Чингиз Гусейнов - Фатальный Фатали Страница 53

И попала о Юсифе фраза в доклад канцелярскому суду двора ее величества Елизаветы, написанный на казенной судебной латыни:

"...защищаясь и ради спасения своей жизни, тогда и в том месте вступил в борьбу с названным Кристофером, чтобы отобрать у него упомянутый кинжал. И так случилось в этой схватке, что названный Ингрэм, защищая свою жизнь, нанес кинжалом стоимостью в двенадцать пенсов Кристоферу смертельную рану над правым глазом глубиной в два дюйма и шириной в один дюйм, от каковой смертельной раны Кристофер тотчас умер. Кинжал был выбит из рук названного Ингрэма субъектом с длинными черными усами и глазами с сатанинским огнем, оказавшимся купцом из Персии, Josephus Mochammedi filius5, был подвергнут аресту, но сумел бежать, поиски названного субъекта оказались без результата".

И новоявленный тюрок или перс, изучивший латынь в университете, натыкается на некоего подозрительного субъекта Josephus Mochammedi filius и тщетно пытается распутать, кто да что, теряя на это годы, а может, и всю жизнь; а известие сие - всего лишь подрезанные Кайтмазовым крылья фантазии Фатали.

Ах, какая встреча с драмоделом и непристойным поэтом, жаждущим скачек с отпущенными поводьями (а это по части Юсифа-седельника!), который, впав в ожесточение, утверждает (вот у кого Юсиф нахватался бунтарских идей!), что религия - выдумка политиков! Не потому ли Юсиф, став шахом, ополчится на главного моллу, а потом - и на всю религию.

И, начав с пьес, которые, напишет потом Фатали, - пора иллюзий, пора надежд!... - перейдет к собственному жизнеописанию - повести о себе-лжешахе, чтоб плыть в море новых иллюзий.

ЛЖЕШАХ

Мастерская седельника Юсифа, прозванного Пехливаном за богатырское телосложение, находилась на площади, у шахской мечети. Вчера ханским конюхом ему было заказано зашить новые ремни к седлу и починить уздечку, и он, получив за срочность один туман, обещал к вечеру сдать заказ. Сидели пятеро друзей, и он рассказывал им: сначала, это он очень любит, о своих кругосветных путешествиях, когда был молод, а потом о дороговизне - то сгорает урожай из-за длительной засухи, то гниет из-за обильных дождей. Удивляюсь я безмозглому нашему правительству!

И вдруг на пощади показалось густое облако пыли. Юсиф, держа в руке шило, поднял голову и увидел торжественную процессию. "А вдруг ко мне?! за мной?!" - мелькнула мысль.

- А ну-ка, друзья, уходите, пока целы!

Но что это? Впереди шли слуги в пестрых костюмах и четырехугольных шапках, за ними знаменосцы, далее еще слуги, и один нес на голове большой круглый, будто солнце, медный поднос, потом стражники, вооруженные остроконечными пиками, - думали, металлические, а это крашеные палки! - и сопровождающие главного конюшего, который вел под уздцы красивого коня туркменской породы. Седло и попона на спине усеяны драгоценными камнями, нагрудник расшит золотом, уздечка украшена жемчугами, с шеи коня свешивалась кисть изумрудов. За ними - главный молла, военачальник, везир, казначей, звездочет, почтеннейшие ученые, богословы, славнейшие потомки пророка - сеиды, вся знать двора.

Шествие остановилось перед мастерской.

- По предопределению судьбы, - начал главный молла, - ты, мастер Юсиф, с этого дня...

Очнись, Юсиф, это же говорит тебе главный молла!

- ...обряд твоего восшествия на шахский престол!

- Высокочтимый молла! Не сошли ли вы с ума?!

"Ах, какой дерзкий! Будь иные времена!" - Пристало ли вам, почтенному человеку, потешаться над седельником?

Тогда выступил вперед военачальник:

- Ты, мастер Юсиф, являешься ныне...

"Что за бессмысленные речи?! Приняли гашиша? Наглотались опиума?!"

- ...а мы презренные твои рабы, псы твоего двора, можешь повелевать нами!

И начались чудеса. Будто Юсиф в Лондоне, в театре, и появляется белотелый красавец Теймурлан!... Сняв с Юсифа поношенное платье ремесленника ("А как же срочный заказ?!" В кармане остался один туман!), слуги надели на него богатое царское облачение. Главный конющий подвел коня, Юсиф сел, и процессия торжественно направилась во дворец.

Из окон и с крыш глазела на Юсифа удивленная толпа.

И тронный зал! И молитва моллы! И почтительное ожидание знати! И корона - впору, чему немало подивился главный молла. И опоясали мечом, осыпанным бриллиантами. И в руку скипетр. И дружные несмолкаемые крики: "Слава!" Торжественный гимн! Взмыла сигнальная ракета, и тотчас за городом раздались раскаты ста десяти пушечных выстрелов.

Хотя после Хафиза и Саади персидская поэзия пришла в упадок, но нашелся в этот день поэт, Царь Поэтов по имени Сируш, который переиначил недавно сочиненную в честь Шах-Аббаса оду, не пропадать же стихам?! и прославил редкие достоинства нового шаха, тем более что Аббас и Юсиф двусложные!

А потом придворные удалились. Но ушли не все.

- А кто вы?

- Мы евнухи шахского гарема, я старший, а это мои помощники.

- Удалитесь все, а ты оставайся! - Уж для кого-кого, а для главного евнуха Мюбарека нет никаких тайн. - По твоему лицу я вижу, что ты хороший человек, объясни мне, что это значит?

- ... Ах звезды! - "Вот дураки! Ну и ну! И кто нами правил!!"

Но в Юсифе-Пехливане заговорил голод: ведь ничего не ел!

- Я покажу вам дворец, пока будут готовить ужин.

Какие покои!... Первый зал устлан дорогими узорчатыми коврами, на стенах портреты шахов династии Сефевидов, а во взгляде Шах-Аббаса изумление: "Как ты здесь оказался?!" Юсиф не выдержал взгляда, отвернулся. Далее портреты знаменитых царей других династий: Ахемениды - Дарий, Кир, Сасаниды - Хосров, шахи персидские арабских, тюркских, монгольских династий; возможно ль, чтоб и его, Юсифа, портрет?! Но какой он династии?!

А они уже в четвертом зале - стены расписаны фресками: иранский богатырь сражается с мазандаранскими дивами, имеющими рога и хвосты; воин, цепями хлестающий море, которое посмело разметать персидский флот.

А вот и комнаты гарема: изображены юноши, предлагающие девушкам цветы, и девушки, протягивающие юношам золотые кубки, наполненные вином.

И вдруг - живая душа!

- А это кто?!

Удивился и Мюбарек, застав здесь Сальми-хатун: разве не дал ей Шах-Аббас разводную грамоту? Но успел шепнуть на ухо Юсифу:

- Сальми-хатун, любимая жена Шах-Аббаса. Должна была уйти, ведь развелась с ним!

Сальми-хатун встала и, повернув красивую голову к Юсифу, гордо посмотрела на нового шаха. На миг в ее взгляде Юсиф уловил: мол, я твоя, хочешь - оставь, и я буду верна тебе, а хочешь - прогони!

- Можно прогнать, - робко предложил Мюбарек.

А Юсиф залюбовался ею.

- Пусть остается! - Не гнать же женщину, если она привыкла здесь жить!

Но что бы он ни делал в этот день, перед глазами возникала картина: коврами устланная комната, а посреди - гордо глядящая на него молодая женщина. "Я рождена для шахов и остаюсь в гареме нового шаха", - сказала она Мюбареку для передачи Юсифу.

- Но нельзя же без брачного договора - кябина?! - удивился Юсиф. (А вскоре случится: Мюбарек, войдя к шаху, низко поклонится и попросит на миг отлучиться от государственных дел; он привел моллу, чтобы тот - неудобно ведь, посторонняя женщина живет во дворце! - закрепил брачный договор между Юсифом и Сальми-хатун. "Евнух прав: неудобно!").

- Да, а где же хранятся наряды жен? - вспомнил Юсиф про жену.

Хранитель сундуков провел к сундукам: какие кашемировые шали, шелка, платья из дорогой парчи! И очень маленькие сундуки - диадемы из самоцветов, бриллиантовые серьги, дорогие кольца, ожерелья жемчугов. И он выбрал для жены и трех своих дочерей платья, шали, диадемы, кольца, ожерелья. Сыновьям послать было нечего.

- Отвезите жене и скажите, чтоб обо мне не беспокоились!

- Она могла бы переселиться сюда, мой шах!

Юсиф почему-то вспомнил Сальми-хатун.

- Нет-нет, не надо!

В золотых подсвечниках горели свечи, накрыт стол. Юсиф отломил лишь ножку фазана, а до иного и не дотронулся: и осетрина, и икра, и гора плова, и шайтан знает какие хитрые яства!

- Это тоже ко мне домой!

Подали кофе, потом кальян. "Да, хороша шахская доля!" Клонило ко сну. Приказал начальнику охраны расставить стражу в том же порядке, как это было раньше, пошел в свою опочивальню.

Но прежде спросил:

- А как Сальми-хатун? - Мол, не забыли накормить?

- Сыта! И довольна! - ответил Мюбарек.

Всю ночь ворочался в постели. "А ведь Сальми-хатун рядом!" - шепнул, это уж точно, дьявол. Но ему было невдомек, что Юсифа одолевают иные думы: "Если это сон, то лучше не спать, если явь, то что он будет делать завтра?" "А ведь..." - снова шепчет дьявол. "Брысь!" - и перевернул подушку.

А утром чуть свет ему объявили о приезде послов из Москвы, от царя Федора Иоанновича. О Москве Юсиф слышал, а о царе понятия не имел (ибо не посетил Стамбул и не познакомился с презренным Вельским). Соскочил с трона, главный евнух аж отпрянул от неожиданности, приоткрыл дверь и увидел чужестранцев. И те по короне догадались и были изумлены. "Приму после полудня!" - сказал шах через главного евнуха, а те, это были князь Борятинский, дворянин Чичерин и дьяк Тюхин, оскорбились и, выразив шаху через толмача неудовольствие ("И ты думаешь, - это Кайтмазов, - я пропущу?! Чтоб только что прибывший наместник Барятинский..." - "Но у меня не "Ба", а "Бо"!), покинули дворец. Каким-то неутраченным восточным чутьем толмач-татарин уловил, что это именно евнух вел с ним переговоры; но промолчал, дабы не сердить князя Бо- ("Пиши, пиши!...) рятинского.