Николай Гарин-Михайловский - Том 4. Очерки и рассказы 1895-1906 Страница 52

— Егор, — сказал Дим, — а нельзя хоть потихоньку посмотреть мне на моих братиков и сестричек?

Егор сначала не хотел и слушать, потом стал отговариваться расстоянием, но Дим так просил, что Егор, наконец, согласился.

Они взяли извозчика и поехали. Не доезжая до места, они отпустили извозчика и пошли пешком.

Как сильно билось сердце Дима, когда они с Егором подкрадывались к решетчатой ограде.

Там за оградой, на лужайке перед домом, играло много детей. Егор шепотом объяснял ему, что это все его родные и двоюродные братья и сестры.

«Это хорошо, — думал радостно Дим, — вот сколько у него родных и двоюродных братьев и сестер. То-то он расскажет Наташе».

Какие они все хорошенькие и добрые!

Вот сидят и строят что-то из песка две девочки и маленький мальчик в латах. А вот эти бегают и гоняются друг за другом. Два мальчика, как он, обнялись и ходят взад и вперед, не обращая ни на кого внимания, а к ним все пристает девочка с задорными, черными глазками, а они говорят ей:

— Ну, оставь же над, Нина.

— Не оставлю, — говорила Нина, — не говорите секретов.

Одна маленькая девочка сидит спиной ко всем и возится с куклой. Длинные, мягкие, как шелк, волосы то и дело падают ей на глаза, и то и дело она, оставляя куклу, покорно двумя ручонками откидывает свои волосы назад. Но они опять падают.

Нина отошла от мальчиков и подсела к маленькой девочке.

— Вот умница, Тото, ты любишь куклу?

Тото подняла головку, оправила волосы и, радостно показывая на куклу, сказала счастливым голосом:

— Пупе…[13]

Она только и знала одно слово: пупе.

— Ах ты, пупе, — сказала Нина и поцеловала Тото.

— А ты знаешь, Нина, — подходя, озабоченно заговорила девочка немного постарше Тото, — няня говорит, что если мы будем хорошо играть с куколками, они полюбят нас и сделают нас тоже куколками.

— А ты хочешь быть куколкой?

У девочки загорелись глаза, и она счастливо сказала:

— Хо-очу…

— А кто эта большая дама в шляпке, которая вышла из дома и идет к детям?

Егор шепчет, что это его, Дима, тетя. Все дети увидели тетю и закричали:

— Тетя Маша, тетя Маша…

Тетя Маша, здоровая, веселая, полная, идет, и руки у нее заложены назади, но Дим видит, что она прячет, — она держит в руках повозочку с лошадкой и кучером.

— А кто, — весело, громко говорит тетя Маша, — из вас рожденник сегодня?

Маленький мальчик в латах покраснел и встал.

— Ах, это ты, Женя? — сказала тетя Маша, — твое рожденье? Ну, поцелуй тетю.

Тетя Маша присела к земле, подставила Жене свою щеку; и, когда Женя поцеловал ее, она спросила:

— А ты тетю Машу любишь?

— Люблю, — сказал Женя.

— А ну-ка, покажи — как?

Женя обнял изо всей силы шею тети Маши.

— А бозеньке ты молишься? — продолжала тетя Маша.

— Молюсь..

— Тетя Маша, тетя Маша, — вмешалась Нина, и глаза ее загорелись, как огоньки, — Женя так богу молится: пошли, господи, здоровье папе, маме, братьям, сестрам, дядям, тетям и потом всему, что увидит, и так говорит: сапогам, которые стоят под кроватью…

— Ну, уж ты, — говорит тетя Маша, — всегда все подметишь, не мешай нам…

И, обратившись опять к Жене, тетя Маша спросила:

— А молочко ты пьешь?

— Пью.

— Ну, умница, вот же тебе…

И тетя Маша дала Жене повозочку с лошадкой и кучером.

— Вот я тоже подметила, — говорит Нина, — что ты, тетя Маша, всегда подаришь как раз то, что больше всего нравится.

Тете Маше было это приятно, и она рассмеялась. Как раз в это время Дим увидел водном из окон того, кого он привык называть своим дядей.

— Дядя! — сказал он удивленно Егору, — разве он здесь живет?

— Так ведь где же ему жить? — сказал Егор.

Что-то точно обожгло Дима, и он забыл и о братьях своих, и о сестрах, и о большой тете Маше, которая вдруг, увидев прильнувшее к ограде желтое лицо и большие, черные глаза мальчика, сказала нарочно громко:

— Зачем чужие дети подходят к ограде?

И все дети оглянулись и стали смотреть на Дима.

Но Дим ничего не слышал и не видел: сердце его билось так, как будто кололо и говорило: здесь, здесь живет дядя.

А Егор в это время уже тащил его по дорожке, приговаривая испуганно:

— Как же это можно так делать, а если бы дядя увидел?

— Егор, не так скоро… я не могу… сядем…

И Дим сел, белый как стенка, потому что что-то жгло и разрывало ему грудь; его тошнило…

— Ах, если бы немножко воды…

«Что говорит Егор? Да, надо уходить…»

И Дим, пересиливая себя, озабоченно. опять поднялся на ноги, и они торопливо пошли дальше. Испарина выступила на всем его теле, неприятная, липкая; желтое лицо его вдруг осунулось, и под глазами сильнее обрисовывались темные круги, и глаза казались еще больше. Кололо в боку, и, согнувшись, Дим шел через силу, прижимая рукой то место, где кололо… Точно буря неслась над ним, и все тонуло в вихре нескладных мыслей, тяжелых ощущений. И так больно было: точно вдруг что-то острое, чужое глубоко вошло в его сердце и осталось там, и замерло сердце в нестерпимой боли.

Потом они сели на извозчика и поехали. Легче стало Диму, и, чужой себе и всем, он сидел, сгорбившись, рядом с Егором.

А кругом в садах так радостно щебетали птички, садилось солнце и в золотой пыли светились деревья, кусты. Вот открылась даль, вся в блеске заката с золотым небом, там, где садится солнце, где как будто туман горит над землей. Или то еще тоже земля, невидимая, призрачная, с неведомой в ней жизнью?

Егор говорит что-то о смерти. А что значит смерть и жизнь после смерти? Может быть, это значит, что после смерти все уходят туда, в ту даль, где собираются теперь все вместе: и земля, и небо, и солнце, где так светло, вон в той точке… Умрут все: и он, и мама, и папа, и все братья, и сестры, и тети, и все пойдут туда.

«Ах, хорошо тогда будет, — скорей бы только умирать всем», — думает Дим.

— Когда я умру, мне можно будет бегать, Егор?

— Можно.

Он быстро, быстро тогда побежит вон туда, к тому светлому.

— Ох, боже мой, боже мой, — говорит, подъезжая к дому, Егор, — лица на вас нет… и что только будет, что только будет!

— Ничего не будет, Егор, — отвечает Дим, — покажу, что мне сделалось дурно — вот и все, и мы взяли извозчика.

Но напрасно волновался Егор: мать Дима не приезжала еще, так и спать лег Дим, не дождавшись ее. В первый раз он был рад этому. Он так устал, что, как лег, так и заснул. Он крепко и хорошо спал всю ночь и утром, проснувшись, лежал в своей кроватке свежий и бодрый, ни о чем не думая.

Но, когда к нему вошла мама, он вдруг сразу все вспомнил, что было вчера, и ему стало так неприятно и неловко, что он закрыл глаза.

— Ты спишь, Дим?

Сердце Дима стучало, в ушах шумело, и он никак не мог ответить: ему не хотелось отвечать. Ему было на кого-то за что-то обидно, хотелось жаловаться, упрекать в чем-то. Хотелось рассказать все вчерашнее, но он так страшно поклялся Егору.

Он сделал усилие и открыл глаза.

— Какие у тебя сегодня мутные глаза, — сказала мама, наклоняясь и целуя его.

И он поцеловал маму, но ему показалось, что он целует не маму, а кого-то другого. Он быстро отвел глаза и тихо спросил?

— Где Егор?

— Егор в саду.

Значит, Егора не прогнали. Дим облегченно вздохнул. Он вспомнил, что вчера целый день не видал маму, и хотел было спросить ее, где она была, но подумал, что мама теперь не скажет уже ему правду. И он не может маме правду сказать. И так скучно и пусто стало на душе у Дима, и он опять вздохнул и подумал: «Ах, скорее бы уже все умирали». А мама все смотрит на него, наклонившись к нему, и грустно говорит:

— Бедный мой мальчик, может, ты сердишься на свою маму за то, что она тебя вчера на целый день бросила?

В ответ Дим порывисто обнял ее за шею и, прижимаясь, сразу смочил ей все лицо своими слезами.

— Милый мой, милый мой, дорогой…

И мама горячо, испуганно целовала лицо Дима, ручки его и грудь.

Слезы облегчили Дима, он опять смотрел на маму и улыбался ей сквозь слезы. И все, что было вчера, показалось вдруг Диму таким далеким. «Только ничего не надо говорить маме», — подумал он.

Он озабоченно оделся, напился молока и вышел на балкон.

Вон Егор копает грядку. Егор угрюмый, озабоченный копает и ни на кого не смотрит. Позвать его? Нет.

Мама села играть. Ах, скорее бы приходила Наташа. Только он и ее заставит поклясться, что она не скажет ничего ни его маме, ни дяде.

А вот и Наташа. Она подошла близко, близко к Диму и, кивая у него под самым носом головой, сказала:

— Ну, здравствуй, здравствуй!

Потом она села и заговорила:

— Дядя Коля приехал… Я плакала, а он мне сказочку рассказал. Я тебе расскажу ее. Есть такой дворец — знаешь? И сад, и ангелы — и там дети. А когда дети плачут — знаешь — ангелы собирают их слезы в такие маленькие чашечки, — вот такие, и потом поливают цветочки в саду: хорошенькие цветочки, нигде таких нету… А те слезы, которые не попадают к ангелу в чашечку, те падают — на пол падают, — вот так, — и делаются жемчугами… Понимаешь? Ангелы собирают этот жемчуг и строят из него детям дворец. — Наташа наклонилась к самому уху Дима и, кивая головой, грубо сказала: — А у мамы моей много, много жемчуга… Хорошая сказочка?