Непосредственный человек - Ричард Руссо Страница 5

— Если ты расскажешь ей, богом клянусь… — бормотал он.

— Глупости, — сказал я. — Разумеется, я все расскажу ей, как только вернусь домой.

— А как же наша дружба?

— Чья?

— Наша. Твоя и моя.

— Какая дружба? — переспросил я. — Это ведь не я влюбился в твою жену. Перестань рассуждать о дружбе. Мне бы следовало тебе врезать.

Он пьяно ухмыльнулся:

— Ты пацифист, не забыл?

— Это не значит, что я не могу тебе угрожать, — ответил я. — Это всего лишь значит, что ты не обязан принимать мои угрозы всерьез.

Но он принимал их всерьез, он все принимал всерьез, я уж видел.

— Ты недостаточно ее любишь, — сказал он со слезами на глазах. Самыми настоящими.

— Почем ты знаешь? — парировал Уильям Генри Деверо Младший с сухими глазами.

— Недостаточно! — повторил он.

— Тебе станет лучше, если я пообещаю накинуться на нее, как только вернусь домой?

Послушайте, ну абсурдная же ситуация. Двое мужчин средних лет — мы достигли средних лет уже тогда — сидят в баре в Рэйлтоне, штат Пенсильвания, спорят о том, сколько любви достаточно, сколько еще положено. Однако Тедди не замечал этой абсурдности, и на миг мне в самом деле показалось, что он готов меня ударить. Ему бы следовало понимать, что я его дразню, но Тедди принадлежит к подавляющему большинству людей — к тем, кто верит, что с любовью шутить нельзя. Не понимаю, как человек может не шутить на эту тему и считать, что у него есть чувство юмора.

С того вечера о признании Тедди упоминал только я. От своего признания он не отрекся, но тот инцидент продолжал его тревожить.

— Было бы неплохо, если бы и ты питал какие-то чувства к Джун, — сказал он сейчас, улыбаясь печально. — Согласен на взаимную симпатию на расстоянии.

— Сколько тебе лет? — поинтересовался я.

Он затих на минуту.

— Ну хорошо, — сказал он наконец, — на самом деле я вызвался отвезти тебя, потому что…

— Господи боже, — простонал я. — Вот оно.

Я знал, что меня ждет. В последние месяцы распространился слух о нависшей над университетом чистке, и, дескать, на этот раз дело дойдет и до сотрудников с постоянным контрактом. Случись такое, под ударом окажутся практически все члены английской кафедры. Это известие якобы сообщается каждому заведующему кафедрой индивидуально на отчетной встрече в конце года с университетским руководством. В зависимости от версии, главу кафедры либо просят, либо принуждают составить список сотрудников, без которых можно обойтись. Стаж, опять-таки по слухам, не принимается во внимание.

— Ладно, — сказал я. — Выкладывай, с кем ты говорил на этот раз?

— С Арни Дренкером с психфака.

— И ты веришь Арни Дренкеру? — спросил я. — Он же псих со справкой.

— Он клянется, что ему приказали составить список.

Не получив немедленного ответа, Тедди оторвал взгляд от дороги и оглянулся на меня. Моя правая ноздря, теперь раздувшаяся так, что я отчетливо видел ее краем глаза, от такого пристального внимания задергалась.

— Почему ты не желаешь отнестись к этой ситуации более серьезно?

— Потому что сейчас апрель, Тедди, — разъяснил я.

Старый, нескончаемый разговор. С наступлением апреля паранойя университетских обостряется — это при том, что своей «обычной» паранойей они вполне способны загубить самый прекрасный день любого времени года. Но апрель ужаснее всего. Какую бы гадость нам ни готовили, ее всегда планируют в апреле, затем осуществляют летом, когда мы разъедемся. В сентябре уже поздно спорить из-за сниженных премий, урезанного командировочного фонда и удвоенной цены абонемента на парковку возле корпуса современных языков. Слухи о жестком сокращении бюджета, которое скажется на сотрудниках, распространяются в апреле вот уже пятый год подряд, но на этот раз они особенно упорны и заразительны. Но факт остается фактом: каждый год власти грозятся решительно урезать расходы на высшее образование. Каждый год высокопоставленная команда защитников образования отправляется на Капитолий лоббировать увеличение расходов. Каждый год с обеих сторон звучат обвинения, гремят передовицы газет. Каждый год сокращение бюджета начинает осуществляться в соответствии с прозвучавшими угрозами, но в последний момент финансового года обнаруживаются средства и бюджет (почти) восстанавливается. Каждый год я прихожу к выводу, к которому пришел бы и Уильям Оккам (первый, великий и современный Уильям, главный Уильям своей эпохи и нашей, единственный Уильям, какой нам нужен, тот, кто наделил нас замечательной бритвой для отделения простой истины, претерпел изгнание и отдал жизнь, чтобы наши академические грехи были прощены): никакой чистки среди сотрудников в этом году не будет, как не было ее в прошлом году и не будет в следующем. Если что и будет в следующем году, то, скорее всего, очередное затягивание поясов — еще больше сотрудников останутся без творческого отпуска, продолжится мораторий на заключение новых контрактов, меньше денег дадут на ксерокопирование. А что уж точно будет в следующем году, так это очередной апрель и очередной цикл слухов.

Тедди снова бросил на меня быстрый взгляд исподтишка.

— Ты хоть имеешь представление, о чем говорят твои коллеги?

— Нет, — ответил я и тут же уточнил: — То есть да, я знаю своих коллег, так что могу себе представить, о чем они говорят.

— Они говорят — то, как ты отмахиваешься от слухов, подозрительно. Гадают, не составил ли ты уже список.

Я преувеличенно вздохнул.

— Если бы я его составлял, длинный бы вышел список. Стоит взяться за сухостой на нашей кафедре, и двадцатью процентами дело не ограничится.

— Вот из-за таких твоих разговоров люди и нервничают. Неподходящее время для шуток. Если бы ты доверился мне, рассказал, что тебе известно, я бы успокоил наших друзей.

— А если мне ничего не известно?

— Будь по-твоему, — ответил Тедди с таким видом, словно теперь-то я точно его обидел. — Я тебе тоже не все рассказывал, когда возглавлял кафедру.

— Рассказывал, — уязвил я его. — Я это хорошо помню, потому что вовсе не хотел этого знать.

Заметив, как он обижен, я слегка сдал назад.

— Мне предстоит встреча с Дикки на этой неделе, — сообщил я, пытаясь сообразить, на завтра назначена она или на пятницу.

Тедди не отреагировал. Он словно и не слышал. Вот она, паранойя. Он уставился в зеркало заднего вида так, будто нас преследуют. Обернувшись, я понял, что нас и в самом деле преследует, висит у нас на хвосте красный спортивный автомобиль, резко перестраивается, с ревом обгоняет,