Козьма Прутков - Смотри в корень! Страница 5

Желание быть испанцем

Тихо над Альгамброй.Дремлет вся натура.Дремлет замок Памбра.Спит Эстремадура.

Дайте мне мантилью;Дайте мне гитару;Дайте Инезилью,Кастаньетов пару.

Дайте руку верную,Два вершка булату,Ревность непомерную,Чашку шоколату.

Закурю сигару я,Лишь взойдет луна.Пусть дуэнья стараяСмотрит из окна!

За двумя решеткамиПусть меня клянет;Пусть шевелит четками,Старика зовет.

Слышу на балконеШорох платья, – чу! —Подхожу я к донне,Сбросил епанчу.

Погоди, прелестница!Поздно или раноШелковую лестницуВыну из кармана!..

О сеньора милая,Здесь темно и серо…Страсть кипит унылаяВ вашем кавальеро;

Здесь, перед бананами,Если не наскучу,Я между фонтанамиПропляшу качучу.

Но в такой позицииЯ боюся, страх,Чтобы инквизицииНе донес монах!

Уж недаром мерзостный,Старый альгвазилМне рукою дерзостнойДавеча грозил

Но его, для сраму,я Маврою[12] одену;Загоню на самуюНа Сьерра-Морену!

И на этом месте,Если вы мне рады,Будем петь мы вместеНочью серенады.

Будет в нашей властиТолковать о мире,О вражде, о страсти,О Гвадалквивире;

Об улыбках, взорах,Вечном идеале,О тореодорахИ об Эскурьяле…

Тихо над Альгамброй,Дремлет вся натура.Дремлет замок Памбра.Спит Эстремадура.

Дайте мне конфетку,Хересу, малаги,Персик, амулетку,Кисточку для шпаги;

Дайте опахало,Брошку иль вуаль,Если же хоть малоЭтого вам жаль, —

К вам я свой печальныйОбращаю лик:Дайте нацьональныйМне хоть воротник!..

Древней греческой старухе, Если б она домогалась моей любви

Подражание Катуллу

Отстань, беззубая!.. твои противны ласки!С морщин бесчисленных искусственные краски,Как известь, сыплются и падают на грудь.Припомни близкий Стикс и страсти позабудь!Козлиным голосом не оскорбляя слуха,Замолкни, фурия!.. Прикрой, прикрой, старуха,Безвласую главу, пергамент желтых плечИ шею, коею ты мнишь меня привлечь!Разувшись, на руки надень свои сандальи;А ноги спрячь от нас куда-нибудь подалей!Сожженной в порошок, тебе бы уж давноВо урне глиняной покоиться должно.

Пастух, молоко и читатель

Басня

Однажды нес пастух куда-то молоко,Но так ужасно далеко,Что уж назад не возвращался.Читатель! он тебе не попадался?

Родное

Отрывок из письма И. С. Аксакову[13]

В борьбе суровой с жизнью душнойМне любо сердцем отдохнуть;Смотреть, как зреет хлеб насущныйИль как мостят широкий путь.Уму легко, душе отрадно,Когда увесистый, громадный,Блестящий искрами гранитВ куски под молотом летит…Люблю подсесть подчас к старухам,Смотреть на их простую ткань.Люблю я слушать русским ухомНа сходках родственную брань.Вот собралися: «Эй, ты, леший!А где зипун?» – «Какой зипун?»«Куда ты прешь? знай, благо, пеший!»«Эк, чертов сын!» – «Эк, старый врун!»………………………………………………………………………………………………И так друг друга, с криком вящим,Язвят в колене восходящем.………………………………………………………………………………………………

Блестки во тьме

Над плакучей ивойУтренняя зорька…А в душе тоскливо,И во рту так горько,

Дворик постоялыйНа большой дороге..;А в душе усталойТайные тревоги.

На озимом полеПсовая охота…А на сердце болиБольше отчего-то.

В синеве небеснойПятнышка не видно…Почему ж мне тесно?Отчего ж мне стыдно?

Вот я снова дома;Убрано роскошно…А в груди истомаИ как будто тошно!

Свадебные брашна,Шутка-прибаутка…Отчего ж мне страшно?Почему ж мне жутко?

Перед морем житейским[14]

Все стою на камне, —Дай-ка брошусь в море…Что пошлет судьба мне,Радость или горе?

Может, озадачит…Может, не обидит…Ведь кузнечик скачет,А куда – не видит.

Мой сон

Уж солнце зашло; пылает заря.Небесный покров, огнями горя,Прекрасен.Хотелось бы ночь напролет проглядетьНа горнюю, чудную, звездную сеть;Но труд мой усталость и сон одолетьНапрасен!

Я силюсь не спать, но клонит ко сну,Воюся, о музы, вдруг я заснуСном вечным?И кто мою лиру в наследство возьмет?И кто мне чело вкруг венком обовьет?И плачем поэта в гробу помянетСердечным?

Ах! вот он, мой страж! милашка луна!..Как пышно средь звезд несется она,Блистая!..И, с верой предавшись царице ночей,Поддался я воле усталых очей,И видел во сне, среди светлых лучей,Певца я.

И снилося мне, что я тот певец,Что в тайные страсти чуждых сердецСмотрю яИ вижу все думы сокрытые их,А звуки рекой из-под пальцев моихТекут по вселенной со струн золотых,Чаруя.

И слава моя гремит, как труба,И песням моим внимает толпаСо страхом.Но вдруг… я замолк, заболел, схоронен;Землею засыпан; слезой орошен…И в честь мне воздвигли семнадцать колоннНад прахом.

И к Фебу предстал я, чудный певец.И с радостью Феб надел мне венецЛавровый.И вкруг меня нимфы теснятся толпой;И Зевс меня гладит всесильной рукой;Но – ах! – я проснулся, к несчастью, живой,Здоровый!

Предсмертное

Найдено недавно, при ревизии Пробирной Палатки, в делах сей последней

Вот час последних сил упадкаОт органических причин…Прости, Пробирная Палатка,Где я снискал высокий чин,Но музы не отверг объятийСреди мне вверенных занятий!

Мне до могилы два-три шага…Прости, мой стих! и ты, перо!И ты, о писчая бумага,На коей сеял я добро!Уж я потухшая лампадкаИль опрокинутая лодка!

Вот, все пришли… Друзья, бог помочь!.Стоят гишпанцы, греки вкруг…Вот юнкер Шмидт… Принес ПахомычНа гроб мне незабудок пук…Зовет Кондуктор… Ах!..

Необходимое объяснение

Это стихотворение, как указано в заглавии оного, найдено недавно, при ревизии Пробирной Палатки, в секретном деле, за время управления сею Палаткою Козьмы Пруткова. Сослуживцы и подчиненные покойного, допрошенные господином ревизором порознь, единогласно показали, что стихотворение сие написано им, вероятно, в тот самый день и даже перед самым тем мгновением, когда все чиновники Палатки были внезапно, в присутственные часы, потрясены и испуганы громким воплем: «Ах!», раздавшимся из директорского кабинета. Они бросились в этот кабинет и усмотрели там своего директора, Козьму Петровича Пруткова, недвижимым, в кресле перед письменным столом. Они бережно вынесли его в этом же кресле, сначала в приемный зал, а потом в его казенную квартиру, где он мирно скончался через три дня. Господин ревизор признал эти показания достойными полного доверия по следующим соображениям: 1) почерк найденной рукописи сего стихотворения во всем схож с тем несомненным почерком усопшего, коим он писал свои собственноручные доклады по секретным делам и многочисленные административные проекты; 2) содержание стихотворения вполне соответствует объясненному чиновниками обстоятельству, и 3) две последние строфы сего стихотворения писаны весьма нетвердым, дрожащим почерком, с явным, но тщетным усилием соблюсти прямизну строк; а последнее слово: «Ах!» даже не написано, а как бы вычерчено густо и быстро, в последнем порыве улетающей жизни. Вслед за этим словом имеется на бумаге большое чернильное пятно, происшедшее явно от пера, выпавшего из руки. На основании всего вышеизложенного господин ревизор, с разрешения министра финансов, оставил это дело без дальнейших последствий, ограничившись извлечением найденного стихотворения из секретной переписки директора Пробирной Палатки и передачею оного совершенно частно, через сослуживцев покойного Козьмы Пруткова, ближайшим его сотрудникам. Благодаря такой счастливой случайности это предсмертное знаменательное стихотворение Козьмы Пруткова делается в настоящее время достоянием отечественной публики. Уже в последних двух стихах 2-й строфы, несомненно, выказывается предсмертное замешательство мыслей и слуха покойного; а читая третью строфу, мы как бы присутствуем лично при прощании поэта с творением его музы. Словом, в этом стихотворении отпечатлелись все подробности любопытного перехода Козьмы Пруткова в иной мир, прямо с должности директора Пробирной Палатки.