Андрей Левкин - Междуцарствие (рассказы) Страница 51

Из чего следует вот что: ведь основная функция вышеупомянутых демонов состоит именно что в подмене натуральных продуктов на подобия, сделанные из разного рода пиломатериалов. То есть, следует признать, что живут все же демоны между нами, живут - именно что коварно скрываясь в самом великом русском языке, изобразительные возможности коего принципиально необъятны. Таковы их козни: делать речь невозможной.

На самом-то деле, демоны тут особо и не причем, неприятности такого рода связаны с желанием иметь перед глазами комикс, желание справедливое. Потому что тхалимос в целом на комикс и смахивает: цветочки расцветают, цветут, опыляются пчелками, становятся ягодками. Ягодки кушает животное, животное убивает бредущий по опавшим листьям охотник, по гнилым листьям, осень, животное закоптили, снег пошел, животное едят, снег падает, холода, трещат деревья в лесу, животное подъели, холодно, снега, жрать больше нечего, увы, шопен. Закон природы.

Можно сказать, что тхалимос состоит из постоянно меняющихся конструкций, которые - погружая их в жизнь - облепляет вещество: медленно оседая в явь, оказываясь зачем-то музычкой, играемой на плоской площадке перед гостиницей в центре Львова в субботу, в полдесятого утра, шершаво извергающейся из медных труб, оказываясь и этими трубами, и музыкантами, да еще и сквером, и гостиницей, и небом над городом, и этим, совершенно не в такт громыхающим человеком с барабаном: может быть, кончено, скорость звука ударов меньше скорости звука духовых, но все равно. Все они сделаны из одного и того же - и сам музыкант тоже, и даже деньги у него в кармане.

Вообще, деньги тут упомянуты уместно. Можно оценить ситуацию так: тхалимос постоянно предлагает вам не то чтобы кредит, но некоторое дневное содержание. Типа денежное вещество, которое вы можете потратить на что угодно. А когда вы это тратите, то у вас возникнет ощущение: правильно это сделано или нет. Когда вы, осуществив желание, чувствуете, что правильно это апо. Апо - очень важная штука, так как именно постоянное ощущение апо есть единственный ориентир в волне.

практическое занятие. Разберем стихотворение Ходасевича "Большие флаги над эстрадой, Сидят пожарные, трубя. Закрой глаза и падай, падай, Как навзничь - в самого себя. День, раздраженный трубным ревом, Одним движеньем отодвинь. И, закатив глаза под веки, Движенье крови затая, Вдохни минувший сумрак некий, Утробный сумрак бытия. Как всадник на горбах верблюда, назад в истоме откачнись, замри - или умри отсюда, В давно забытое родись. И с обновленную отрадой, Как бы мираж в пустыне сей, Увидишь флаги над эстрадой, Услышишь трубы трубачей".

Первый вариант стихотворения написан 26 июня 1922 года в Риге, в Верманском парке. Это самый центр города, парк не очень велик. Но мил и разнообразен - в свое время там не поленились высадить деревья самых разных пород, жестянки с их названиями, прикрученные к стволам проволокой, еще сохраняются. В парке постоянно собираются шахматисты, играющие на интерес, среди них имеются типы весьма колоритные, часто используемые местными литераторами в опусах. Еще в парке есть фонтан и так называемая "баранка" ранее, кажется, ресторанчик, потом - клуб работников автомобильного транспорта. Потом там был видеосалон. Потом вообще все закрыли. Главным же объектом парка является довольно крупная летняя эстрада - большая, вполне еще целая дощатая ракушка. Сидя перед ней, Ходасевич и оказался в чувстве, приведшем к написанию сего стихотворения.

Что из него понятно? Написано оно, конечно, нормальным человеком, вовсе не муто. Впрочем - человеком чувствительным достаточно для того, чтобы ощутить некоторые, сомнительно относящиеся к нему вещи, которые он, разумеется, воспринимает на свой, самоозабоченный лад.

Все эти тут и там, вхождение в волну с закрытыми глазами, какие-то неуместные ныряния типа в утробу. Разумеется, присутствует многое из того, о чем шла речь: и ощущения себя, как расположенного у себя за спиной, естественное для неопытного человека ощущение перехода к себе, связанное с каким-то вещественным угадыванием: заворожить единым словом - нажать на верную клавишу. Минувший сумрак некий - никакой не сумрак и вовсе не минувший. А просто-напросто сама волна в чистом виде, не облепленная веществом. Проявления которого соотносятся в текстике с трубами, синим звуком. В общем, сближение вещества с музыкой, особенно - с духовой, вполне общее место. Существенно тут и восстановление своей долготы, длительности родиться в давно минувшее и означает на пафосном человеческом языке простое восстановление собственной протяженности во времени. Стихотворение, собственно, о том, как бывает, когда человек встречается с волной, в которой не находится. То есть - он ее ощутил и весь этот вполне нетривиальный опыт потрачен на само стихотворение. Может быть, неплохое. "Плавно Амур свои волны несет", короче.

Мы же подошли к основному времяпрепровождению: занятие это называется * и вслух произнесено быть не может.

Любое желание реализуется именно для того, чтобы приучить себя к точному ощущению апо. Которое не следует путать с удовольствием. Не есть это и то, что, скажем, уместно. Нельзя сказать, что это то, что правильно: здесь же никто не стоит в сторонке и не оценивает - нет, собственно, такой стороны, откуда виднее. Просто все, что вы осуществите, будет либо апо, либо нет. Дело серьезное, примерно как если бы некий шпенек вошел бы в предназначенное для него гнездо, разве что ни шпенька, ни дырочки нет. То, что апо сейчас, не будет им уже через полчаса. Впрочем, может им и остаться.

Когда вы чувствуете апо, как предмет в руке, тогда и начинается * начинается время, в котором можно жить правильно. Нечего и говорить о том, что все дальнейшие действия не связаны с вашим норовом, пристрастием и самочувствием, а для нормального человека могут выглядеть абсурдом. Все очень просто: вы знаете, что должны сделать ход и делаете его. Но * - это не игра, потому что это - *.

Есть отчетливые прелесть и подъемная сила в осознании того, что исполнение желаний даже твоего тела оказывается не просто частным удовольствием, но необходимо правильному ходу всего мироздания. Чувство это высокое и отчетливое до такой степени, что даже снег падает в подобные моменты как-то особенно тихо и со значением.

Более того, войдя в *, вы тут же принимаетесь видеть правильность или неправильность происходящего вокруг вас: вы будете радоваться тому, как правильно заходит солнце, как хорошо льется вода из под крана и даже будете удовлетворены умелостью, скажем, поездного воришки, невидимо вырезавшего у вас из сумки кошелек.

Говорить о том, что *- игра, нельзя хотя бы потому, что в * вы не знаете, с кем, собственно, играете. К тому же вам неизвестны ее правила-которых, тем более, и не существует вовсе. * не кончается, но занимает все время жизни участвующего в *; партнера, другой стороны в * нет, что имейте в виду, когда в вашем доме начнет сыпаться штукатурка, царапая мебель и покрывая пол белой пылью.

Правило * очень простое, а именно - когда требуется, вам надо что-то сделать: * - это жизнь в постоянном внимании, вознаграждаемом разнообразными удовольствиями от своего присутствия на этом свете.

Представьте, вот к вам зачем-то приходит человек, отчего-то просит сделать вас нечто: вы не понимаете, почему он пришел к вам, он сам не знает, зачем пришел и почему именно к вам; с чего он взял, что ему от вас что-то нужно: зачем он здесь? Что должны делать вы? Какого рода отношения могут возникнуть? Какие действия требуются от вас? И все это потому, что для участника * уже нет событий и происшествий вне *, но всякий такой случай есть ход в *.

Конечно, любой такой ход может иметь и характер неделания чего-то. Вы можете не согласиться стать резидентом на Мальдивских островах или прыгать из окна. Впрочем, разговор о действиях и бездействиях нелеп: в * никто ничего не делает - участвующий не делает ходы, но либо дает, либо нет чему-то произойти.

Очевидно, результатом * может быть только поражение участника: его выигрыш всегда только в продолжении игры. Любой неверный ход влечет за собой проигрыш. Но вам там хорошо, пока вы играете, значит, будете стараться.

По ходу * риск возрастает, участнику все сложней. Ему не стоит надеяться, что * будет продолжать требовать от него одного и того же: гладить очередных кошек или, скажем, содержать в образцовости свой город. Играющий легко поймет, когда дело его кончено: возникнет ситуация, которую он не сможет разрешить, именно из-за того, что ранее ошибся. Так как в * никто еще не выигрывал, и дело это личное, то нельзя сказать, до какого рода требований дело доходит через полвека в *.

Такое положение участника свидетельствует, вроде бы, о жестокости *. Что же, да. Добавлю: любой ход в * окончателен, его не переменишь, при этом всякое действие участника есть вообще последнее, что он делает в жизни: всякий ход последний - так для меня эта история последнее, что я делаю в жизни. Как говаривал Холмс: это дело достойно - когда будет окончено завершит всю мою карьеру.