Белый кролик, красный волк - Том Поллок Страница 50

— Да уж, — сказал я. — Вам еще повезло, что в его расписании нашлось время на этот ценный урок между пиявочным лечением и описанием характера человека по его черепу.

— И не говори, — согласилась Бел. — Короче, мы сидели в лаборатории, и там жутко воняло аммиаком. У меня закружилась голова, и меня чуть, блин, не вырвало в белый эмалированный тазик передо мной.

А потом Феррис достал лягушек. По одному на каждого, никакой работы в парах. Я посмотрела на свою лягушку, распластанную на спине, и обалдела от того, какая же она маленькая. У нее было бледное, беловато-желтое брюшко, как свечное сало. Ей ввели какой-то паралитик. И если присмотреться, было видно, как этот крошечный животик поднимается и опускается при дыхании.

Феррис сказал нам быть осторожнее, чтобы не проколоть жизненно важные органы. «Вы же не хотите, чтобы они сдохли, пока мы с ними не закончили?» Он действительно так сказал. И вокруг меня все приступили к работе, резали кожу, загибали складки, обнажая кости, подтирая кровь.

А я… я просто… застыла. — Она сделала паузу и утерла капельку пота со лба. — Я держала скальпель и не могла этого сделать. Не то чтобы мне было противно, ничего такого, просто очень… грустно.

Поэтому я подняла руку. Феррис говорит, что от меня одни неприятности, — она отрывисто хохотнула. — Он прав, наверное. Он меня проигнорировал. Поэтому я вышла из-за стола и медленно двинулась на него с поднятой рукой, а в другой все еще сжимая в руке скальпель. Я помню, что шум разговоров, который всегда слышен на уроке, стих, а я даже не заметила, в какой момент.

«В чем дело, мисс Блэнкман?» — сказал он наконец, и так акцентировал это «мисс», и, клянусь богом, закатил глаза. «Сэр, — сказала я. Я, блин, была сама учтивость. — Они ведь ничего не чувствуют, правда, сэр?»

И он на меня окрысился. Сказал, что они под наркозом и, конечно, ничего не чувствуют. Тогда я спросила его, откуда он это знает. То есть все же читали о случаях, когда человек ложится на операцию и не может ни пошевелиться, ни слова сказать, а придя в сознание, рассказывает, что абсолютно все чувствовал.

— Интранаркозное пробуждение, — вставил я. Когда ты парализован, но в сознании, пока тебя режут. Это был мой восьмой самый большой страх в адски переполненном списке. — Происходит в 0,13 % случаев.

— Ну да, — сказала Бел. — Но никто никогда не спрашивает бедных лягушек после операции, почувствовали ли они, как в них входит нож. Для них нет никакого «после». Поэтому, когда я спросил Ферриса: «Откуда вы знаете, что они ничего не чувствуют?», я вовсе не собиралась ставить его в неловкое положение, как бы меня ни бесил этот скользкий гад. Я надеялась, что у него будет для меня ответ, потому что в лаборатории находилось две дюжины лягушек со вскрытой грудиной и я не хотела, чтобы им было больно.

Но он долго смотрел на меня, у меня даже уши и затылок погорячели. И он просто сказал — я помню его ответ слово в слово, он сказал: «Тогда убирайтесь вон, барышня, если вас это беспокоит. Постойте в коридоре и позвольте остальным заняться настоящей наукой».

И тогда я… вроде как вышла из себя. Я могла бы просто уйти. Могла бы. И должна была просто уйти. Может, тогда меня бы не отстранили, и тебе не пришлось бы… — она вздохнула и покачала головой. — Как костяшки домино, да? Но я не хотела уходить. И я знала, даже не сомневалась, что он не стал бы говорить в таком тоне ни с одним из наших мальчиков. И какая от этого была бы польза? Две дюжины лягушек в любом случае медленно порежут на куски, и кому какое дело, что они могли чувствовать каждое движение копошащегося в них скальпеля? Мой скальпель все еще был у меня, поэтому я сделала единственное, что пришло мне в голову.

Она поджала губы, и я не мог понять, улыбка это или гримаса.

— Я перерезала им глотки.

На данном этапе мне показалось нужным уточнить:

— Лягушкам?

Она поморщилась.

— Всем до единой. Это был бедлам, кровь хлестала повсюду, парты от нее стали скользкими, Джессика Хенли и Тим Руссов завизжали, и я все думала: «Что-то они не казались такими неженками, когда сами держали скальпель». Феррис пытался остановить меня, но я легко уворачивалась, прячась между другими учениками, — я это умею. Я действовала наверняка. Я избавила две дюжины лягушек от мучений. Быстрыми, уверенными движениями. Самая безболезненная смерть, не считая азотной асфиксии.

Я не стал спрашивать, откуда ей это известно.

— Мое сердце колотилось со скоростью пулеметной очереди, — продолжала она. — И я почувствовала себя сильной, свободной и счастливой, а потом все закончилось. Феррис потащил меня на ковер к Фэнчёрч. И только на полпути я сообразила, что продолжаю держать в руке скальпель. Это бы только усугубило ситуацию, и я бросила его в мусорное ведро, попавшееся на пути. Это было легко: скальпель стал скользким от лягушачьей крови и упал в мешок совершенно беззвучно. Через три часа меня на две недели отстранили от занятий.

Она сделала глубокий судорожный вдох. Я поднял глаза на Фарадея, который недовольно взирал на нас со своего плаката, как бы говоря: «В мое время не было ничего зазорного в том, чтобы убивать лягушек электрическим током».

Прошло несколько секунд, прежде чем я понял, что Бел не закончила. Она молча наблюдала за мной, потирая руки, сжимая ушибленные костяшки. Было что-то еще, что-то такое, о чем она отчаянно хотела мне рассказать, но не могла. Она взяла разбег историей с лягушкой, но резко затормозила перед прыжком. Она хотела, чтобы я догадался.

«Бел, — беспомощно подумал я, — если бы я был суперкомпьютером, генерирующим триллион версий в секунду, я бы и то думал, пока не погасло солнце, прежде чем смог бы взломать код твоего разума».

Код. Если она не может заставить себя сказать мне об этом вслух, то, возможно, ей удастся это записать. Если она не может сказать это простыми словами, возможно, получится через код.

Я взял с прикроватной тумбочки листок бумаги и быстро нацарапал сдвиг Цезаря. Эти общие секретики, как объятия, были способом сказать друг другу, что мы рядом. Я сделал ключом слова «Люблю тебя, сестренка», ILOVEUS, и закодировал свое послание:

«Можешь рассказать мне. Что бы ни случилось».

Она