Виктор Ревунов - Холмы России Страница 55

Викентий увидел вдруг топор, торчащий из-за ременной застежины на облучке. Отвернул подстилку под ногами. Того топора не было.

"Гость взял",-догадка оглушила его: на станции, когда отлучился от саней - ходил за билетом, гость и не вставал: скрываясь, сидел. Видать, и взял топор. Что за человек? Кто и для чего явился? Помрачилось все в мрачном свете. Докрасовался, догрозился, доигрался барин! Перстень его, топор его и в убийстве кровавым завязалось. Многое отдашь, чтоб не предстать.

Оттепельный ветерок ледком остеклил снег на деревьях, и в отдаленном лесу будто стены горели.

Желавин напевал негромко:

Ах, голова ты моя удалая.

Песенка давняя, в одной избе вечерней подслушал:

мужик лапти плел и подпевал:

Ах, судьба ты моя роковая...

- Вот, барин, был один случай со мной. Очень смешной,- заговорил Желавин.- Ехал я в поезде. Летом по делу вы меня посылали. Народу в вагоне не так полно.

Барышня со мной на лавке. А напротив дед. Ночь, темно. "Ах, какая луна красивая",- барышня-то говорит.

Подсел я поближе к ней и тоже на луну любуюсь. Любовался да и заснул. Чую вдруг, барышня вроде бы меня тронула н тихонько так под ремень скребется. Да как ущипнет. Обомлел я. "Гимназисточка, думаю, а такая балованная". Я будто сплю. Не шевелюсь, не дышу.

Смотрю что дальше будет. Чую, по животу пальцами как бы нежно ласкает и опять - как ущипнет. Глаза я раскрыл, а она, будто знать не знает, в окошко луною . любуется. А я от ее щипков слезы вытираю. Удивилась.

"Плачете? - спрашивает.- Что-нибудь случилось?" - "Ничего, говорю, чувства вы мне разбуждаете". Засмеялась она, виду не дает. "И вы, говорит, своим храпом тоже .меня разбуждаете". Глаза я закрыл, жду чувства ее. Как вцепилась в живот, как ущипнет. Я тихонько рукой под рубаху-хвать. "Ах, говорю, какая у вас рука холодная". Поднялась барышня и на другую лавку пересела. "Так что же тогда я ухватил?" - соображаю.

Гляжу, а на пальце у меня... во такой...-Желавин пошире развел руки,-во такой рак клешнями вцепился.

Тут дед от шума проснулся. Очухался и говорит: "Окаянный ты человек, куда ж твои бельма глядели, на мою кошелку сел. Всех раков передавил, перетер..."

- Зачем ты мне эту глупую историю рассказал? - проговорил Викентий.Что взбрело тебе в голову?

Желавин смеяться перестал.

- Простите, барин. Не знал. А если бы знал, что таким рассказом ваше неудовольствие вызову, я этих б;л раков, чтоб от них в дальнейшем рассказ не происходил, еще в норах пальцами бы передавил.

Викентий поворочался в шубе.

- Ответил со смыслом. Только не знаем, какой и от чего рассказ произойдет.

Охотничья изба на высоком берегу Угры - на твердыне лесной, заповедной, как курган, была заметена снегом.

Желавин лопатой докопался до двери. Растворил ее.

В избе темно и сыро. В окнах снег белой стеною.

- Коня и сани во двор,- распорядился Викентий.- На ночевку останемся.

- На двор не пролезешь. Копать долго. Коня бы в сени, а санки укрою, и так постоят.

- Ну, смотри.

Желавин принес из сеней охапку поленьев. Бересты надрал. Растопил печь.

Барин в шубе сидел на лавке.

- Иди. Я посмотрю,- отослал Желавина укрыть сани и поставить коня.

Желавин через дверь провел коня в сени. Поставил его у стены, привязал поводом к лестнице на чердак, надел на морду торбу с овсом.

- Поешь да поспи, а то еще куда двинемся,-дал совет коню.

С низкого белесого неба валило лохматым и оттепельным снегом, вдали темневшим от теней деревьев, казалось, мгла перемешивалась со светом.

Желавин нарубил веток еловых, сани укрыл. Глянул вдаль. По угорьям тянулись леса подзорами - один над другим. Там деревеньки и выселки. Не верилось: и людей нет, и усадьбы, и барина. Рыжел обрыв глиной и гречишным песком. Внизу омут-колено. И подо льдом текло и заворачивало. Тьма кромешная на дне.

"Чего-то барин сорвался? Не перемена ли какая?

А я куда? В работники или на фабрику? Утром из одного ушата все моются, рукавом утрутся да на работу бегут",- поразмышлял Желавин: без барина плохо ему будет.

Из-за избы взметнулась костром лиса. В зубах глухарь. Желавин выхватил наган, прикрикнул. Лиса глухаря скинула и скрылась под елками.

В избе Желавин бросил глухаря на лавку. Викентий очнулся, долго смотрел на черного, как уголь, лесного петуха, помятого, с поломанными перьями.

- У лисы отнял,- похвалился Желавин.

- Каким образом?-думая о своем, хворо подал голос Викентий.

- А очень просто. Крикнул: "Брось! Барин велел".

Она и бросила.

Желавин хотел зажечь лампу.

- Не надо. Днем огня не люблю,- хандрил барин.

Завалился в шубе на деревянную голую кровать.

Желавин на лавке ощипывал глухаря, перья бросал в лукошко. Осторожно поглядывал на барина: томился барин, тяжко томился.

"Зачем я здесь? Время теряю. Надо бежать,-думал он в смутных страхах.Взять драгоценности, переодеться в мужицкое и бежать... в Польшу-проживал там знакомый пан. А дальше в Гамбург и за океан".

Он повернулся, сел, прислонившись спиной к стене.

Желавин финкой резал и рубил глухаря, бросал куски в чугунок.

- Сейчас у нас тушеная дичь на ужин. А после чай цейлонский. Читал я, на этом Цейлоне всегда лето, ананасные пальмы растут.

- А почему мы здесь?

- Да, видать, повыгоняли нас с хороших мест.

- Я не о том. Чего-то мужики долдонили? На охоту собирался, толком не разобрал.

- Ну, слышали, Додонова-то убили. А еще присказывают, будто какие-то люди замышляют царя зарубить.

- Вот-вот,- проговорил Викентий, будто это самое и интересовало его.

- Когда в Москве были, Серафимка рассказывала:

один фабричный всем волю сулил и землю, и косынки бабам самые красивые.

- Из каких доходов?

- Какие у него доходы. Пустые щи хлебает.

- А сулит. Значит, чужое грабить?

Желавин поставил в печь чугунок с глухариным мясом. Ухватом порушил тлеющие жаром поленья.

- Жуткие у нас леса, барин. Куда повесельше перебраться бы. Разве в жутких лесах жизнь. И царю-то страшно. Видел я картинку. Среди жутких лесов виселицы по Волге плызут. Того и жди.

Викентий снова завалился на кровать: места не находил. Мучил визитёр.

Явится. За бриллиантами явится. А не дашь-топор и перстень к убийству приложит. Бежать! Ночью, полночью, а бежать.

Желавин поставил на стол чугунок.

- Ужинать, барин.

- Ешь, а я не хочу,- поднялся. Волосы раскосмачены, глаза, как у филина, горят,-Жуткие леса, говоришь? Бежать? А землю на кого?

Желавин посмотрел в печной огонь, сказал:

- Озябли вы, барин. На печь полезайте. Стемнеетразбужу... А земля по новому писанию не ваша.

- Выйди на ветер. Угорел! - с угрозой произнес Викентий.

Викентий залез на печь. Лег на теплые камни.

"Бежать!" - встряхнуло страхом, сказал Желавину:

- Коня посмотри. Чтоб сыт был.

- Больше пуза не влезет. Сам знает,- лег на кровать Астафий, доворчал:Нам все мало, сверх пуза кладем.

Жар из печи озарял избу, огнистые полосы тускнели на стенах, меркли и вздрагивали, что-то лохматое пробегало-то^ волком, то мужиком в шапке.

"Ум свой не показывай,- назлобливали слова Антона Романовича.-Молись да шапку снимай. Чужим будем проживать, как свой-то отсохнет, битый да переказненный,- подремывал Желавин, засыпал да приоткрывал глаз, глядел на мореную спинку, в снеговую стену за окнами.- В ознобе барин. Чего-то не так на уме. Переворот или стрясение".

В стене мрачнел пыточный огонь, да будто нес палач раскаленное железо.

"Так как, Викентий Романович, ваши драгоценности или убийство?"

Глядел барин на дорогу среди черных кустов в желтоватом тусклом мареве. Вспомнил: дорога к усадьбе.

А усадьбы-то не было, лишь бугор перед частым осинником. В прошлом, в прошлом все.

Викентий очнулся в холодном поту. Сон прибавил тягости и совсем подавил душу: "Бежать!"

В избе что-то поскрипывало, мело с шорохом.

"Да вы, Викентий Романович, подстрекали к убийству еще на банкете,-сказал тайный голос господина в полицейском мундире.- Вы дали перстень убийце".

"Я все объясню. Человек прибыл от Додонова для переговоров. Я передал перстень ему в знак мира. Исходило предложение соединить наши капиталы, что было выгодно и мне и Додонову".

"На станции вы пошли купить билет гостю. Сами ходили за билетом. Гость не показывался. А когда садился в поезд, повернулся лицом не от метели, а от фонаря проводника. Скрывал лицо".

"Он просил переговоры и приезд держать в секрете.

Раз так, я и пошел купить билет, чтоб гостя никто не видел".

"А топор?"

"Топор лежал под подстилкой в санях. Видимо, был взят, когда я ходил за билетом".

"Откуда было известно, что топор под подстилкой?"

"Когда выезжали, я положил топор под подстилку.

В дороге без топора нельзя. Зачем ему было брать мой топор?"