Павел Мельников-Печерский - Красильниковы Страница 5

"Вам, говорю, жалко, а мне вдвое жалчей: я ведь отец, хоть детское сердце и в камне, да отцовское в детках… Да знаете, говорю, Андрей Васильич, русскую пословицу: "Свои собаки грызутся, чужа не приставай". Замолчал.

Митька всю ночь проревел. Я уж дал волю… Проревется, думаю, легче будет. Самого меня от хлеба откинуло: отец ведь, каков ни будь сын — все болезнь утробы моей!..

Поутру в сад я пошел. Обрезываю с яблони сухие сучья у самого абдулинского забора. Слышу, Митькин голос!.. Припал ухом к забору — и ее голос!.. Говорят не по-русски!.. Из моего-то сада калитка тогда была в абдулинский сад — я туда. Свету не взвидел… Митька с немкой обнявшись сидят, плачут да целуются!.. Увидавши меня бежать шельма, — знает кошка, чье мясо съела… А Митька в ноги… "Батюшка, говорит, мы ведь повенчаны!!".

Остамел я, услыхавши срамоту на мою седую голову… Зелень в глазах заходила, к сердцу ровно головня подкатилась!.. На лежанке очнулся, не помню, как и добрел!.. Выдался денек! Пять лет на кости накинул!.. Андрей-от Васильич хорош!.. Приятелем звался, хлеб-соль водил, денег когда займовал, а у Митьки на свадьбе в посаженых был!.. Где-то за морем, пес их знает, свадьбу сыграли… Без моего-то ведома, без родительского благословения!.. Вот они, друзья-то!.. За наше добро нам же рожон в ребро!.. Да и теперь на меня во всем вину валит! Сына, слышь, я погубил! Сами посудите, ваше высокородие, чем же я тут причинен, чем виноват?.. Ведь я отец — а ведь и змея своих детей бережет?.. Ученье всему виной, ученье!.. Не я ж в самом деле!.. Еще слышь, Сережка да Марья Андревна на Митьку-де мне наговаривали!.. Как же!.. Не догадался б без них!.. Так вот!.. Язык-от без костей!.. Вот что!..

На другой день иду от ранней обедни — немка встречу. Не стерпело — зашиб: ударил маленько. Откуда ни возьмись Митька — отнимать ее… Сердце меня и взяло: его в сторону, немку за косу да оземь… Насилу отняли… Уж очень распалился я…

Тяжела, видно, свекрова рука пришлась!.. Зачахла. Месяцев через восемь померла. Ха-ха-ха!.. Слава богу, думаю, теперь у Митьки руки развязаны, поревет-поревет, да и справится… Быль молодцу не укора, будет опять человек… Да беда не живет одна: ты от горя, оно тебе встречу; придет чаша горькая — пей до дна…

На другой день похорон пришел Митька домой… Господи батюшка!.. Никогда этого за ним не важивалось!.. Вот оно где, горе-то неизбывное!.. Митя, мой Митя!..

Крепись, Корнила!.. Терпи, голова, благо в кости скована!.. Эх, изведал бы кто мое горе отцовское!.. Глуби моря шапкой не вычерпать, слез кровавых родного отца не высушить!.. Пуншу, пуншу, Петрович!..

— Что ж потом сталось с ним? — спросил я после долгого молчания.

— Не пытайте отца!.. Горько!.. Упился я бедами, охмелился слезами!.. Петрович! лей до краев!..[3]

ПРИМЕЧАНИЯ

Как и в большинстве последующих его произведений, в основе «Красильниковых» лежат конкретные факты жизни, с которыми сталкивался Мельников-Печерский во время многочисленных и продолжительных служебных разъездов. В воспоминаниях сына писателя, А. П. Мельникова, имеется такое свидетельство: "Когда читаешь «Красильниковых», так и кажется, что происходит все это не то в с. Богородском Горбатовского уезда, не то в с. Катунках — Балахнинского, — селениях, известных своим кожевенным производством" (Сборник, стр. 25).

Правда, после успеха «Красильниковых» Мельников снова надолго замолчал. Теперь это объяснялось уже не только его неуверенностью в своем писательском призвании. В сущности, весь его жизненный опыт давал ему для его творчества такой материал, который сам по себе заключал в себе обличение господствовавших в то время в России порядков. А цензурные условия последних лет царствования Николая I были таковы, что малейшие признаки подобного обличения были основанием для запрета любого произведения и навлекали на писателей самые свирепые гонения.

Однако можно предполагать, что в годы вынужденного молчания Мельников не переставал накапливать, обдумывать и систематизировать жизненный материал для будущих своих произведений. Только этим и можно объяснить, что в 1856–1857 годах, когда после смерти Николая I и поражения самодержавно-крепостнической России в Крымской войне цензурный гнет был несколько ослаблен, он в короткое время написал целую серию обличительных повестей и рассказов, сразу выдвинувших его в число наиболее популярных и влиятельных литераторов тех лет.

Примечания

1

Лучшие сорта кожи — марокен, которые выделываются… (франц.)

2

Когда летит пробка из шампанского… меня охватывает веселье… (франц.)

3

Впервые напечатано в журнале «Москвитянин» за 1852 год, Љ 8. Подпись — А. Печерский. Об обстоятельствах, при которых написан этот рассказ, и об отзыве критика «Современника» см. автобиографию П. И. Мельникова (стр. 318 настоящего тома).