Максим Горький - Каин и Артем Страница 5

Артём медленно обвёл глазами трактир и на ласковое приветствие буфетчика Савки Хлебникова ответил вопросом:

- Каин не был?

- Должен скоро быть... Его время близко...

Артём подошёл к столу у одного из окон, спросил чаю и, положив на стол свои громадные руки, равнодушно осмотрел публику. В трактире было человек десять; они сбились в кучу около двух столов и оттуда наблюдали за Артёмом. Когда глаза их встречали взгляд красавца, они заискивающе улыбались, очевидно, желая вступить в беседу с Артёмом, но тот смотрел на них тяжело и угрюмо. И все молчали, не решаясь заговорить с ним. Хлебников, возясь за буфетом, напевал что-то под нос себе и лисьими глазами посматривал вокруг.

С улицы в окна лился гулкий шум, влетали резкие ругательства, божба, выкрики торговцев. Где-то близко с дребезгом свалились бутылки, разбиваясь о камни мостовой. Артёму стало скучно сидеть в этом душном погребе...

- Ну, вы, волки, - вдруг громко и медленно заговорил он, - вы чего присмирели? Пялят зенки и молчат...

- Можем и говорить, ваша грозность! - сказал Драный Жених, вставая и идя к Артёму.

Это был тощий человек в парусиновой куртке и солдатских штанах, лысый, остробородый, с маленькими красными глазами, ехидно прищуренными.

- Хворал ты, говорят? - спросил он, усаживаясь против Артёма.

- Ну?

- Ничего... Не видать было долго... Спросишь - а где Артём? Говорят, заболеть изволил...

- Так... Ну?

- Ещё - ну? Поедем дальше... Что у тебя болело-то?

- А ты не знаешь?

- Разве я тебя лечил?

- Всё врёшь ведь, собака, - усмехнулся Артём. - И зачем врёшь? Ведь знаешь правду?

- Знаю, - сказал Жених, тоже усмехаясь.

- Так чего же врёшь-то?

- Стало быть, так умнее...

- Умнее. Эх ты!.. огарок!

- Да - ведь скажи тебе правду-то, так ты, пожалуй, рассердишься...

- Наплевать мне на тебя!

- И на том спасибо! А ты с выздоровлением водкой меня не угостишь?

- Спроси...

Жених спросил полбутылки водки и оживился.

- Экая у тебя жизнь лёгкая, Артём!.. Всегда есть деньги...

- Ну, так что?

- Ничего... Выручают тебя бабы, проклятые!

- А на тебя и не смотрят.

- Нам - где уж! У нас не такие ноги, чтобы ходить по твоей дороге, вздохнул Жених.

- Потому баба любит здорового человека. Ты что? А я - чистый человек...

В таком тоне Артём постоянно беседовал с золоторотцами. Его равнодушный, ленивый и густой голос придавал особую силу и тяжесть его словам, и всегда они были грубы, обидны. Быть может, он чувствовал, что эти люди во многом хуже его, но во всём и всегда умнее.

Явился Каин с ящиком своих товаров на груди, с жёлтым ситцевым платьем, переброшенным через левую руку. Сдавленный обычным ему чувством страха, он стал в дверях, вытянул шею и с беспокойной улыбкой оглянул внутренность трактира, но, увидев Артёма, весь просиял радостью. Артём смотрел на него и широко улыбался, шевеля губами.

- Айда ко мне! - крикнул он Каину и, обращаясь к Жениху, насмешливо приказал ему:

- А ты - пошёл прочь! Дай человеку место...

Рыжая, щетинистая рожа Жениха на момент одеревенела от удивления, он медленно поднялся со стула, посмотрел на товарищей, изумлённых не менее его, на Каина, бесшумно и осторожно подходившего к столу... и вдруг озлоблённо плюнул на пол:

- Тьфу!

После чего медленно и молча ушёл за свой стол, где тотчас же раздался глухой шёпот, в котором были ясно слышны ноты насмешки и злобы. Каин всё улыбался растерянно, радостно и в то же время искоса и с тревогой скашивал глаза в сторону обиженного Жениха и его компании.

А Артём добродушно говорил ему:

- Ну, давай чай пить, что ли, купец... Пирога надо купить, - будешь пирог есть? Ты чего туда глядишь?.. А ты плюнь на них, не бойся... Ну-ка, вот я им проповедь скажу...

Он встал, движением плеч сбросил куртку на пол и подошёл к столу недовольных. Высокий и мощный, выпячивая вперёд грудь, разминая плечи и всячески рисуясь своей силой, он стоял перед ними с усмешкой на губах, а они, замерев в осторожных позах, молчали, готовые бежать.

- Ну, - начал Артём, - что вы урчите?

Ему хотелось сказать что-нибудь страшно сильное, но слов не было у него, и он остановился...

- Глаголь сразу! - махнул рукой Драный Жених, скривив губы. - А то лучше отстань от нас во все четыре стороны, богова дубина!..

- Молчи! - повёл бровями Артём. - Озлился, - зазорно тебе, что я с жидом дружбу веду, а тебя прогнал... Я всем вам говорю, - он лучше вас, жид-то! Потому в нём доброта к человеку есть... а у вас нету её... Он только замученный... Вот теперь я беру его под свою руку... и ежели какая-нибудь кикимора обидит его - держись тогда! Прямо говорю - не бить, а мучить буду...

У него дико вспыхнули глаза, жилы на шее вздулись и ноздри задрожали.

- Что побили меня пьяного - это мне нипочём! Силы мне не убавили, только сердце пуще ожесточили... Так и знайте! За Каина, за всякое обидное слово ему - насмерть буду увечить. Так всем и скажите...

Он вздохнул во всю грудь, точно тяжесть с себя сбросил, и, повернувшись к ним спиной, пошёл прочь.

- Здорово пущено! - вполголоса воскликнул Драный Жених и скорчил унылую рожу, глядя, как Артём усаживается против Каина.

Каин сидел за столом, бледный от волнения, и не отводил от Артёма расширенных глаз, полных чувства, неизъяснимого словами.

- Слыхал? - строго спросил его красавец. - Вот... Так и знай, как кто заденет тебя, беги ко мне и говори. Я сейчас приду и развинчу ему кости...

Еврей бормотал что-то, - молился богу или благодарил человека. А Драный Жених и его компания, пошептавшись друг с другом, один за одним стали выходить из трактира. Жених, проходя мимо стола Артёма, напевал себе под нос:

Кабы к моему уму

Прибавили денег тьму,

Ай, хорош бы я был,

Без просыпу я бы пил...

- и, взглянув в лицо Артёму, неожиданно докончил песню своими словами, скорчив рожу и в такт притопывая ногой:

Дураков бы всех скупил,

Да в Чёрном море утопил

Вот как!

- и быстро юркнул в дверь.

Артём выругался и оглянулся вокруг. В полутёмном, закопчённом и пахучем склепе осталось только трое людей - он, Каин против него и Савка за буфетом.

Лисьи глазки Савки встретились с тяжёлым взглядом Артёма, и длинное лицо его приняло выражение сладчайшего благочестия.

- Превосходно и великолепно поступил ты, Артём Михайлыч! - говорил он, поглаживая бороду. - Совсем по завету евангельскому... Как в притче о самарянине милосердном... Во гною и струпьях был Каин-то... А вот ты не побрезговал.

Артём слушал не его слова, а эхо их. Оно, отражаемое сводчатым потолком трактира, плавало в его пахучем воздухе и, густое такое, лезло в уши. Артём молчал и тихонько тряс головой, точно желая отогнать от себя эти звуки. А они всё плавали и вклёвывались в его уши, раздражая его. Было душно и скучно. Какая-то странная тяжесть легла на сердце Артёма.

Он упорно смотрел на Каина. Обжигаясь, дуя на блюдечко, еврей, наклонив голову, пил чай, и блюдечко тряслось в его руках. Иногда Артём ловил на своём лице скользкий взгляд Каина, и силачу от этого взгляда становилось ещё скучнее. Глухое чувство недовольства чем-то росло в его груди, глаза его темнели, он дико осматривался вокруг себя. В голове его, как жернова, ворочались думы без слов. Раньше они не посещали его, но вот во время болезни пришли. И не отходят...

Окна с железными решётками, в них льётся с улицы оглушающий шум. Тяжёлые массы камня висят над головой; липкий от грязи, покрытый сором кирпичный пол... И этот маленький, оборванный, запуганный человек... Сидит, дрожит, молчит... А в деревнях скоро косьба начнётся. Уже за рекой, против города, трава в лугах почти по пояс. И, когда оттуда пахнёт ветер, запахи приносит он заманчивые...

- Что ты молчишь, Каин? - недовольно заговорил Артём. - Али всё ещё боишься меня? Эх, растерянный ты человек!..

Каин поднял голову и странно закачал ею, а лицо у него было сконфуженное и жалкое.

- А что мне говорить? И каким мне языком говорить с вами? Этим, - еврей высунул кончик языка, показывая его Артёму, - которым я со всеми другими людьми говорю? Разве мне не стыдно с вами этим языком говорить? Вы думаете, я не понимаю, что вам тоже стыдно сидеть рядом со мной? Что я, и что вы? Вы, Артём, великая душа, вы - как Иуда Маккавей!.. Что бы вы сделали, если бы знали, зачем господь сотворил вас? А! никто не знает великих тайн творца, и никто не может угадать, зачем дана ему жизнь. Вы не знаете, сколько дней и ночей моей жизни думал я, зачем мне жизнь? Зачем дух мой и ум мой? Что я людям? Плевальница для ядовитой слюны их. А что мне люди? Гады, уязвляющие душу мою... Зачем я живу на земле? И зачем только несчастия знаю я... и в солнце нет луча для меня!

Он говорил эти слова страстным полушёпотом, и - как всегда в минуты возбуждения его исстрадавшейся души - всё лицо его дрожало.

Артём не понимал его речи, но слышал и видел - что-то Каин жалуется. От этого Артёму стало ещё тяжелее.

- Ну вот, опять ты за своё! - с досадой мотнул он головой. - Ведь я же тебе сказал - заступлюсь!