Иван Шмелев - Детям (сборник) Страница 53

– Будь я еще на море, боцманом бы тебя поставил!

Увидав черепаху, он долго смеялся, подмигивал и говорил:

– Такая же! Ха-ха-ха!..

Но его веселье исчезло, когда он присмотрелся к «воловоко».

– Удивительно! – сказал он, нахмурясь. – Страшно напоминает «ки-о-ри-у»! Нет, как похоже! «Воловоко»? И слово-то такое… японское! Это у тебя откуда куст?

– Плёхой! – сказал Димитраки. – Давно росла… Не был меня – росла…

– Удивительно… – покачал головой капитан. – Странно… Э-э… вот оно что… Усики не те… Вы смотрите… Тут усик гладкий, а у меня с волосками… И ягода! У меня вдвое крупней. Откровенно говоря, разве по листьям можно узнать! Дело в ягоде.

Прошло с месяц, как мы жили на море. Жоржик заметно окреп, и, с разрешения капитана, мы по временам посвящали часок урокам. Это было необходимо, уверял меня капитан, чтобы постепенно приучать Жоржика к порядку.

– Занятия на него должны действовать благотворно. Постепенно, шаг за шагом, он войдет в колею. Привыкнет брать себя в руки. Не правда ли?

– Не рано ли?

– Что вы! Меня начали муштровать с пяти лет! А при его подвижности – чем раньше, тем лучше.

Я постарался придать занятиям форму бесед о виденном, что Жоржику очень нравилось. Книга обыкновенно отсутствовала. И далеко, бывало, уводили нас эти беседы.

– Давай, Жоржик, узнаем, сколько у Димитраки палок. В углу, у двери, пятнадцать, да у стенки, где полка, я насчитал восемь штук… Сколько же всего?

Следовал ответ.

– Ну а если бы Димитраки захотел сам сосчитать, на бумаге? Что бы он стал делать?

Жоржик охотно изображал, что стал бы делать Димитраки.

– Ну а теперь представим себе, что Димитраки узнаёт, что на острове Хиос отыскался какой-нибудь родственник и зовет его к себе этот родственник жить. Узнаёт из письма. Как ты думаешь, какое письмо мог написать ему этот родственник?

Вместе с Жоржиком мы начинали составлять письмо, и он с большой охотой – как он не любил писать! – старался красиво выводить буквы.

Должен сказать, что такие занятия пришлись по вкусу. Мы не уходили от жизни, как будто бы и не прерывались наши прогулки, но день за днем новые и новые сведения укладывались в маленькой головке Жоржика. А уроки географии! Тут уже не обходилось без путешествий по морям. Вытаскивалась карта, и мы с живейшим удовольствием разыскивали на ней и остров Хиос, и Каир, где жила мамочка, и наше побережье. Иногда за уроком Жоржик проявлял необычайную рассеянность. Как я убедился, это обыкновенно случалось в дни прихода почты. Он с нетерпением ожидал писем от мамочки. Тогда мы кончали урок и шли к морю.

Помню один грустный урок.

Мы только приготовились писать письмо Димитраки от дяди Миши. Будто Жоржик заставил капитана взять Димитраки садовником.

– Значит, начинаем: «Милый Димитраки!..»

– Забыл я, забыл… От мамочки письмо… Вот… – И вытащил из кармана открытку. – Только позвольте немного посмотреть, чу-уть-чуть… Смотрите, тут чернила расплылись… Мамочка плакала!..

Он поднял голову и посмотрел в окно, на море.

– Ну, Жоржик, будем работать…

– Почему она плакала? – задумчиво спросил Жоржик. – Ей скучно?.. Да, да… я знаю… С ней только тетя Варя…

– Напротив, – сказал я. – Мамочка чувствует себя хорошо и скоро вернется. Она уже писала об этом дяде Мише…

Жоржик покачал головой и продолжал смотреть в море.

Какими-то невидимыми путями сердце Жоржика чуяло то, что происходило на самом деле. Достаточно было капитану получить неутешительные известия, – он никогда не читал их Жоржику, – чтобы содержание их сейчас же передалось маленькому сердцу. Так и в этот раз. Я знал, что капитан получил тревожное письмо. Писала тетя Варя, что здоровье больной ухудшается с каждым днем.

Жоржик смотрел на открытку, разглядывая пятнышко.

– Ну, продолжаем: «Милый Димитраки!..»

– Я не… не… могу…

Он поднял на меня глаза. В них стояли слезы.

– О чем ты?

Его тонкое личико передернулось, скривились губы. Он уронил голову на руки и затрясся.

– Жоржик!.. Ну, милый мальчик!..

– Ма… ма…мочка!..

– Ну, что мамочка?! Она гуляет под солнцем. Скоро приедет к нам, – сказал я ободрительно. – Мы ей покажем Димитраки, его нору… Ты только представь, как ей будет интересно!

Он не поднимал головы и затих.

– Эх, – говорю, – не написать ли ей?

– О чем?

– А вот, как поедет назад, попросим, чтобы на Хиос заехала! А?

Жоржик поднял голову.

– А разве она мимо поедет?

– Непременно мимо! Попросим, может быть, она привезет что оттуда…

– Горсть земли! – сказал он оживленно. – Помните, вы читали мне, что привозят с родины горсть земли?

– Вот и прекрасно. Она, конечно, привезет.

– Что будет с Димитраки! Он будет рад? Как вы на это смотрите? Я сейчас напишу… Мы сделаем ему сюрприз! Я заметил, а вы заметили? Когда он вчера говорил про Хиос, у него в горле что-то заскрипело! Вот так: э-э-э… А?

– Да, кажется…

– Верно, верно… Только мы ему ничего не будем говорить…

– Вот-вот. А теперь будем продолжать: «Милый Димитраки! Я…»

– Голубчик! – просительно сказал Жоржик. – Это потом. Давайте сочиним письмо мамочке! Я очень буду стараться! Я не сделаю ни одной ошибки!

– Ну хорошо. Пиши: «Милая мамочка!..»

– Вы не так. Надо: «Милая ты моя, хорошая моя мамочка!..» Верно, верно! Вы посмотрите, как тут… – Он взял открытку и стал показывать мне пальцем: – Смотрите, как она пишет: «Милый ты мой, хороший мой, сладкий Жоржик!» Сладкий! И я так хочу… Она меня всегда кусала… слегка. Вот здесь… – показал он под шейкой.

VII

Черепахи прибывали по две, по три в день, и капитан был доволен. Его редкостные лозы на этот раз всем должны показать, как надо браться за дело. Да, виноград был действительно необыкновенный. В то время как обычные сорта – «шашла», «изабелла», «мускат» – несли на себе ягоды еще не крупнее горошины, «ки-о-ри-у» бухли и бухли и уже теперь достигали величины крупной вишни.

– Что будет! Все поразятся! Вот увидите…

Мы сидели на террасе и поджидали обед.

– Дядя Миша! Дядя Миша!

Вбежал Жоржик.

– Дядя Миша! У нас целое гнездо черепах! Тьма!

– Где? – оживленно спросил капитан.

– Там, в винограднике! Они там разводятся! Все собрались в яму…

Капитан посмотрел на меня. Пожал плечами.

– Ну и прекрасно. И пусть разводятся. Тебе кто показал?

– Никто не показал, я сам нашел… Смотрю, Антон подымает доски, я увидал. А Антон и говорит: «Вот так гнездышко!» Я его спрашивать стал, а он смеется.

– Нет никакого гнездышка, а черепахи собраны нарочно.

– На-ро-чно?

– Ну да. Они портят лозы. Теперь понял?

Я видел, что капитану неприятно об этом говорить. Жоржик смотрел на него как-то особенно вдумчиво.

– Ступай и вымой руки. Сейчас обед. Ступай же! – строго приказал капитан.

Жоржик опешил: никогда дядя Миша не говорил с ним так. Он даже не нашелся сказать что-нибудь и медленно отправился мыть руки.

Обед прошел без обычной болтовни Жоржика. Он как-то ушел в себя. Ни разу он не спросил капитана о черепахах.

После обеда, оставшись со мной, Жоржик спросил:

– Вы видели их?

– Видел.

– Ви-де-ли? Как вы на это смотрите? Зачем они ему?

По моим глазам он что-то угадал. Я это чувствовал.

– Не знаете? – спросил он пытливо. – А я знаю…

Я молчал.

– Я все знаю теперь… Когда я мыл руки, я слышал, что говорил вам дядя Миша…

Он слышал. Действительно, капитан упомянул, что надо скорей покончить с черепахами, так как теперь не будет покоя от Жоржика.

– Что с ними сделают? Вы знаете…

Что я должен был говорить? И я все сказал ему, все. Он слушал вдумчиво и покойно, что меня удивило. Выслушав все, он сказал:

– Если бы знал Димитраки! Пойдемте в сад…

В саду мы просидели до вечера. Жоржик не подходил к яме с черепахами, хотя мы были неподалеку от нее. Он часто поглядывал туда и, очевидно, наблюдал за садовником Антоном.

Вечером он сказал мне таинственно:

– Я узнал все. Дядя Миша велел их засыпать… Мне Антон сказал. Завтра утром…

– Знаешь что… Мы сейчас попросим дядю…

– Нет, нет! – замахал Жоржик руками. – Ни за что. Он теперь нарочно сделает. Я знаю. Когда я очень начинаю просить, он всегда начинает махать рукой и кричит: «А вот не будет по-твоему!» Нет…

За ужином капитан пробовал шутить с Жоржиком.

– Ты что дуешься как мышь на крупу?

– Ничего… – сказал Жоржик. – Мне спать хочется.

VIII

Я проснулся рано. Начинало светать, но в комнате, за спущенными шторами, было темно. Едва выделялась на белой простыне маленькая фигурка Жоржика. Вставать не хотелось. На шторы легли золотые полоски – подымалось солнце.

Сколько раз, бывало, решал я встать с солнцем, полюбоваться на море, и всегда просыпал. Надо подняться. Я осторожно прошел к окну и чуть отодвинул штору. Открыл окно. Пахнуло соленой свежестью морского утра. Да, море было красиво. Тихое, с бело-розовыми полосами течений на зеленоватой глади. Еще курилась даль синеющими тенями только что растаявшей ночи. Пара фелюг медленно подвигалась вдоль берега по ветерку. Паруса под косыми лучами солнца отливали розовым золотом. Далеко черной точкой виднелся пароход. Он-то и разбудил меня своим ревом, когда отходил от порта.