Феликс Светов - Отверзи ми двери Страница 55

Отец Кирилл, оборотясь к иконам, начал молиться.

- Говорите все, что есть и лежит на душе, - сказал он, повернувшись наконец к нему. - Помните, что не мне говорите, но Христу, невидимо стоящему сейчас меж нами.

Лев Ильич забыл все слова, что приготовил, что так стройно было им накануне обдумано, где он, не щадя себя, попытался уложить, сформулировать все то страшное, что случилось с ним за эту неделю. Сейчас у него не было слов, и душа словно окаменела. Он не знал, сколько это продлилось. "Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче..." - услышал он вдруг в себе слова молитвы, произнесенной отцом Кириллом в день его крещения, там, в комнате с попугаем.

- Я слышу вас, Лев Ильич, - сказал отец Кирилл. - Не смущайтесь. Вы перед лицом Спасителя.

И тогда он почувствовал Его присутствие: как ветер пронесся по храму - что стоили все его сомнения, рассуждения, претензии, весь этот жалкий суетливый бунт перед бьющим прямо ему в лицо снопом света! Да, это был суд. Лев Ильич так отчетливо увидел себя - и фарисеем, пришедшим в храм помолиться, в глубине души зная, что он не такой, как все, и женщиной, взятой в прелюбодеянии, и богатым юношей, не способным отказаться от своего достояния, и управителем, растратившим доверенное ему имение. "Какое счастье и какое милосердие в том, что я не почувствовал Его присутствия раньше! - мелькнуло у него. - Что если б я был, как и сейчас все тем же фарисеем и той женщиной, и тем юношей, но не сокрушался сердцем о том, ч т о я делаю?.."

- Слава тебе, Господи, за твою милость и доброту ко мне! - прошептал Лев Ильич дрогнувшим голосом.

Он упал на колени, заговорил, не мог остановиться, и замолчал, только почувствовав руку на своей голове.

Отец Кирилл был взволнован. Лев Ильич успел заметить это прежде, чем тот накрыл его епитрахилью и отпустил. Лев Ильич поцеловал Евангелие и крест, лежащие перед ним.

Он стоял у стены, прямо против Царских врат. Он слышал голоса молящихся отца Кирилла и дьякона, отдельные возгласы, строки псалмов. Наконец, над Царскими Вратами отдернулась занавесь, дьякон вышел из боковой двери, остановился на амвоне, повернувшись лицом к Царским вратам.

- Благослови, владыко! - прогудел дьякон.

И из глубины алтаря ответил ему отец Кирилл:

- Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков...

Шла литургия, дьякон выходил, подпрыгивая, летящей походкой, взывал - и хор, и вся церковь вздыхала: "Господи, помилуй!" О патриархе, иерархах, о воинстве, о храме, о плавающих, путешествующих, страждущих и плененных и о спасении их, о избавлении нас от всякия скорби, гнева и нужды. "Господи, помилуй..." - шептал Лев Ильич... "Пресвятую, Пречистую, Преблагословенную, Славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, со всеми святыми помянувши, сами себя, и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим!.."

- Тебе, Господи!.. - шептал Лев Ильич.

С клироса возгласили блаженства, и Льву Ильичу так легко было креститься, повторяя их про себя: "Блаженни нищие духом, яко тех есть Царство Небесное..."

Раскрылись Царские врата. Апостол вынесли на середину храма... "Вонмем!" громыхнул дьякон... "Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!.." - пел хор... "Премудрость!.." Ясно, отчетливо произносились слова Апостола... Хор возгласил "Аллилуйя"...

Шла, нарастая, заполняя все углы храма, во всем своем великолепии удивительная служба. Лев Ильич видел, когда открывались Царские врата, молящегося отца Кирилла, воздевавшего руки - и он знал, что когда молится он обо всех христианах, где б они ни находились сейчас - в дороге ли, в болезни, в заточении или в пропастях земли - он помнит и про него. "За что мне это?" думал Лев Ильич. Как можно простить человека, всю жизнь ходившего какими-то другими дорогами, смеявшегося, а вернее, равнодушно-невежественно презиравшего все это, занятого только собой, только своим, гордящегося своей чепухой, бесконечно грешившего, и уже узнав, оказавшегося способным на такое мерзкое, мелкое и ничтожное падение, - как можно его простить? Не исторгнуть отсюда, причастить Святым Телом и Кровью, тем, что вот сейчас там, за закрытыми вратами пресуществляется Духом Святым, молитвами всей церкви... Нет, подумал Лев Ильич, конечно, не помогут тут мне ни право, ни мораль, ни нравственность, ибо с точки зрения человека - просто хорошего, доброго, справедливого человека нет и не может быть мне прощения. Да это и вредно для всех, это какой-то компромисс, несправедливость, что ж ставить меня на одну доску рядом с теми, кто действительно всею жизнью, душевным движением, своею чистотой достоин прощения и того, что сейчас здесь происходит? Только если отказаться от логики, если это и впрямь безумие, абсурд?.. Но он ведь и пришел сюда безо всякой логики, против смысла, которому всю жизнь пытался быть верен, - что его сюда привело, почему? Только на это может быть надежда, на Божие милосердие вопреки всему, безо всякого основания. Только сочувствие, жалость, милость, над которыми не властны мирские разум и справедливость. "У меня нет права, Господи, у меня есть только надежда - впрочем, да будет воля Твоя!" - сказал он шепотом и поднял голову.

"Отче наш, Иже еси на небесех..." - начал хор и вся церковь подхватила слова Господней молитвы.

Да, летела мысль Льва Ильича, коль святится имя Божие, то приидет Царствие Его, пусть будет только Его воля - кому же может он теперь ввериться? Что ему еще нужно, кроме хлеба - Божией премудрости? Он не смел просить - и просил! о снятии его грехов, которыми он должен ближним, молил о душевном спокойствии - свободе от искушений, бывших и предстоящих, какую радость он предощущал в избавлении от лукавого!..

Слезы стояли в глазах Льва Ильича, он не сразу и различил иконостас, вознесшийся высоко над Царскими вратами, так что надо было запрокинуть голову. Там, под самым куполом, под изображением Спасителя на Кресте ряд за рядом стояли праотцы, пророки, апостолы, святые, мученики... Слезы мешали ему различить лики, и вдруг на какое-то мгновение он увидел, что они вышли из золотых рам. Они стояли тут, в храме, служили вместе со всеми - вместе с ним, Львом Ильичем - литургию, стояли твердо, спокойно, глядя ему в лицо, - ступили из стены, заполнив ведь видимый в храме придел.

Он сморгнул набежавшие слезы. А когда еще раз рискнул поднять голову, иконы снова сияли на стене, но он уже знал о живом присутствии всех, кем живет и всегда будет жива Православная Церковь.

Врата Царские снова растворились и дьякон возгласил: "Со страхом Божиим и верою приступите!.."

- Верую, Господи, и исповедую, яко ты еси воистину Христос, Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз...

Отец Кирилл говорил тихо и как бы про себя, но отчетливо и ясно, так что слышно было по всей церкви. Но тут, когда приостановился и поднял голову, Льву Ильичу показалось, что он увидел его.

- Вечери Твоея тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими: не бо врагом Твоим тайну повем, не лобзания Ти дам яко Иуда, но яко разбойник исповедую Тя: помяни мя, Господи, во Царствии Твоем...

Лев Ильич подвигался вслед за причастниками все ближе к алтарю.

- Руки, руки сложи, сынок... - прошамкала, обернулась к нему старуха с провалившимся ртом.

Он сложил руки крестом на груди, подвинулся еще вперед и увидел прямо над собой отца Кирилла со святой чашей и дьякона с красным платком подле него.

"...Не бо врагом Твоим тайну повем, не лобзания Ти дам, яко Иуда, но яко разбойник исповедую Тя: помяни мя, Господи, во Царствии Твоем," - сказал про себя Лев Ильич и поднялся на две ступеньки к отцу Кириллу.

- Причащается раб Божий Лев... во оставление грехов и в жизнь вечную...

Дьякон подставил плат под лицо причастника и священник поднес к его устам ложку с Телом и Кровью Господа...

Он уже ничего больше не слышал и не видел.

- Пойдите и запейте, - уже верно не в первый раз сказал ему священник.

Лев Ильич поцеловал край чаши, подошел к столу, на котором стояли чашки с теплой водой и вином, и бережно взяв в руки, медленно выпил...

- Лев Ильич, поздравляю вас!..

Он глядел и не узнавал: "Кто это?"

- Я так рада вам... здесь. Со святым причастием! Простите меня!

- Господи, Таня! - обрадовался Лев Ильич и обнял ее.

- Вы знаете отца Кирилла? - тараторила Таня. - Как хорошо, мне с вами нужно поговорить... Вы куда пойдете после обедни?

- Да, да... - не понимал ее Лев Ильич, перед ним все звенело и радовалось. - Мы вместе, вместе и пойдем...

- А ко кресту будете подходить?

Он глядел на нее, не понимая. Господи, какая она красивая, девочка совсем, как его Надя, и глаза, когда не намазаны, глубокие и ясные, счастливые, только нет-нет, да блеснет в них печаль...

- Подождите, сейчас еще проповедь... - шептала Таня.

Они протиснулись поближе к алтарю.

Лев Ильич держал Таню за руку и его проникло ощущение удивительной, ни на что не похожей близости с этой девушкой, про которую он, как казалось ему, всегда все понимал, а вот не знал самого главного.