Анна Мар - Женщина на кресте (сборник) Страница 5

Его сердце сжалось.

– Ты устала, Клара… конечно, ты устала… извини меня… Она продолжала смотреть на него скорее испуганно, чем благодарно. Какое еще новое мучение он готовит ей? Она по опыту знала, что он становился особенно мягким, ласковым, предупредительным перед тем, как причинить ей боль.

– Тебя беспокоит Алина?… Она нетактична и болтлива… Уверяю тебя, я даже не нахожу ее достаточно умной.

Клара покачала головой. Она выдавила из себя глухие слова, убирая кофе:

– Девочка очень мила.

– Нет, нет… не будь снисходительна… Обожди, мы скоро уедем на дачу и избавимся от непрошеных визитов…

– Как хочешь…

Он снял и бросил воротничок, манжеты. Запонки покатились на пол. Клара подняла их.

Он улыбался доброй и просительной улыбкой и казался совсем юным со своими пышными золотистыми волосами, крупными губами, черными, гордыми глазами.

Клира вышла и вернулась… У нее слегка кружилась голова… Неужели он до сих пор любит ее?… Ведь когда-то он клялся жениться на ней. Неужели же?… И она уже страдала за Алину.

Шемиот не ушел в спальню, а прилег на диван и подозвал Клару. Обнимая ее, он спрашивал растроганным голосом… Что у нее болит?… Почему она не бережет своего здоровья?… Почему она так грустна?…

Тогда она заплакала, отвечая шепотом, ибо от слабости и волнения у нее не хватало голоса:

– У меня везде болит… грудь, поясница, внизу живота… между лопатками… в пищеводе… Я чувствую, как я задыхаюсь, и этот пот… ты ведь знаешь мое тело?… я всегда была сухая и горячая… теперь я мокрая и холодная, как лягушка… я не сплю и не ем. Я боюсь умереть, Генрих.

Он страстно обнял ее, словно был влюблен в нее без памяти, целовал ее волосы, лицо, руки, утешал, успокаивал, обещал, клялся, покуда она не начала тихо смеяться, просветленная, счастливая, почти здоровая. Тогда он ощутил мертвящую пустоту, глубокое утомление… Проникся мыслью об Алине и равнодушно отослал спать Клару.

Третья глава

Шемиот уехал в имение, ни единым словом не предупредив Алину, даже не простившись с нею по телефону. Алина узнала эту новость от лакея Щурека, который перевез свой синий сундук и теперь исполнял здесь должность садовника. Алина была смертельно оскорблена. Наплакавшись вдоволь, она утешила себя мыслью: «Мужчину всегда пугает сближение с женщиной, И потом эта Клара!.. Она восстанавливает его против меня, А быть может, он мучает меня умышленно?»

Однако она продолжала не спать, томиться, страдала от зноя, мучила всех в доме своей резкостью. Ежедневно сюда являлась Христина.

Алина как-то вспомнила о ее ребенке, который, несмотря на лето, оставался в пансионе. Экономка взялась следить за ним. Бруно целыми днями бродит один по пустым классам и только за обедом, завтраком видит людей. Она представила его круглую головку с каштановыми редкими волосами, серьезные голубые глаза, пухлый ротик. И, содрогаясь от сострадания, упросила Христину привезти к ней Бруно. Увидев его, Алина удивилась. Снова у него был старенький костюмчик, плохо обутые ножки, прошлогодняя шляпа. А между тем еще совсем недавно Алина передала Оскерко довольно солидную сумму, она всегда заботилась об этом несчастном ребенке. Каждый раз при встрече с ним она обходила подряд несколько магазинов, и в те дни ей до самого вечера приносили пакеты и коробки.

Сегодня она рассердилась на Христину:

– Куда ты выбросила деньги?

– Я? Но я заплатила за свое коричневое платье… то, что с голубым жилетом… оно всем нравится…

– О, это гадко… ты дурная мать, Христина.

– Бруно еще мал для нарядов…

И так как Алина занялась мальчиком, Христина кидала вокруг себя мрачные, полные зависти и тоски взгляды. Почему Алина не возьмет его к себе? Что было бы проще, как не жить вместе в этом чудесном, уединенном особняке, среди изящной старинной мебели? О, вместе на этой широкой сладострастной кровати, задернув ее шелковые, лунного цвета занавески. Она бы целовала маленькие ступни ног Алины и линию спины, изогнутую и волнующую, и длинные ароматные волосы, всю ее, всю…

Христина почти задыхалась. Она встала и неожиданно для самой себя очутилась в комнате Войцеховой. Старая служанка в черном платье, но без чепчика бормотала молитву. Они очень приветливо поздоровались.

– Ну, как дела, Войцехова?

Войцехова недовольно пожевала губами. Осторожно она намекнула, что барышня изменилась к худшему. По хозяйству ненужные траты и упущения. Щурек оказался вором, однако барышня не гонит ею, ибо негодяй умеет рассказывать о порядках в доме господина Шемиота.

Христина раздраженно вспыхнула.

– Господин Шемиот – безнравственный человек, – сказала она ледяным тоном, – я не о таком муже мечтала для Алины.

Служанку прорвало:

– О да, барышня ох как попрыгает, когда выйдет замуж за Шемиота… небось, та гувернантка по три дня ходит с мокрыми глазами… Сердце Иисуса, смилуйся над нами!.. Все горе еще и оттого, что барышня неверующая…

И они долго еще сплетничали, терзаемые тревогой и завистью.

Наконец Войцехова проговорила льстиво:

– И почему бы нашей барышне не выйти замуж за пана Витольда? Человек молодой, богатый. Это была бы стоящая партия… Люди заткнули бы свои глотки.

Христина слушала ее, оглушенная. Какая мысль!.. Если бы Алина вышла за Витольда, они бы породнились… вполне естественно, что Христина тогда переедет сюда… И маленький Бруно… и все будет хорошо.

Она подсела к служанке, и они продолжали шептаться, как две заговорщицы.

В комнатах маленький Бруно тихонечко и с удовольствием рассматривал картинки.

Апине стало скучно. Чувствуя себя чужой и собственном доме, уставшая от Христины и бесплодной печали последних дней, она спустилась и сад.

Был полдень. Бледная лазурь казалась раскаленной. На кустах розы цвели вторично: белые, желтые, пурпурные и розовые. Пчелы ползали по ним, как тяжелые капли золотого меда. Белые розы казались сделанными из белого шелка, неживыми, сверкающе-прекрасными и возбуждали сладострастное желание бури, уничтожения, гниения, смерти. Они пили летнее солнце, ароматы, ветер и синеву неба своими детскими, целомудренными устами. Желтые розы, по краям розоватые, словно залитые отблеском зари или заката, теплые, нежные, чувственные и покорные. Бенгальские розы, розы Франции и те, пурпурно-черные махровые, сладкие, как мускат, вызвали в Алине жест восхищения. Розовые розы были круглы, тяжелы, словно зрелые, сочные плоды; густой аромат их, смесь вина, сахара, ванили, осаждался на губах, подобно соленому ветру моря.

В конце аллеи она села на каменную скамью, оглядываясь кругом пьяными глазами. Не была ли любовь соткана из ароматов, солнечных лучей, медленного сладострастия?

И она закрыла глаза, мечтая о Шемиоте и обладая им мысленно с опытностью девственницы.

После ряда бессонных ночей Алина дождалась письма от Шемиота. Самым невинным тоном он приглашал ее к себе в имение. Он объяснял, что через четыре часа езды по железной дороге Алина приедет на станцию Х., где ее будут ждать лошади.

Далее он рассказал, что дом его стоит на горе. Дожди вырыли глубокие извилистые овраги, и по крутизне цветет дикий шиповник. Ниже шумят деревья, и река достигает их корней. Несколько раз он видел молодого орла. В поле можно найти лиловые и желтые ирисы, пахнущие медом, зрелым хлебом, горячей землею, а также голубые, белые, сиреневые колокольчики и липкую смолку.

Алина тихонько вскрикнула и опустила письмо. Что Шемиот думает о ней? Знать ее, Алину, барышню из общества, к себе в имение? И он не написал ни одного слова ни об Юлие, ни о Кларе?… И как он мог быть таким самоуверенным? Вот что значит объясниться в любви первой… женщина всегда это почувствует… ее более не уважают… в ее готовности на все уже не сомневаются… Алина рассердилась, потом заплакала, потом выбранила себя за подозрительность, возликовала, затряслась от любви, нетерпения и решила уехать к Шемиоту. Был понедельник, и она, суеверная, отложила отъезд свой на вторник.

Через час, когда она гуляла по аллее маленькими, чинными шажками, Щурек доложил о приезде Шемиота.

Это был молодой Шемиот, Юлий.

Покуда он вежливо кланялся и передавал поклон от отца, Алина стояла перед ним бледная и растерянная. Она приготовилась видеть его отца.

– Вы снова в городе? Что случилось?

Юлий принял серьезный вид. Клара совсем расхворалась. Они опасаются несчастного исхода. Оставаться в имении без медицинской помощи невозможно. Только что он отвез ее и лечебницу св. Винсента.

– Боже мой, какое несчастье, – повторила Алина.

Потом она вздохнула с огромным облегчением. Так вот почему Шемиот пригласил ее в имение?… Он один… он тоскует… он безумствует… милый, милый!

И она пригласила Юлия завтракать с нежным соболезнованием.

Как никогда, он был интересен сегодня. Его красивая голова с профилем Цезаря, светлый костюм, цветок в петлице, длинный шелковый галстук, весь изящный силуэт молодого человека лет двадцати, а главное, какая-то неуловимая грусть в лице растрогали Алину.