заварила чай, налила в стаканы, расставила их на блестящем подносе и подала к столу, покрытому белоснежной скатертью. С шумом и грохотом она раскрыла дверцы буфета, перебрала банки, полные разных варений, наконец, остановила свой выбор на пяти сортах. Потом она обратила внимание гостя на печенье шекер-бура, липкое от масла и сахара, ресхваливая себя и свое искусство. Шехла-ханум говорила и громко хохотала. Стараясь подзадорить Зулейху и Мехмана, она стала высказывать свои суждения о молодежи.

- Молодость - это золотая пора, услада жизни. Но она проходит. И жизнь становится кислой, как зеленая алыча. - Шехла-ханум высоко подняла крашеные брови. - Покойный отец Зулейхи был таким вот, как вы, молодым человеком, когда я с ним познакомилась. Каждое мгновение в те дни можно приравнять не только к месяцу, но даже к целому году счастливой жизни... - Шехла-ханум явно кокетничала, щурилась и поправляла волосы, стараясь показать розовый маникюр на толстых пальцах. - Однажды он, бедный, опоздал на свидание. Мне чуть не стало дурно от волнения. Я была такая чувствительная. Когда он пришел, я отвернулась от него, обиделась. А он достал из кармана эти часы, надел на мое запястье. - Шехла-ханум указала на драгоценные часы, сверкавшие на руке дочери. - Он сказал: "Вот причина моего опоздания. Ты не должна обижаться". Я была не согласна с этим. Я сказала: это правда, что большинство женщин можно купить за золото, но я даже за сотни кусков этого желтого металла не отдам свою свободу. Властвовать буду я, а не золото... Хотя, конечно, это были очень дорогие часы...

- Мама не может не напомнить, что это ее часы, - сказала недовольно Зулейха. - Это совсем неуместно.....

- Нет, я не о том. Даже речи быть не может: часы твои! Для чего они мне на старости лет?.. Подарок отца, конечно, должен быть передан дочери. На память.

- Ничего подобного. Память о первой любви - неприкосновенна, - сказала Зулейха и вдруг решительна сняла с руки часы. - Ничего, придет время и мы наденем свои... желанные...

При этих словах Зулейха исподлобья посмотрела ка Мехмана. Мехман в замешательстве стал накладывать себе в розетку кизиловое варенье. Янтарная ягодка упала на скатерть. Шехла-ханум окинула критическим взглядом покрасневшего Мехмана и помогла ему поднять упавшую ягоду. Словно стараясь убрать все преграды, все препоны, отделявшие Мехмана и Зулейху друг от друга, она перешла - в открытую атаку:

- Сколько лет уже ваше имя не сходит с уст нашей Зулейхи. В этом доме мы постоянно слышим: "Мехман, Мехман! Он такой интересный, такой умный...". Она меня силой потащила на ваш вечер. Правда, и сестра моя не устает вас хвалить, - она тоже твердила: пойдем, пойдем, убедишься сама. И я вижу, что стоило пойти на вечер ради вас. Такой молодой и такой способный! Не удивляйтесь, что я говорю вам это в глаза, - у нас особые, открытые сердца, - такими уж мы созданы... Что на уме, то и на языке. В этом отношении Зулейха - моя копия, она вся пошла в маму... Вообще, в нашем роду девушки все смелые, мужественные. Честное слово, пусть это вам не покажется смешным, я сама сосватала себе моего бедного Мамая. - Шехла-ханум повернулась и показала на портрет толстого мужчины с закрученными усами, с черным бантиком вместо галстука, в коричневой папахе на голове - Это папа Зулейхи - Мамай. Он был такой молчаливый. Но потом. Потом он так полюбил, стал таким чутким, что, выезжая по своим торговым делам в другие города, без конца подавал телеграммы, тревожился обо мне. Вечно стучались к нам почтальоны, звонили, покоя не было. Стоило мне хоть раз не ответить ему, как он дважды подряд телеграфировал: "Беспокоюсь". Даже не верилось, что этому самому человеку мне пришлось первой объясниться в любви. Таковы наши сердца! И мама моя была тоже такая. Она тоже жила сердцем, а не умом. Скажем откровенно: все женщины из моей семьи были пленницами своей любви, своих чувств... То есть наши руки уж ни за что не отпустят то, что нам по душе...

- Мама!.. Мама!..

- Это истина, дочурка, и не стоит этого скрывать... И все же кое-кто меня превзошел... Не я, а кто-то другой бросил книги и тетради. Не я ревела: "Мама, ничего не лезет в голову". Не у меня были истерики и сердцебиение, не ко мне приходили врач за врачом...

- Мама! Что ты.....

- А я все скажу, пусть наш молчаливый Мехман все знает...

- Он все равно не поверит. Он считает, что это слишком сложно...

- Сложно или не сложно - это меня мало интересует. Мне надоели твои печальные песни. Сколько лет можно страдать...

В страшном, действительно, сложном положении очутился Мехман. Зачем он пришел сюда? Разве он не мог решительно отказаться и не подниматься наверх? Чем он связан, что, какая сила привела его сюда? Почему он не может встать, повернуться я раз навсегда покинуть этот дом, уйти. Ведь каждая минута, проведенная здесь, причиняет ему душевную боль. "Что ты за слабохарактерный, нерешительный человек?" - мысленно упрекнул он себя в, не допив свой чай, резко отодвинул стакан, Жалобно звякнула ложечка.

- Ну, мне пора, - сказал он. - Я пойду...

- Нет, я ни за что не соглашусь! - весело сказала Шехла-ханум, как будто не замечая, что Мехман уклоняется от поднятого ею разговора и ничем не показывает, как он относится к влюбленной в него Зулейхе: - Я уже сказала, что мы будем пировать в честь окончания вами института. Это, - она кивнула на чай и печенье, - как говорится на вашем новом языке, всего лишь маленькое предисловие. Увер... - она чуть запнулась, - ...тюра.

- Спасибо, но я и так доставил вам столько труда... вот печенье сами пекли... Мне просто неловко больше вас утруждать...

- Всякая мать охотно трудится ради своего сына.

- Разрешите мне, Шехла-ханум, уйти. Прошу вас...

- Нет, вы останетесь! - Шехла-ханум смело взяла гостя за руку. Останетесь во что бы то ни стало. Моя откровенные разговоры не должны пугать вас... Я просто излила свою душу. А рано или поздно это все равно раскрылось бы, моя вина или заслуга лишь в том, что я ускорила это дело. Но я откровенный человек - вместо того чтобы долго бормотать "мс-мс", я сразу сказала "Мустафа".