Анатолий Клеменко - Маркитанты демократии Страница 5

- Они меня зарежут. Надо срочно продавать квартиру, пока за нее можно взять семь тысяч баксов. Я уже нашел покупателя.

- Какую квартиру? - не поняла я.

- Нашу, Анечка, нашу - я под нее взял кредит.

Я подумала, что он шутит, квартиру-то мне оставила в наследство баба Лена.

- Ты шутишь? - спросила я.

- Какие могут быть шутки? Они похитят нашу дочь.

- Ты взял кредит под Олюшку?

- Под квартиру, Анечка, под квартиру. В конце концов, я глава семьи или нет?!

- Ты - глава семьи! - Я захохотала и не могла остановиться - началась истерика.

Когда я обессилела, он продолжил:

- Тысячи три останется. Жить перейдете к теще. Теперь я уже буду продавать не овощи-фрукты, а ноу-хау, займусь концертной деятельностью или вербовкой рабочих в Израиль.

Живешь с человеком, любишь его, детей от него рожаешь - и вдруг обнаруживаешь, что он дурак и подлец... Мне бы с ним раньше развестись, когда узнала о его любовницах. Боялась поверить. Когда поверишь, надо совершать поступок, а это всю жизнь меняет. Вот и приходится во имя семьи поддерживать установившийся порядок неверием не только в сплетни, слухи, но и в факты.

Доложив о своих планах, он ушел, где-то напился и, вернувшись домой, не раздевшись, заснул на диване.

Олюшка последние месяцы спала со мной. Подкатится под бок и дышит на грудь, отогревает душу, так что нежность порой переполняет меня, и я плачу. В ту ночь заснуть не смогла. Как тут заснешь, когда этот сказал, что у меня Олюшку могут выкрасть.

Утром подступилась к нему: говори, у кого занимал. Он сразу на дыбки встал, дескать, это наши разборки, нечего тебе вмешиваться.

- Не ваши, - говорю, - это он тебя на части разбирать будет, кредитор твой. Либо ведешь меня к нему, либо я завтра подаю на развод, и тогда разбирайтесь сами... Кстати, у твоей мамы в Москве квартира.

Бессонница пошла мне впрок, многое передумала и решила, что, если на Олега полагаться - пропадем. Он подчинился. Мы отвезли Олюшку в детсад, я отпросилась с работы, и отправились к кровососу-процентщику.

По виду процентщик не был крутым: упитанный, лысенький, улыбка неловкая, смущенная. С этой улыбкой он мне и поведал, что за четыре дня просрочки долг вырос на сорок долларов.

- Ваша квартира стоит семь, - сказал он, - если вы будете тянуть с продажей, у вас ничего не останется.

- А если... - начала было я, но он опередил:

- Если долг в срок не погасите, я вашему Олегу не завидую. - и после паузы: - Вам тоже. Впрочем...

Я это "впрочем" поняла по-своему и озлобилась.

- Никакого "впрочем" не будет!

Он рассмеялся и тут же посуровел.

- Будет, как я захочу. Впрочем... - он сделал паузу, я промолчала. впрочем, мне ведь тоже не хочется крови. - и перешел на "ты". - я дам тебе отсрочку на полгода. Будешь возвращать мне по семьсот баксов в месяц. Если за полгода не рассчитаешься, отдашь квартиру.

- Но я не брала у вас денег! - возмутилась я.

- Муж твой брал, есть расписка. - он открыл сейф и показал расписку. раз муж твой, ты несешь за него ответственность. Так что не теряй времени: либо продавай квартиру, либо принимай это условие.

- Выходит, если я через полгода не верну весь долг, то, что отдам раньше, пропадет?

Он пожал плечами: дескать, что поделаешь.

Я вышла на улицу. Олег исчез. И правильно сделал - я готова была убить его. Надо было что-то предпринимать, искать выход. Я шла куда глаза глядят и оказалась на рынке, напротив торговки нижним бельем. Остановилась и стою как вкопанная.

- Что, плохо? - спросила торговка.

Она была толстая, кричаще одетая и раскрашенная, но бабью простоту ничем не прикроешь и не замажешь, если она есть, конечно. Тетка располагала к откровенности, и я рассказала про свою беду.

Она выслушала и подытожила:

- Мужик нынче измельчал. Собираешься жить с ним и дальше?

- Его грозятся убить.

- Жалеешь... а он тебя жалел, когда закладывал твою квартиру? Семьсот долларов в месяц! Ну и кровосос. Знает, сволочь, что не добыть тебе таких денег. Ну и мужики, ну и подлое племя! А ты добудь деньги назло. Можно добыть, но для этого придется забыть про дом, про стыд и совесть, про то, что ты слабый пол, и с работы теперешней уйти. Я езжу в Польшу раз в месяц, беру там товар, здесь продаю, с пятисот долларов имею триста. Решишься, помогу с реализацией. Тебя как звать?

- Аня, - назвалась я.

- Ну а я Дуся. Можешь называть Евдокией Ивановной. Через неделю наша группа едет, я тебя отрекомендую как племянницу.

Так и стала я челночить. Привезу этот товар, сдам Евдокии Ивановне и рассчитаюсь с Пончиком, такая кличка у моего кровососа. Впрочем, я его оправдала, как и многое из того, что раньше казалось грязным, подлым. Оправдала полячку-таможенницу, что роется в сумках в поисках самой дорогой вещи, чтоб взять ее себе, тогда она закроет глаза на то, что товара вывозится не на триста долларов, как положено, а на все семьсот-восемьсот. Оправдываю украинских таможенников, которых салом не корми, а дай права покачать. Оправдываю правительство, которому надо платить неизвестно за какие заслуги, оправдываю рэкетиров, что дерут плату за место на рынке. Оправдала их, чтоб и себя как-то оправдать, ведь не осталось во мне ничего от девочки Анечки, от студентки-комсомолки Ани и от учителя математики Анны Петровны. Есть Анка-пулеметчица - такая у меня кличка за мою бойкость. Тараню за каждую ездку по три вот такие сумки, любая не меньше мешка. Порой кажется, что жилы вот-вот порвутся. Больше всего боюсь радикулита или смещения позвонков, но думаю - года на два меня еще хватит.

С мужем развелась, а все равно поддерживаю его, отстегиваю в месяц семьдесят баксов. Перед этой поездкой уговорила лечиться от пьянки принудительно. Ну как его бросишь: хоть и подлый, а свой, дочка у нас, она так на него похожа. Если вылечится, может, и сойдемся, одному ему не выжить.

Ну вот, говорю все, говорю, а водка стынет. Давайте выпьем за мое освобождение от кабалы. Из Польши водку везу. Дрянь, хуже нашей. Не подумайте: вот, дескать, мужика лечит, а сама пьет. Пью немного, порой так натягаешься, что заснуть не можешь, а выпьешь рюмку-другую и успокоишься. Но курить пристрастилась. Знаю, что вредно, а дымлю. Дочку вижу раз в неделю, когда случается день-другой отдыха меж поездками. Зато сколько радости. И я, и она так ждем этой встречи. Славная она у меня, добрая. Боюсь за нее, на добрых-то в наше время воду возят. Мечтаю в школу вернуться, но, боюсь, не получится - деньгами отравлена, они ведь как наркотик.

Ну вот, магала началась, Копай-город, кажется, приехала.

Она сняла сумки с верхней полки, перенесла в тамбур, вернулась проститься:

- Здоровья вам и счастливого пути. Вот высказалась, и на душе полегчало. Спасибо, что выслушали.

Вагон остановился. Я помог Ане вынести сумки на перрон. Она погрузила их на ручную тележку, стянула веревкой и въехала в поток людей, катящих, волокущих сумки, баулы, чемоданы, ящики. И составляли этот поток в основном женщины - маркитантки демократии.

Это они, названные нами слабым полом, охраняют наш очаг, растят наших детей, взваливают на себя наши трудности и беды, пока мы, здоровые мужики, воюем с сомнениями, с ленью, с ветряными мельницами и с зеленым змием.