Александр Вельтман - Повести и рассказы Страница 52

– Ну, где же?

– А вот, полезай за мной.

– Да это стол.

– Полезай!.. Ну, видишь? Что?

– Постой, борода зацепила… А-а-а-а! – проговорил с удивлением домовой с левой стороны, входя в резные золоченые двери салона.

– Что? а?

– Да! ах какая бесподобная вещь! что твоя печурка!

И домовой присел на кресла, потом на диванчик, потом прилег на подушку, шитую синелью по буфмуслину.

– Ну, спасибо. А это что? гусли?., а? славная вещь!., вот будет мне житье… роскошь! Не то что за печкой…

«В самом деле роскошь… – подумал дедушка с правой стороны. – Жаль и уступить… право, жаль!..»

– Бесподобно! аи спасибо! – продолжал дедушка с левой стороны, растянувшись на диване. – Так уж ты владей всем домом, живи за которой хочешь печкой, а я уж здесь и расположусь…

– Э, нет, погоди еще: ты видишь, что в доме еще и печей нет.

– В самом деле, печей нет, как же это забыли печи выложить?

– Без печей нельзя… зима настанет, замерзнешь.

– Нельзя, нельзя; да скоро ли их сложат?

Уверив, соперника, что к зиме сложат непременно, хитрый домовой спровадил его, а сам залег на диванчик и начал потягиваться и расправлять кости.

– Нет, приятель, извини: не видать тебе как ушей этого домика, я сам в нем буду жить… Как же это я прежде об этом не подумал? Какое спокойствие, удобства какие!.. Все как по мне делано… и зеркала какие… и все… фу, как люди-то ухитрились… Это что в засмоленных бутылках, постой-ка?..

И домовой отыскал между посудой и приборами штопор в меру, раскупорил бутылку шампанского.

– Мед!. мед-то какой! Фу, как люди-то ухитрились!..

Буль-буль-буль… выпил всю бутылку и заморгал глазами, прилег на диван и заснул.

А между тем и барин, построив не дом, а игрушечку, тотчас же, по современному обычаю строителей, заложил его. Поутру пришли за ним и понесли на носилках к заимодавцу.

В полночь очнулся домовой. Что за стук такой? что за гам? что за свет колет глаза? Взглянул – и ужаснулся.

Народу тьма, музыка гудит; какие-то пестрые шуты и шутихи шаркают, ходят, кривляются, кричат, бормочут что-то не по-русски – страшный содом! От яркого света потемнело в глазах у домового, запрятал голову в подушку, свернулся клубком, лежит – чуть дышит.

Так прошло несколько дней. Измучился: ни дня, ни ночи по-, кою. И днем свет, и ночью свет. Но наконец выдалась одна темная ночка; прислушался – кругом все тихо; присмотрелся – никого нет. Вылез из домика, побрел на цыпочках по комнатам… искать печки. Ходил-ходил – нет печки в целом доме.

«О-хо-хо! Куда это я попал!..» – подумал дедушка.

Вдруг почуял он запах печки, откуда-то несет теплом. Глядь – труба.

– Что за чудеса такие? Бывало, трубы проводят наружу, а теперь внутрь.

Влез в трубу, полз-полз, смотрит – печь, преогромная печь посреди сырого подвала.

Что было делать? Погрустил-погрустил, подумал: «Не рыть было другому ямы, сам в нее попадешь», да и прилег, с горем, в печурке привилегированной амосовской печи.

Между тем, помните, Порфирий, вспылив на Сашеньку, ушел нанимать квартиру, нанял и переехал.

Дня три дулся он и не хотел показываться невесте на глаза.

Наконец не выдержал: грустно стало, отправился к ней, подошел к дому и ужаснулся. И его дом, и дом Сашеньки стояли уже без крыш, огорожены по улице общим забором.

– Братцы, – спросил он у плотников, пробравшись по наваленному лесу на двор, – не знаете ли, куда переехала из этого дома барышня?

– Барышня? А кто ж ее знает, – отвечал один плотник, потачивая свой топор на камне.

– У кого б узнать?

– А у кого ж узнать? Кто знает? а?

– А кто ж ее знает, разве у соседей спросить, – отвечали прочие.

У Порфирия облилось сердце кровью. Долго ходил он около дома, добивался у соседей, куда переехала Сашенька: никто не знает. Пошел вдоль по улице, выспрашивает у ворот каждого дома: не переехала ли сюда такая-то барышня? Нет, не переезжала.

Обошел все переулки – ни слуху ни духу.

В отчаянии Порфирий. День прошел, другой прошел – ищет, а следа нет. Избегал всю Москву; дворники гоняют его из края в край своими догадками.

– Барышня? молоденькая? Так! У нее женщина? Ну так, переезжала, да не понравилась квартира, так она вчера съехала на Разгуляй… как раз против бань.

Порфирий бежит на Разгуляй.

– Барышня? вчера? Переехала.

– Где же она тут живет?

– А вот ступайте за мной.

И угодливый дворник ведет Порфирия в мезонин, постучал в дверь.

– Кто там? – раздался голос.

Порфирий вздрогнул.

– Вас спрашивают, – крикнул дворник.

Дверь отворилась, вышла девушка, взглянула на Порфирия с улыбкой довольствия.

– Пожалуйте!

Порфирий, вообразив, что нашел Сашеньку, бросился в двери.

– Здесь Александра Васильевна? – спросил он, смутясь, у вышедшей из другой комнаты женщины.

– Александра Васильевна? Не знаю, жила, может быть, а теперь мы здесь живем… Пожалуйте, садитесь, прошу быть знакомым.

– Извините, – сказал Порфирий, – я тороплюсь…

И он выбежал из мезонина с тяжким вздохом обманутой надежды.

«Куда ж я пойду теперь?.. Где я ее найду?..» – думал Порфирий, повесив голову, в совершенном отчаянии, и шел бессознательно к бывшему своему дому.

Взглянув на новый дом, который стоял уже на месте двух стареньких, Порфирий вздрогнул, прислонился напротив его к забору и стоит как опьянелый.

– Не придет ли и Сашенька взглянуть на бывшее свое пепелище?

Но уже смеркалось, а ее нет.

– Ах, барин, барин, что с вами сделалось? – говорит ему Семен, качая головой.

– Ищи ее, Семен, – отвечает ему Порфирий и идет снова на поиск, справляется по спискам жителей в частях: в списках нет.

Походит-походит и снова придет к дому: не придет ли и Сашенька взглянуть, что сталось с ее домиком!

Однажды, прислонясь к забору, Порфирий закрыл лицо и стоял как над могилой. Вдруг раздался подле него громкий голос:

– Порфирий! Порфирий!

Он оглянулся, Сашенька бросилась ему на шею.

– Ах, счастье! – вскричал Порфирий, обнимая ее. – Теперь ни шагу от меня!

– Ах, несчастье! – проговорила, рыдая, Сашенька.

– Что с тобой? что это значит?

– Я погибла! я замужем!

Порфирий помертвел.

– Я думала, что ты забыл, оставил меня, и вышла с горя замуж.

Сашенька залилась горькими слезами.

Порфирий стоял безмолвно, смотрел в землю.

– Барышня, барышня, Александра Васильевна, матушка, пойдемте, беда будет! – сказала испуганная няня Сашеньки, приблизясь и узнав Порфирия.

– Порфирий! – повторяла Сашенька, приклонясь на грудь его.

– Сударыня, люди идут! – крикнула няня, схватив за руку Сашеньку.

– Порфирий! Прощай! – проговорила Сашенька.

Няня увлекла ее. Порфирий замер.

Спустя несколько месяцев известный уже нам барин, нанимавший дом, составившийся из двух старых, сидел однажды, по обычаю, против окна, с трубкой и стаканом чаю.

В эту минуту он смотрел во внутренность себя, но глаза его были устремлены на улицу. Казалось, что он рассматривает архитектуру дома и забора, обонпол[35] улицы.

Барин был близорук, и потому все проходящие казались ему движущимися пятнами. Но вот несколько уже дней сряду обратило его внимание постоянное пятно против забору, которое двигалось на одном месте.

Это его побеспокоило: «Это уже не наружный предмет, это, должно быть, что-нибудь в глазу», – думал он.

Кстати, приехал Федор Данилович.

– Федор Данилович, посмотрите-ко, не бельмо ли у меня в глазу?

– А что?

– Да вот, в комнате ничего, а как посмотрю на свет, против чего-нибудь белого, тотчас является огромное пятно, потом пройдет, потом опять явится.

– Глаз чист, никакого бельма нет.

– Не понимаю!.. Вот против забора опять пятно.

Федор Данилович взглянул на улицу.

– О! Понимаю!.. Так это-то у вас как бельмо в глазу! Славное бельмо.

– Что такое?

– Бесподобное! Дайте-ка лорнет… чудо!..

– Что такое?

– Прелесть!..

– Что такое? – вскричал барин, схватив лорнет из рук Федора Даниловича и также смотря на улицу. – Ах, скажите пожалуйста!., молоденькая женщина!

– Не сводит глаз с окна! Браво!.. Поздравляю!.. Ну, сглазили, ушла!

– Право, я ничего не знаю, – сказал барин, – ушла!

– Верно, придет опять… Прощайте, желаю успеха.

– Куда?

– Мне надо ехать. А где же дом? – спросил вдруг Федор Данилович, приостановясь в зале.

– В закладе.

– Вот тебе раз!

– Будет: и вот тебе два, три, четыре и т. д. благо есть теперь что закладывать.

Федор Данилович уехал. Барин сел у окна, вооружился лупой, смотрит на белый забор, как астроном на небо в ожидании прохождения нового светила.

– Вот она! – вскричал барин, вскочив с места. – Эй! Васька, Петр! Одеваться.