Лев Толстой - Том 15. Статьи о литературе и искусстве Страница 50

Прибавления

Прибавление I

Si tu veux que ce soir, à l’âtre je t’accueille,Jette d’abord la fleur, qui do ta main s’effeuille,Son cher parfum ferait ma tristesse trop sombre;Et ne regarde pas derrière toi vers l’ombre,Car je te veux, ayant oublié la forêtEt le vent, et l’écho et ce qui parleraitVoix à ta solitude ou pleurs à ton silence!Et debout, avec ton ombre qui te devance,Et hautaine sur mon seuil, et pâle, et venueComme si j’étais mort ou que tu fusses nue!

(Henri de Régnier, «Les jeux rustiques et divins»)

Коль хочешь ты побыть у очага со мною,То брось цветок, что мнешь небрежною рукою:Печалит он меня, вотще благоухая;И не гляди назад — там только ночь глухая…Ты мне нужна иной — забывшей и леса,И перекличку птиц, и ветер — голоса,Что утоляют боль и гонят прочь тревоги.Хочу, чтоб ты вошла и встала на порогеОдна, горда, бледна и тьмой окружена,Как если б я был мертв — иль ты обнажена.

(Анри де Ренье, «Игры сельские и божественные», перев. А. Эфрон)>,

«Oiseau bleu couleur du temps»

Sais-tu l’oubliD’un vain doux rêve,Oiseau moqueurDe la forêt?Le jour pâlit,La nuit se lève,Et dans mon coeurL’ombre a pleuré;O, chante-moiTa folle gamme,Car j’ai dormiCe jour durant;La lâche émoiOù fut mon âmeSanglote emmiLe jour mourant.Sais-tu le chantDe sa paroleEt de sa voix,Toi qui redisDans le couchantTon air frivoleComme autrefois,Sous les midis?O, chante alorsLa mélodieDe son amour,Mon fol espoir,Parmi les orsEt l’incendieDu vain doux jourQui meurt ce soir.

(Francis Vielé-Griffin, «Poèmes et poésies»)

«Синяя птица цвета времени»

Лесной певец,Дрозд-пересмешник!Слыхал ли ты?Я ей не мил!Уж дню конец,Уснул орешник,Свои мечтыЯ схоронил…О пробудиЗадорной гаммойТы душу мне —Ведь ей невмочь!Сам посуди —С той встречи самой

Я как во сне —На сердце ночь…А если вдругТот голос нежный,Чьи клятвы — ложь,Слыхал и ты,Пернатый друг,Что так прилежноС утра поешьДо темноты,О, для меняНапев дразнящийТы слов ееВновь повтори,На склоне дня,Среди летящихВ небытиеЛучах зари.

(Франсис Вьеле-Гриффен, «Поэмы и стихотворения», перев. А. Эфрон)>

Enone, j’avais cru qu’en aimant ta beautéOù l’âme avec le corps trouvent leur unité,J’allais, m’affermissant et le coeur et l’esprit,Monter jusqu’à cela, qui jamais ne périt,N’ayant été créé, qui n’est froidure ou feu,Qui n’est beau quelque part et laid en autre lieu;Et me flattais encore d’une belle harmonie,Que j’eusse composé du meilleur et du pire,Ainsi que le chanteur que chérit Polymnie,En accordant le grave avec l’aigu, retireUn son bien élevé sur les nerfs de sa lyre.Mais mon courage, hélas! se pâmant comme mort,M’enseigna que le trait qui m’avait fait amantNe fut pas de cet arc que courbe sans effortLa Vénus qui naquit du mâle seulement,Mais que j’avais souffert cette Vénus dernièreQui a le coeur couard, né d’une faible mère.Et pourtant, ce mauvais garçon, chasseur habile,Qui charge son carquois de sagesse subtile,Qui secoue en riant sa torche, pour un jour,Qui ne pose jamais que sur de tendres fleurs,C’est sur un teint charmant qu’il essuie les pleurs,Et c’est encore un Dieu, Enone, cet Amour.Mais, laisse, les oiseaux du printemps sont partis,Et je vois les rayons du soleil amortis.Enone, ma douleur, harmonieux visage,Superbe humilité, doux-honnête langage,Hier me remirant dans cet étang glacé,Qui au bout du jardin se couvre de feuillage,Sur ma face je vis que les jours ont passé.

(Jean Moréas, «Le Pèlerin Passionné»)

Энона, возлюбив в тебе свою мечту,И красоту души, и тела красоту,И сердцем и умом я вознестись хотелК тому, чему в веках не сотворен предел,Чему начала нет, к чему хвала, хулаНе льнут, в чем не найти ни хлада, ни теплаИ что ни свету дня, ни мраку не подвластно.Гармонию меж злом, таящимся в природе,Мечтал я отыскать — и тем, что в ней прекрасно;Не так ли музыкант, что в чаще звуков бродит,В разноголосье их мелодию находит?Но дерзости былой нет ныне и следа:Пронзившая меня Венерина стрелаНе мужеством любви — и в этом вся беда, —Но слабостью ее мне послана была.Я знаю двух Венер — одна из них богиня,Другая же — любви несмелая рабыня.А что же мальчуган, охотник шаловливый,Набивший свой колчан премудростью игривой,Над факелом своим слепящий балагур,Блестящий мотылек, порхающий меж роз,Причина многих зол и осушитель слез?Он тоже грозный бог, Энона, бог — Амур…Довольно! Вешних птиц умолкли голоса,Бледнеет солнца луч и меркнут небеса…Послушай, боль моя, ты олицетвореньеДостойной красоты и гордого смиренья:Вчера я заглянул в тот стынущий вдалиПруд и увидел в нем свое отображеньеСказало мне оно, что дни мои прошли.

(Жан Мореас, «Вдохновенный пилигрим», перев. А. Эфрон)>

Des formes, des formes, des formesBlanche, bleue, et rosé, et d’orDescendront du haut des ormesSur l’enfant qui si rendort.Des formes!Des plumes, des plumes, des plumesPour composer un doux nid.Midi sonne: les enclumesCessent; la rumeur finit…Des plumes!Des rosés, des rosés, des rosés!Pour embaumer son sommeilVos pétales sont morosesPrès du sourire vermeil.О rosés!Des ailes, des ailes, des ailesPour bourdonner à son front.Abeilles et demoiselles,Des rythmes qui berceront.Des ailes!Des branches, des branches, des branchesPour tresser un pavillonPar où des clartés moits franchesDescendront sur l’oisillon.Der branches!Des songes, des songes, des songes,Dans ses pensers entr’ouvertsGlissez un peu de mensongesA voir la vie au travers.Des songes!Des fées, des fées, des féesPour filer leurs écheveauxDe mirages, de boufféesDans tous ces petits cerveaux,Des fées! Des anges, des anges, des angesPour emporter dans l’étherLes petits enfants étrangesQui ne veulent pas resterNon anges…

(Comte Robert de Montesquieu, «Les Hortensias bleux»)

О краски, и краски, и краски,Вся радуга форм и вещейСлетает с дерев, словно в сказке,Дитя, к колыбели твоей.О, краски!О перья, и перья, и перья,Чтоб гнездышко ими устлать…Пусть звуки не ломятся в двери,Дитя собирается спать.О, перья!О розы, и розы, и розы,Чей запах — садов торжество…Ваш пурпур печален, как слезы,В сравненье с улыбкой его.О, розы!О взлеты, и взлеты, и взлетыСтрекоз и мохнатых шмелей —Слагайтесь в дремотные ноты,Чтоб мог он уснуть поскорей!О, взлеты!О ветки, и ветки, и ветки,Сплетайтесь в прозрачный шатер,Который бы доброй наседкойНад птенчиком крылья простер.О, ветки!О грезы, и грезы, и грезы,Пошлите свой сладкий обманРассудку его, чтоб на грозыМирские взирал сквозь туман,Сквозь грезы…О феи, и феи, и феи,Свивайтесь в тончайшей из пряжДля спящего — прихоть, затею,Фантазию, призрак, мираж.О, феи!О крылья, о ангелов крылья!Коль с нами здесь быть не хотят,Коль наши напрасны усилья,Пусть дети от нас улетятНа крыльях!

(Граф Робер де Монтескье, «Голубые гортензии», перев. А. Эфрон)>

Прибавление II

Вот содержание «Кольца Нибелунгов».

В первой части рассказывается о том, что русалки, дочери Рейна, стерегут зачем-то какое-то золото на Рейне и поют: Weia, Waga, Woge du Welle, Walle zur Wiege, Wage zur Wiege, Wage la Weia, Wala la Welle, Weia и т. д. За поющими так русалками гоняется желающий обладать ими карлик Нибелунг. Карлик не может поймать ни одной. Тогда русалки, стерегущие золото, рассказывают карлику то, что им надо бы скрывать, а именно, что, кто откажется от любви, тот может украсть стерегомое ими золото. И карлик отказывается от любви и похищает золото. — Это — первая сцена.

Во второй сцене, в поле, в виду города, лежит бог с богиней, потом просыпаются и радуются на город, который построили им великаны, и разговаривают о том, что за работу великанам надо отдать богиню Фрею. Приходят великаны за платой. Но бог Вотан не хочет отдать Фрею. Великаны сердятся. Боги узнают, что карлик украл золото, и обещаются, отняв это золото, отдать его за работу великанам. Но великаны не верят и ухватывают богиню Фрею в залог.