Хижина пастыря - Тим Уинтон Страница 5

Мама умерла, я оказался с ним один и почти бросил молиться. Понял – я должен либо убить его, либо пережить. Мне не хватало смелости пристрелить Гондона. Я считал себя на такое не способным. Трусил, короче говоря. И тут, твою налево, ему на голову наконец-то рухнула тяжеленная штука. Вывод? Не знаю. Может, я и не виноват. Может, Кэп сам все подстроил. Почувствовал, например, стыд или одиночество – или просто нажрался до чертиков.

А вдруг это сделал кто-то другой? Гондона ненавидел не я один. Пофиг кто. Реечный домкрат – вот мое спасение и мое милосердие.

Не знаю, действительно ли я думал подобную хрень, пока топал на север. Кое-что, может, и думал. Трудно вспомнить. В памяти дыры. Я был перепуган и пришиблен; почти не соображал. Как пес, даже еще глупее. А вот позже я так рассуждал, да. Если честно, до сих пор рассуждаю. Разве сегодня я не молюсь, не заклинаю – пусть она ждет меня в конце шоссе, пусть будет готова по моему звонку? Когда нуждаешься в чем-то, даже если его нельзя получить – особенно если нельзя получить, – все равно просишь. Не веришь в этот бред, но молишься – чему-нибудь, кому-нибудь. Ругаешься с телевизором, разговариваешь с котами и орешь на машины. Черт, я умолял лужи, звезды и камни! И мне не стыдно в этом признаваться.

Но молиться о том, чтобы кого-то убило? Такая себе философия…

В первые дни путешествия я знал одно. Именно это помогло мне двигаться дальше, когда паника немного отпустила. Я есть. Я смог. Уцелел. Выжил. Везение, ответ на молитвы – не важно. Случилось чудо, и после него остался я. Я, сукины вы дети!

Глаз видел кое-как. Я по-прежнему мечтал его промыть и охладить, но боялся потратить лишний глоток воды. Так и брел, больной и очумевший, и смотрел одним здоровым глазом. Держал курс на север, по возможности. У меня не имелось четкого плана, только добраться до Магнита. До которого от Монктона триста километров. Путь неблизкий, и как его одолеть, я пока не знал. Правда, в тот момент меня больше всего волновало укрытие. Найти деревья! И побыстрей. Как только я нырну в заросли, смогу двигаться незамеченным. И уже не спешить. Спокойно думать.

Я в любом случае шел бы на север. Даже если б идти было не к кому. К югу отсюда сплошные фермы да поля. Есть немного деревьев, там, где разводят овец и коров, но и людей больше. Еще дальше – город, туда мне никак.

Меня никогда не называли везунчиком – а может, зря? Хотя бы потому, что от Монктона не очень далеко до золотых приисков, где-то час езды на машине. Многие считают, будто вокруг приисков одна пустыня. Земля там каменистая, врать не буду, но зелени больше, чем вы думаете. Я-то в курсе. Тут мне тоже повезло, и за это, между прочим, спасибо Капитану. Он кое-чему меня научил. Вбил в меня закалку и живучесть. Еще я умею охотиться и разделывать добычу. Знаю укромные местечки для лагеря. В золотом краю. В стороне от дорог. Там, где никто не додумается искать.

Под конец дня я увидел впереди длинную голубую линию и чуть в штаны не наделал. Копы, целая армия, ждут меня! Я пискнул, как девчонка, и нырнул лицом в канаву. Набрал полный рот грязи, получил бутылью по зубам. Я лежал, корчился и ловил губами воздух. Куда бежать? Позади голая земля. Я отдышался, осторожно выглянул. И все понял. Ну и придурок! Это не люди, а деревья. Я ужасно на себя разозлился. Хотя почувствовал облегчение. Да уж, обхохочешься.

Глотнул из бутыли, полежал с минутку. Довольный до невозможности, аж весь размяк и расплылся от радости. Потом, наверное, ненадолго уснул. Открыл глаза и увидел двух хохлатых голубей. Они сидели на краю канавы, разглядывали меня. Небо над ними было бледное, скоро закат. Я шевельнулся, и птицы улетели, крылья со свистом рассекли воздух. Я встал, собрался с силами и рванул в укрытие, под деревья.

Тут росли низкие акации и буравовидные эвкалипты. Еще караджонг. Не гиганты, но спрятаться можно. Лес тянулся насколько хватало глаз. Я шел по нему и шел. Наконец стемнело, я дико устал и начал спотыкаться. Только бы шею не сломать! Мне нравилось среди деревьев, они закрывали со всех сторон. В ту ночь я развел костер. Вы не представляете, до чего хорошо с огнем. Я был так счастлив, будто нашел дом, где можно и самому пожить, и машину под навес поставить.

Я съел две холодные отбивные и три запеченные картофелины. Их запах держался на пальцах до утра, будто после свидания с девчонкой. От таких мыслей я включил телефон. Глупо, конечно. Просто у меня в мозгах помутилось. Сигнал был совсем слабый, одно деление, но свет на экране радовал. Ни сообщений, ни пропущенных звонков. Ничего, ни единого уведомления. Все эсэмэски от нее – старые. Я глянул пару фотографий, и меня чуть не порвало. Нет, нельзя распускать нюни! И разряжать батарею. Нужно думать головой. Не звонить, не использовать GPS. Только этого мало. Включил телефон – сразу соединился с вышкой и оставил след. Идиот. Копы, наверное, могут дистанционно мухлевать с мобилками, следить за нами незаметно. Ну же, отключай телефон и не раскисай! Счастливое настроение пропало.

Теперь я просто смотрел в огонь и боролся с жалостью к самому себе. Уговаривал – здесь не холодно, и комаров нет. Я мертвый от усталости, но не голодный. К тому же я прошел приличное расстояние. Еще день-два, и я в безопасности.

Спал я хорошо, только видел сны и часто просыпался. Ветра не было, но деревья скрипели и трещали. Несколько раз что-то хрустнуло. Кенгуру, наверное. По крайней мере, я надеялся, что кенгуру. Каждый раз подпрыгивал, сердце выскакивало.

Ругал себя – будь мужиком, ссыкло!

Она однажды услышала, как я это сказал. Мама. Сказал маленькому кузену возле прачечной – он ревел из-за крошечной ссадины на коленке. Мама посмотрела на меня с отвращением. Что? удивился я. Я ничего не сделал.

Ты ничем не лучше отца, Джекси, ответила она. Выражаешься, как он.

Я так бесился, что не смотрел в ее сторону три дня.

Мама во мне ошибалась. Только и я ошибался.

Твердил себе – ты не из тех, кто молится, или разговаривает сам с собой, или плачет по маме, или сходит с ума по какой-то девчонке. Ты не слабак.