Глеб Успенский - Растеряевские типы и сцены Страница 5

Я налил гостю другой стакан чаю; он подвинул его к себе, вытер ладонью запотелый лоб и спрятал за ухо свесившуюся прядь волос.

— Бывало, — продолжал он, — какое ото всех почтение! Истинно говорю, умереть — не лгу, идешь, бывало, по улице-то, — только шапку сымаешь, только сымаешь: "А! Иванов! Капитоша! зайди, долбони рюмочку!" — "Эй! друг! сделай штучку…." — "Что дашь?" — "Что угодно!" Ей-ей-с! Иные и господа, а обращались в лучшем виде… У купца у Псунова у одного сколько я денег перебрал, кажется, сметы нет!.. В прежнее время у него в доме — Садом-Гамор: турок ли, арап ли какой, панорамщик, всякий, всякий к нему шел… И что только творилось!.. Музыканты играют, обезьяны ученые скачут, кто на флейте, кто на кларнете, кто фокусы показывает, кто колесом ходит, — ну, то есть, столпотворение было!.. А Псунов-то этот лежит, бывало, в одной рубахе на диване, только покрикивает: "Эй, ребята, проворней!" И я тут же толкусь… Нет-нет и на мою ладонь что-нибудь капнет, — все дай сюда! Все ребятишкам…

— Вы женаты? — спросил я.

— Как же-с! — сказал гость, и, к удивлению моему, сказал как бы даже с удовольствием. — Как же-с, уж у меня, слава богу, старшему сыну четырнадцатый год, как же-с! Слава богу… Изволили читать бумагу-то? Афишку мою? Все он-с!.. И преотличнейший почерк!.. Да-с, благодарен за это! Одно только и утешение, что семья… По крайности за нее отбиваешься… Ну и жена, дай бог ей здоровья, любит меня… Д-да! И даже так любит, что — на редкость!.. Собили [1] было мне невесту и с деньгами и из чиновничьего звания, да подумал-подумал я, что я с ней, с благородной-то, буду делать? Думаю — бог с ними и с деньгами!.. Взял простенькую, сироту, и слава тебе, господи, благодарю моего бога, живем дружно… Да опять, всегда уж у меня дома горшок щей-то найдется, с голоду не умру… "Когда же это, говорит, Капитоша, мы с тобой разбогатеем?" — "А вот, говорю, погоди… Скоро" (Рассказчик усмехнулся и прибавил:) Да ведь что будешь делать-то? Откуда взять? Ну, и посмеемся, пошутим с горя-то!.. И какое ей, то есть супруге-то, господь дал терпение, — ей-ей! Теперь вы возьмите наше житье: вот эдакую конурку мы вчетвером занимаем; стряпущей печки у нас нету, лежанка; понадобится иной раз что-нибудь съедобное, идем просить хозяйку: "Позвольте, дескать, нам горшочек в вашей печи поставить…" Так они, хозяева-то, жену мою — уж они ее! И "нищая!" и "когда вы передохнете; вы, говорит, с дьяволом знакомы…" Та все молчит. Только от хозяев нам и название одно: "трубалеты". Девчонки у них, у хозяев то есть, так и тех разным словам научают… Идет сын мой, а они ему: "трубалет, трубалет!" Жена моя подзывает его и говорит: "А ты ей скажи…" Он и скажи!.. "Ты трубалет!" А сын-то: "А ты", говорит… Прибежали хозяева — ва-ай-на! "Как вы смеете таким пакостным словам детей учить? Долой из нашего дому!.." А долой — так долой!

Гость мой вздохнул.

— И съехали!.. Да нешто в первый раз?.. Ну, а как же, позвольте вас спросить, неужто ж за свое кровное-то не заступиться? Ведь это вон и животная какая-нибудь — и та любит свое нарождение? А уж мы-то с женой сами не едим, да им даем!..

"И-и, да сколько я защиты от супруги моей видел, кажется, и пересказать нельзя! Только за ее сердцем и живу. И что только не перемучилась она! Однажды, помню об рождестве, объявляют набор… Военное время было в те поры, на военном положении. Я этого ничего не знаю; приглашают меня к купцу Тюрину — вечерок увеселить. Перекрестился, поблагодарил бога, пошел к нему. Все благополучно. Играю я, так-то, фокусы; очень мною господа довольны, хозяин два рубля серебром дали. Я ничего не знаю, продолжаю свое дело, только подходит ко мне господин Премудров, чиновник. "А тебя, говорит, Капитон, ведь в солдаты…" — "Как так?" говорю… Задрожал я весь, себя не помню. "Я, говорю, вашескородие, одиночка". — "Общество, говорит, определило…" Помутилось у меня в глазах, хочу-хочу фокус показать, пальцы окоченели, язык как палка, ничего не могу! Принужден я объявить: "Так и так, говорю, почтеннейшие господа, не могу далее продолжать. Прошу вас, будьте так добры, извините… По болезни…" Собрал кой-какую механику (это для фокусов надобна она), собрал механику, бегу домой… Рассказал жене. Плачем мы, горюем: как быть, куда деться? Надумали мы к ее брату сходить; говорим, так и так. Жена в ноги. Я за ней.

"Надо нам, говорю, братец, охотника нанять: я жену оставить не могу. Женщина больная, без мужчины ей быть трудно". Начал брат думать; думали, думали, придумали дом заложить. Прошло времени дни с два. Из управы прислан будочник: требуют через полицию в губернское правление… Пошел я тут к одному знакомому попросить: нельзя ли какое-нибудь пособие оказать? — Знакомые купцы говорят: "Не робей, Иванов, выкупим! Пущай, говорят, тебя и забреют, все же тем временем ты подыскивай охотника, мы его окупим; что будет больше сотни — наше!" Порешили мы с жениным братом к закладчику ехать; надо ж на первое-то время, пока с охотником сладить, хоть сколько-нибудь капиталу. Да опять и сто серебром надобно раздобыть. Порешили мы с ним ехать, а денег-то на дорогу ни у него, ни у меня нету. А ехать надо было за четырнадцать верст, в Засеку. Засечный сторож под залог денег дать обещался… Ехать, ехать, — а ехать не с чем. Сейчас жена — самовар по боку, приносит три серебра, зелененькую… Наняли мужика, поехали. К вечеру добрались к закладчику, начинаем разговор: "Так и так, говорит брат, не возьмете ли дом под залог? Дом новый, всего десятый год строен". — "Надо, говорит, поглядеть". — "Да помилуйте, говорит брат, вот купчая здесь, говорит, и прописано, в котором году, и в планте сказано… А ехать ежели угодно, то и ехать можно, только нельзя ли нам сколько-нибудь под залог этого планту и купчей?.. Нам, говорит, завтрашнего числа в присутствие к приему надо, так потребуются деньги…" — "Нет, говорит, надо посмотреть… Я так отроду под бумагу денег не давал"…

"Что ты будешь делать? Поехали обратно. Назавтра мне и лоб забрили! Прихожу домой некрутом! Ах, ваш-скобродие, как в то время сердце мое разрывалось!.. Верите ли?.. Н-но, думаю, все бог! Пошел к этим купцам, что помочь-то собирались мне дать, пошел к ним.

"Вот, говорю, господа купцы, каков я стал!.. — на солдатскую шинель указываю… — Неужто ж не будет у вас никакой защиты?" — "Будет, будет, говорят, Иванов: ищи охотника…" Стала жена рыскать — охотника искать. Я тем временем уж и на перекличку начал ходить и артикул солдатский справлял; приду, бывало, под вечер домой-то, верите ли, как сердце замрет: поглядишь кругом — бедность, а жил бы, не расстался!.. Ей-ей! Подходит время к походу, две недели сроку осталось, подходит время из дому уходить, а охотника нет как нет!.. Наконец того — подыскали! Дешевисть необыкновенная: три дня гулять и пятьдесят серебра при походе… Пошел к этим купцам знакомым, прихожу к одному, говорю: "Нашел охотника!.. Не будет ли от вашей милости, что пообещали?" — "Изволь!" говорит и подает красную… Я говорю: "Что ж это такое? Я, говорю, на одно гулянье сто-то серебром должен исхарчить, где ж, говорю, ваш-скобродие, еще-то добуду?.. Ведь не сегодня-завтра поход!" — "Толкнись, говорит, друг, к другим!.." Пошел я к другим: у одного "деньги не дома"; другой говорит: "я думал, говорит, месяца через два"; третий просит: "подожди!" Нет мне ниоткуда пособия!.. Были десять целковых: охотник пристает с гуляньем, истратил их до копеечки! Где-то, уж господь его знает, женин брат — дай ему господи много лет здравствовать и всякого ему от бога благополучия! — где-то раздобыл он сотенную; сейчас мы охотнику пятьдесят по уговору, и три дня с ним гуляли… И какая у нас с женой радость была в ту пору!.. Радовались мы так-то, однако же подходит время охотника к приему вести, а он и глазом не моргнет. "Как это так? Ты, говорю, деньги взял, уговор был охотой… За это, говорю, и начальство вступится. Силой возьмут да представят в присутствие…" — "Ну это, говорит, навряд!.. Меня, говорит, и по закону в охотники нанимать нельзя: я дьячок! С семейством! У меня семья!.. За меня ты, говорит, сам еще тысячу раз в солдаты пойдешь!.." Стали у чиновников спрашивать — так и есть, нельзя! А подошло время, через два дни поход… Царь небесный! Ревем мы с бабой, как ребята малые: чисто-начисто пропадать приходится… И что ж, вы думаете, вышло? На другой день к вечеру, накануне, значит, быть походу, стало мне легче! Ведь вот чудо-то какое! Легче, легче, и совсем повеселел! "Маша, говорю, сём [2] я к господину откупщику схожу, фокусов сыграть, и может быть, между прочим, господь мне поможет…" Дело было на масленицу; надеваю я, для забавы, турецкое чалмо и этакой балахон — туркой наряжаюсь. Смотрит на меня супруга и говорит: "Сём, говорит, Иваныч, я и себе чалмо надену? Может быть, говорит, господин откупщик сжалятся над нами, когда увидят, что муж и жена одним мастерством живут; может, он и не захочет нас, говорит, разлучить!.." — "Матушка моя, говорю: ты в таком таперича положении (она в то время в этаком положении была-с), ты, говорю, в таком положении, для чего тебе натруждать себя?.." — "Ну, говорит, за одно! Либо, говорит, жизнь, либо смерть!.." Надевает она на себя чалмо турецкое, шаль (платок этакой, ковровой-с), шаль эту через плечо, по-цыгански. Пошли!.. Идем, идем, да заплачем оба, в чалмах-то этих! Идут люди, глядят на нас и говорят: "С чего это два турки плачут?" Приходим к откупщику. "Как об вас доложить?" — "Иванов, говорю, с супругой!.." — "Принять!" Входим мы в залу, гости… Страсть гостей!.. Откупщика, Радивон Игнатьича, я знал, и он меня тоже знавал… "А, говорит, ну, делай!" Начинаю я делать фокусы, сердце так и стучит: завтра в солдаты!.. Делаю фокусы, господа смеются, довольны. "А это кто же с тобой?" Радивон-то Игнатьич говорит. "А это-с, говорю, жена моя, супруга…" — "Что же, говорит, и она по этой части может?.." Я молчу. "Можете вы, душенька?" (У жены спрашивает…) "Могу-с", говорит… (Вижу, бе-елая вся!) "Так пройдитесь, говорит, "По улице мостовой"". Маша сейчас голову книзу, руки над головой согнула и поплыла… Да ведь как-с! Откуда это взялось!.. Барышня по фортопьянам ударила, а она плывет, извивается… Ах, замерло у меня сердце! Тут начали господа трепать в ладоши. "Преотлично, кричат, превосходно! еще! еще!.." А она и еще того лучше… Не удержался я: так у меня слезы-то полились, полились, кап, кап… Радивон Игнатьич кричит: "Это что? на масленице-то? У меня в доме?.." Я в ноги! Маша где плясала, тут на колени и повалилась! "Что-что? как-как?" Рассказали мы. "Одна надежда на вашу милость!.. Завтра на войну… жена… дети". — "Не робей, говорит. Вот тебе…" И выносит двести серебром! "Поминай на молитве".