Преломление. Обречённые выжить - Сергей Петрович Воробьев Страница 5

Останавливались мы обычно у родственников, которые жили во 2-м Неглинном переулке. Их квартира больше походила на балаган с импровизированными застольями, песнями под гитару, алкогольными возлияниями и бесконечной суетой: походами в магазин за водкой и докторской колбасой, с жарками, парками, с пирогами, беляшами и приготовлением салатов и винегретов из того, что Бог послал.

Главой этой большой семьи, состоящей из него самого, жены, двух дочерей, их иногородних мужей, внуков и чёрного ризеншнауцера Чары, числился патриарх рижской сцены Агрий Робертович Аугшкап, сын известного красного латышского стрелка Роберта Яновича. Актёр, родившийся в театральном хитоне, обладавший воистину внушительной внешностью и несомненной харизмой. Как сказали бы в старину — был очень авантажным мужчиной. Он стоял в ряду таких мастеров сцены, как Качалов, Ильинский, Кторов. Однако никто его в этот ряд официально не ставил, но среди публики было немало его фанатов. И особенно фанаток. Сыгранный им Хлестаков из гоголевского «Ревизора» был особенно хорош — непревзойдённый сценический шедевр. Не говоря уже о других сыгранных им ролях.

И вот с этим любимцем публики мы отправились в Сандуны.

В «тёмное» дореволюционное время Сандуны заявляли о себе следующим образом.

САНДУНОВСКIЯ БАНИ,

на Неглинномъ проѣздѣ в Москвѣ,

ОТВѢЧАЮТЪ ВСѢМЪ ТРЕБОВАНIЯМЪ ГИГIЕНЫ.

РОСКОШНЫЯ ОТДѢЛЕНIЯ ВЪ 50 И 30 КОП.

съ ирландскими банями, бассейнами, разнообразными

душами и усовершенствованiями по послѣднимъ

указанiямъ науки

НОМЕРНЫЯ БАНИ

отъ 40 к. до 5 р.

(СЕМЕЙНЫЯ № № ОТДѢЛЕНЫ).

Соблюденiе всѣхъ санитарныхъ требованiй

устраняетъ возможность зараженiя въ баняхъ.

В советское время такой вывески на бане уже не было. Всё держалось на старом авторитете. Недаром их называли ещё царь-банями. Сандуны — это бренд, как сказали бы в наше время, и рекламировать его не надо. Хотя в 90-е этот «бренд» переживал упадок. Можно было наблюдать только остатки былой роскоши.

Итак, мы стоим в кассу. Очереди почти нет. Берём билеты. Входим в храм пара, омовений и релаксации. Внутри предбанника ряд занавешенных материей кабинетов. Перед ними выстроились чёрные кожаные диваны с высокими спинками, поверху украшенными резьбовым орнаментом по дереву, покрытому чёрным же лаком. Диваны расставлены напротив друг друга в три ряда, как по ранжиру. Между ними — низкие столики, на которых то здесь, то там выставлена нехитрая снедь, приобретённая тут же в буфете или у банщика: пиво в классических пол-литровых кружках, вяленая рыба, иногда водка. Всё это употребляется посетителями, собравшимися в свои тесные компании, в перерывах между заходами в парилку.

Мы с Агрием Робертовичем занимаем первый свободный диван, вешаем на крючки одежду. Мимо взад и вперёд прохаживается известный по «Мосфильму» Семён Фарада. В глазах и поджатых под чёрные усы губах узнаваемая ирония. Боковым зрением, как ворон, посматривает на сидящих по обе стороны прохода.

— Семэн! — сильным театральным голосом восклицает Агрий Робертович. — Помнишь, как мы с тобой в Барнаул на гастроли в одном купе ехали?

Фарада повернул голову и сделал вид, будто что-то припоминает.

— Мы ещё тогда бутылку спирта с тобой приговорили из моих домашних запасов.

Лицо Фарады стало проясняться и разглаживаться.

— Да-да-да, вроде припоминаю… Из какого театра?

— Из Пушкинского.

— Из Пушкинского? Конечно, конечно… Тогда в каждом купе угощали. Не то что в нынешние времена. А у вас, я смотрю, вообще голый вассер: ни выпить, ни закусить.

— Мы сегодня с племянником паримся без всяких прицепов. Так здоровее будет.

— Это да, кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким помрёт, — соглашается Фарада. А сам поворачивает нос в сторону, где выпивают и закусывают.

Но никто его почему-то не приглашает. Или не узнают, или делают вид, что не узнают, или самим мало. И на вечно ироничном лице актёра постепенно проявляется маска сарказма и лёгкого презрения.

Заходит разговор о том, почему тянет актёров именно в Сандуны, а здесь Агрий Робертович повстречал их немало. Всё дело в том, что Сандуны были названы в честь построившего их Силы Сандунова — актёра, игравшего при дворе Екатерины II. Там же выступала и его будущая жена — певица Елизавета Уранова. По слухам, их талантами императрица была восхищена так сильно, что подарила невесте к свадьбе украшения. Впоследствии благодаря продаже этих украшений и были построены бани. Сам Шаляпин был завсегдатаем этих бань. Не обходили стороной Сандуны и известные поэты, такие как герой Отечественной войны 1812 года Давыдов, Пушкин, Маяковский. Видели здесь и Чехова, и Рахманинова, и Гиляровского. Всех не перечислишь.

Из предбанника входим в банные залы. Старый кафельный пол совершенно не скользит. На отдельных участках его заменили новым — белого или голубого цвета, — диссонирующим с прежним. На новом — легко поскользнуться и упасть. Посетителей встречает шикарный в римском стиле бассейн: метров 15 в длину, окружённый четырнадцатью некогда белоснежными колоннами с лепными капителями. За колоннами — прогулочная полоса, ограждённая стенами из красного италийского мрамора. Вода в нём холодная, без признаков подогрева. В бассейне никого. Агрий Робертович настоятельно рекомендует перед парной окунуться, потому что в парилке будет жарковато. Он уже заметил в предбаннике трёх-четырёх фирменных парильщиков, которые держат жар на предельно высоком градусе.

После холодного бассейна захотелось сразу погреться. Парное помещение было огромным. Большую часть занимал крутой полок с рядом высоких ступеней, с каждым маршем поворачивающих направо и поднимающихся под самый потолок. Верхний ярус был выполнен в виде небольшой открытой беседки с П-образной скамейкой. Такое хитроумное расположение полка я видел впервые. Народу на этой «вавилонской башне» было довольно много. Разомлевшие люди напоминали дозревающие фрукты на ветвистом древе, готовые вот-вот сорваться и упасть. Некоторые так и делали, а их места занимали другие.

Не успели мы расположиться на втором ярусе, как тут же появились четыре здоровенных волосатых мужика в войлочных банных шапках а-ля Наполеон. Каждый держал под мышкой по дубовому венику. Один из них специальной кочергой приоткрыл железную дверь печного зева, а двое его напарников стали по очереди набирать в тазики горячую воду из расположенного в стене крана и закидывать её на раскалённые камни печи. Камни шипели, изрыгая перегретый пар. Народ, находившийся в верхней беседке полка, посыпался из неё как горох, прижимая уши и ругаясь матом. Вошедших мужиков это нимало не смущало, и они