Владимир Кожевников - Забытый - Москва Страница 52

Это был первый взгляд, издали, от яузского устья. Когда же подъехали поближе, пригляделись, оказалось не так уж, вроде, и страшно. Стена по берегу шла высотой сажени в три. По склону холма - поменьше, но кто же полезет на штурм по склону. Понял и почему стены не гляделись. Дело было в пропорции, в соотношении с башнями. Он привык к немецким замкам со стенами, огораживающими небольшое пространство и кажущимися еще выше, оттого что башни выступали над ними несильно, обычно на треть. Здесь же огородили целый город, Дмитрий вспомнил расчеты Иоганна - без малого две версты.

Хотя стены надо бы повыше! Но теперь уж сделано. И то сказать - за год, и такое! Нет, москвичи не разочаровывали, не то что нижегородцы. Москвичи оправдывали пока самые смелые надежды.

Что же до надежд личных и тайных... Дмитрий скучал. Ехали не быстро, не тайно. Все знали, все готовились встречать. Торжественно и пышно победителей. Потому в Балашиху просто так заскочить (хоть на час! хоть на минутку!) было никак нельзя. Сразу начнется: к кому? зачем? почему сюда? Нет, нельзя! А именно ее хотелось ему сейчас. Хотя бы увидеть!

"Вот дьяволово семя! Который год тянется, а не надоедает. И не устаю, и не хочу остановиться. Э-э, хочу! Да не могу. И привыкнуть, успокоиться тоже не могу! Может, оттого, что случается редко? Ненадежно? Ведь с Любой-то я на... на четыре года меньше живу, а как-то обвык, не тянет так уж, с разбегу. Разве что после долгой разлуки. А к этой... Да что там говорить! И ведь сколько баб красивых вокруг. А она все ж желанней!"

Дмитрий с самого отъезда своего из Нижнего заметил за собой новую странность: он стал замечать красивых женщин. И с каждым днем все больше. "Что за черт?! В чем дело? - он искал причину в себе. - Что с тобой? Женщин, что ли, не хватает? Так вроде даже лишку. Нет, отношение как-то... меняется... Возраст, что ли? Но причем тут возраст?" Только в последнюю очередь и как самое пустяковое, но выплывало: "Может, девки в Москве краше?" Стал вспоминать, сравнивать. Теперь он уже мог сравнивать. "А ведь действительно краше девки в Москве. Господи, о чем я?! Даже до девок московских добрал

ся. Тогда оцени уж и нижегородских. Те... нет! Толще, мощней, круглей лицом... а значит, и глупей. Хоть и краше луцких, а с московскими не сравнить. А Дарья? Дарья, конечно! Но ведь она не совсем и нижегородская. Ой, дурень! Без баб у тебя забот мало? А, собственно, что за заботы? Пока, пожалуй, и мало. Нижегородская история, считай, закончилась. Серпуховская еще не началась. Приехать домой, вздохнуть, да хороше-енько оглядеться. Вникнуть! Воткнуться в московскую жизнь. Догонять придется, вон как они меня зимой огорошили. Но все это не к спеху. Потому и отвлечься можно, отдохнуть, и в Балашиху как-нибудь..."

Ни о каких серьезных, тем более срочных, неотложных делах не думалось. Не потому, что он чувствовал себя завершившим (и очень удачно!) большое дело и нуждающимся в спокойной обстановке для его осмысления, для подготовки разбега к новым делам. Это были его чувства, эмоции, мысли личные, внутренние, которые любыми внешними чрезвычайными обстоятельствами сразу отодвигались в сторону. Просто и внешних чрезвычайных обстоятельств пока не наблюдалось. Да и не предвиделось, кажется. Ни с востока, ни с запада тучи не наползали. В Сарае грызлись между собой, в Вильне оглядывались на Орден. Тверские князья, правда, передрались в очередной раз, и одни просили помощи у Москвы против других. Но вряд ли это могло стать для Москвы большой проблемой, да к тому же от внутренних разборок Бобер перед тезкой давно открестился. Так что Балашиха становилась тем значимей, чем ближе подъезжал он к дому.

"А стены все-таки малы. Безобразно малы!"

* * *

Помня о зимней своей ошибке, Дмитрий, ввалившись в дом, осмотрев новорожденную, которая сразу деловито вцепилась в его длинный ус, и перецеловав родных и домочадцев (увидел - Юли нет, но не поинтересовался), сразу спросил, где князь Дмитрий, и услышав, что у себя, засобирался к нему.

- Вы по дороге, что ли, сговорились? - Люба почти обиделась.

- А что такое?

- Тот мне все уши прожужжал: как приедет - сразу ко мне! И ты вот вспотычку.

- Ань! - Дмитрий схватил ее за плечи, притиснул к себе, чмокнул в нос. - Помнишь, зимой, когда к нему только наутро пошел, знаешь, как он обиделся! Зачем нам такого парня еще раз обижать? Я там быстренько, а потом уж мы с тобой... - он так посмотрел, что Люба смутилась, - наговоримся!

- Ладно уж, быстренько... Знаю я вас. Его. Замучает расспросами. Да и быстро хорошо не живет.

- Верно, умница моя. Ты пока Ефима за бока, стол подготовь хороший. Давай сегодня без серьезных разговоров, семьей отдохнем.

* * *

- Тезка! - Дмитрий вскочил из-за стола, чуть не опрокинув скамью. Ох, как ты кстати! - и пошел на него медведем, раскрыв объятья. Но во взгляде была не только радость, но и забота, тревога даже.

"Кажется, стряслось что-то, - уныло догадался Бобер, - плакала моя Балашиха". Дмитрий обнял, стиснул ручищами действительно по-медвежьи, похлопал по спине, получилось гулко: бум! бум-бум! Отпустил.

- Ты не представляешь, как мне тебя расспросить хочется - смерть! Но сначала все-таки послушай меня. Чтобы в тебе вариться начало. Мне Любаня рассказывала, если тебе задачку задать, ты ее внутри варить начинаешь, независимо от того, что делаешь - рассказываешь, слушаешь, спишь или веселишься. Так это?

- Может быть, - Бобер пожал плечами. Он сейчас впервые слышал это, но какова Любаня!

- Так слушай. Задачка важнейшая! Я мало тебя информировал о кутерьме в Твери, памятуя о том, что ты во внутренние свары ввязываться не желаешь. Но теперь...

Бобер скривился.

- ... Не кривись. Все в делах наших грешных взаимосвязано, и теперь внутренняя свара перерастает во внешнюю.

- Вот как!

- Вот так. Но дай мне чуть издали, чтобы ты вник. До позапрошлого года в Твери было семь (аж!) князей. Всеволод, Михаил, Владимир и Андрей Александровичи (родные, как понимаешь), Семен и Еремей Константиновичи (тоже меж собой родные, а тем четверым двоюродные) и седьмой, самый старый, старший, дядя им всем, родной брат ихних отцов, Василий Михайлович. Уразумел?

- Уразумел. Он, стало быть, и был Великим князем Тверским. - Бобер нарочно валял дурака перед шурином, чтобы показать полное равнодушие к внутренним делам.

- В том-то и дело, что нет! - Дмитрий или не понял, или не обратил внимания. - Брательнички Александровичи снюхались по-братски и дядю задвинули в удел, в Кашин, он там и сейчас сидит, нам на племянников жалуется. А братья посадили на Великий стол старшего, Всеволода, князя Холмского. В позапрошлом году мор у них начался (от нас перекочевал), и за год князей померло сразу трое... нет, четверо: Всеволод, Владимир и Андрей Александровичи и Семен Константиныч. Дядя их опять рыпнулся на Великий стол, но его опять обошли. На Великий стол сел Михаил Александрович, а дядя так в Кашине и остался. Получилось так...

- Да черт с ними, как получилось, у меня от них уже голова кругом! Дальше-то что?

- А! Ну да! Так вот, самое несправедливое случилось с наследством Семена. Он, умирая, отказал (подозревают, что его принудили) свой удел не брату Еремею, не дяде Василию, а братаничу Михаилу, который Великим сел. Чуешь? Василий с Еремеем с жалобой к владыке тверскому, архимандриту Василию. А тот дело разобрал и сказал: все правильно, удел положен Михаилу. Дядя с племянником обиделись, приехали в Москву, к митрополиту. Тот попенял отцу Василию, мы начали давить на Михаила, чтобы удел отдал, по крайней мере дяде. Тот уперся. Дальше - больше, войной запахло. Нам князь-Василья не поддержать никак нельзя, он в Твери самый верный союзник наш. А у Михаила то ли силенок мало оказалось, то ли тверичи его не шибко поддержали (ведь не по праву сидит!), то ли духу не достало - не знаю. Только сбежал он этим летом к зятю в Литву.

- К Олгерду?!

- Ага.

- A-га... Ну и?..

- Ну а позавчера мне донесли, что Михаил вернулся в тверскую землю с литовскими полками, как там у него сложится с дядей и братаничем, еще неизвестно, а вот по дороге (попутно!) литвины взяли Ржеву.

- Эйх! Разнесчастная эта твоя Ржева! Сколько ее уже брали и те, и эти?!

- Черт ее знает, не считал. Только Ржеву надо немедленно брать обратно! И наверняка, не споткнуться, иначе Михаил нам покажет со своими литвинами. Потому никому, кроме тебя, Ржеву поручить не могу. Готовься, собирайся и... ну и все, что положено. А я, если хоть вот такая (показал кончик ногтя) возможность будет, с тобой пойду.

- Это еще зачем?

- Ты когда первый бой принял?

- Я-то? Это как считать...- Бобер стал гладить усы, вспоминая, - в 56-м (1348)? Да, мне тогда десять лет было. Но это не бой, сам-то я не бился, конечно, но... участвовал. А вот бился... - перед ним живо встал "Олений выгон", Юли, ее крик "возвращайся!", стрела в боку и ночь. ...Ночь!! А причем тут первый бой? Да, это ведь был первый мой бой, я там поляка еще стукнул. Бедняга! - ... Да, тезка, понял я тебя. Ведь ты еще не...