Михаил Салтыков-Щедрин - Том 3. Невинные рассказы. Сатиры в прозе Страница 52

Иван Самойлыч в недоумении берет книжку, решительно не зная, что с нею делать.

— Прочтите! — говорит Беобахтер торжественно, но все-таки чрезвычайно мягко и вкрадчиво, — прочтите и увидите… тут все!.. понимаете?

С этими словами он удаляется, оставив господина Мичулина в совершенном изумлении.

Погода на дворе стояла сырая и мутная; как и накануне, сыпалось с облаков какое-то неизвестное вещество; как и тогда, месили по улицам грязь ноги усталых пешеходов; как и тогда, ехал в карете закутанный в шубу господин с одутловатыми щеками, и ехал в калошах другой господин, которому насвистывал вдогонку ветер: «Озяб, озяб, озя-я-яб, бедненький человек!» Словом, все по-прежнему, с тем незначительным прибавлением, что всю эту неблаговидную картину обливал какой-то бледный, мутный свет.

Навстречу Ивану Самойлычу ехала очень удобная и покойная карета, придуманная в пользу бедных людей, в которой, как известно, за гривенник можно пол-Петербурга объехать.

Иван Самойлыч сел. В другое время, при «сем удобном случае», он подумал бы, может быть, о промышленном направлении века и выразился бы одобрительно насчет этого обстоятельства, но в настоящую минуту голова его была полна самых странных и черных мыслей.

Поэтому кондуктор не получил от него ни улыбки, ни поощрения — ничего, чем так щедро любят наделять иные охотники до чужих дел.

А между тем в карету набираются другие господа; сперва вошла какая-то скромная девушка, потупив глазки; вслед за нею впрыгнул белокурый студент весьма приятной наружности и сел прямо против нее.

— Здравия желаем-с! — сказал белокурый студент, обратясь к девушке. Но девушка не отвечает, а, посмотрев исподлобья на юношу, подносит ко рту платок и отворачивает к окну свое личико, изредка испуская из-под платка скромное «ги-ги-ги!».

— Наше почтение-с! — начал снова студент, обращаясь к веселой девушке.

Но ответа и на этот раз не последовало; только скромное «ги-ги-ги!» выразилось как-то резче и смелее.

— А что вы скажете насчет этого нововведения? — ласково спросил Ивана Самойлыча очень опрятно одетый господин с портфёлем под мышкою.

Господин Мичулин махнул головой в знак согласия.

— Не правда ли, как дешево и экономически? — снова и еще ласковее обратился портфёль, в особенности нежно, хотя и не без энергии, напирая на слово «экономически».

— Да-с, выгодная спекуляция, — отвечал Иван Самойлыч, усиливаясь, в свою очередь, поощрительно улыбнуться.

— О, очень выгодно! очень экономически! — отозвался в другом углу господин с надвинутыми бровями и мыслящей физиономией, — ваше замечание совершенно справедливо, ваше замечание выхвачено из натуры!

— Впрочем, это смотря по тому, с какой точки зрения смотреть на предмет, — глубокомысленно заметил господин с огромными черными усами, и тут же физиономия его приняла такой таинственный вид, как будто спешила сказать всякому: знаем мы, видали мы!..

— Батюшки, пустите! да отворяй же, лакей! батюшки! вспотел, измучился!.. Ну уж, город! эк его угораздило!

Разговор, принимавший несколько назидательное направление, вдруг прервался, и взоры всех пассажиров обратились на толстого господина в какой-то странной, лилового цвета, венгерке, который, пыхтя и кряхтя, влез боком в карету.

— Ну уж город! — говорила венгерка, — истинно вам скажу, божеское наказание! я, изволите видеть, здесь по своему делу — так, поверите ли, просто, то есть, измучили, проклятые! душу тянут, вздохнуть не дают! И всё этак, в белых перчатках: на красную, подлец, и смотреть не хочет — за кого, дескать, вы нас принимаете, да правосудие у нас не продажное! а вот, как сто рублев… Эка бестия, эка бестия! поверите ли, даже вспотел весь!

И венгерка снова начала кряхтеть и пыхтеть, со всех сторон обмахиваясь платком, что возбуждало немалую веселость в скромной девушке, и чуть слышные «ги-ги-ги!» снова начали вылетать из-под платка, закрывавшего рот ее.

— То есть, что же вы разумеете под точкой зрения? — прервал портфёль, которого, видимо, конфузил санфасон[88] лиловой венгерки, — если вы хотите сказать то, что французы так удачно называют поэнь де вю, кудёль…[89]

— Знаем мы! — пожили мы! — и французов видали, да и немцев тоже! — отвечали усы и потом, наклонясь с таинственным видом и оглядываясь во все стороны, прошептали вполголоса: — Что-то скажут об этом извозчики… вот что!

Присутствующие вздрогнули; действительно, никому из них до тех пор и в голову не приходило, что-то скажут о том извозчики, а теперь около них, и сзади, и спереди, и по бокам, вдруг заговорили тысячи извозчичьих голосов, кивали тысячи извозчичьих голов, весь мир покрылся сплошною массою воображаемых извозчиков, там и сям прерываемою… опустелыми извозчичьими колодами!

— Да; если иметь такого рода консидерацию[90], — прошептал портфёль.

— Да уж что тут? — говорили между тем усы еще таинственнее и ударяя себя при этом кулаками в грудь, — уж я знаю, уж вы меня спросите! — мне это дело как своя ладонь известно!

И усы действительно показали немелкого разбора голую ладонь и, еще более наклонившись и предварительно оглянувшись на все стороны, вполголоса приговаривали:

— Уж мне это дело ближе известно… я служу там…

— Так вы тоже бюрократ? — спросил портфёль, оправившись от первого ошеломления и как в каменную стену упираясь в слово «бюрократ».

— Да ведь это опять-таки с какой точки зрения посмотреть на предмет! — лаконически отвечали усы.

— А я вам скажу, господа, что все это вздор! совершенный вздор! — загремела венгерка.

По соседству чуть слышно раздалось знакомое «ги-ги-ги!» веселой девушки.

— Истинно так! — продолжала греметь венгерка, — истинно так! что это за народ, хоть бы и извозчики! дрянь, осмелюсь вам доложить, просто слякоть!.. Вот кабы вы у нас, в нашей стороне побывали, — вот народ! тот так уж действительно усахарит! — вот природа, так природа! это уж, истино вам говорю, смотреть в свое удовольствие можно! А то что это за народ у вас, взглянуть не на что! просто дрянь, слякоть!

И венгерка тоскливо покачивала головою.

— Да; это если смотреть на предмет с одной точки, — сказал между тем портфёль, улыбаясь и не обращая внимания на пессимистское возражение венгерки, — но если взглянуть на дело, например, со стороны эманципации животных…

Усы жалобно замычали.

— Да ведь это все пуф! — сказали они, — это всё французы привезли! Извозчики — вот главное дело! — извозчики — вот корень причины! — извозчики, извозчики, извозчики!

И снова в глазах всех присутствующих замелькали извозчики, извозчики, извозчики!

— Вот оно дело-то! — продолжали усы, — вон он сыт, наелся, — его и колом с печи не своротишь! А вот как хлебца-то нет, он и пошел, и пошел… а уж как пошел, так, известно, что будет!.. знаем мы! видали мы!

— О, ваше замечание совсем справедливо! ваше замечание выхвачено из природы! — отозвались брови, — голод, голод и голод — вот моя система! вот мой образ мыслей!

— Так вот с какой точки зрения должно смотреть на предмет! — таинственно повторили усы, — а уж что тут животное! Животное, известно, скотина!

— Однако ж, читали ли вы в «Петербургских ведомостях» артикль?[91] — возразил портфёль, с необыкновенным усилием напирая на слово «артикль».

— Знаем мы! — читали мы! — вздор все это, надуванция! гога и магога!

— Однако ж с большим увлечением написан…

— Увлечение? — загремела венгерка, — уж позвольте, насчет увлечения…

— Ги-ги-ги! — отозвалось по соседству.

— Так вот, изволите видеть, я все насчет увлечения-то! — продолжала венгерка, — да вот барышеньке все что-то смешно… веселая барышенька!.. так вот, насчет того-то… у меня, смею вам доложить, покойник батюшка, царство ему небесное, предводителем был, так вот это увлечение! Как замахает, бывало, руками… у! Отстаивал, нечего сказать! умел-таки постоять за своих покойник! Нет, нынче такие люди повывелись! — с фонарем таких не отыщешь! — нынче все разбирают: может, дескать, и прав!.. о-ох, времена тугие пришли!.. а барышенька-то все смеется… веселая барышенька!

— Когда же можно вас видеть? — говорил между тем исподтишка студент.

— Ах, какие вы, право, странные! — отвечала веселая барышенька, еще пуще закрываясь платком.

— Вы находите? — снова начал студент.

— Разумеется! ги-ги-ги!

— Отчего же — разумеется?

— Да как же это можно!

— Да отчего же это неможно?

— Да нельзя!

— Странно! — сказал студент, хотя, по-видимому, не отчаивался еще в успехе своего предприятия.

— Главное дело в том, — соображали вслух усы, — чтоб человеку цель была дана, чтоб видел человек, зачем он существует… вот главное — а прочее все пустяки!