Алексей Писемский - Взбаламученное море Страница 55

– Этта мясника к ним послали разделать, так ругал-ругал госпожу-то при простом мужике.

– Скотина этакая! – сказал Виктор, завязывая кашне.

– А ведь и про них тоже знаем мы немало… – продолжала Иродиада: – говорить-то только не хочется…

– Ты приди как-нибудь на квартиру ко мне, – говорил Виктор, сходя с лестницы.

– Слушаю-с, – отвечала Иродиада.

– Какая хорошенькая она!.. О, так бы взял и поцеловал, – говорил Виктор и в самом деле, взяв ее за подбородок, поцеловал.

Иродиада на этот раз нисколько ему в том не воспрепятствовала.

Последнее время она очень похудела, и лицо ее сделалось совсем сердитое: коварный обожатель ее, Мозер, оставил ее и, как мы видели, женился на другой. Иродида не любила его; но, по самолюбивому характеру, ей было досадно: наболевшее сердце ее совсем окаменело, и она поклялась ко всему их, по ее понятию, поганому роду ненавистью.

Софи, когда брат ушел, вышла в гостиную. Там все соблюдали величайшую тишину. Старик-музыкант играл на фортепиано пьесу собственного сочинения.

Приехал Бакланов.

Софи подала ему руку и тихим наклонением головы указала ему на место подле себя.

Бакланов сел.

То, что он встретил тут, его сильно поразило: самая последняя мода, самая изящная роскошь глядели на него отовсюду.

Дама, путешествующая по святым местам, должно быть, была очень веселого и живого характера. Она совершенно бесцеремонно стояла около старика-музыканта и с большим чувством глядела ему в затылок и чем-то тут любовалась: волосами ли его вьющимися, или довольно еще мускулистою шеей, – решить невозможно, равно как и того, чем ее религиозное сердце в настоящую минуту было преисполнено.

Прелестная m-me Круаль, как истая француженка, любившая показать свои ножки, так свободно расположила свой кринолин, что Бакланов, сидевший несколько нагнув голову, видел почти весь чулок ее.

M-lle Прохорская сидела, явно прислоняясь к своему кавалеру, молодому человеку, который, тоже явно держа руку за спинкой стула, обнимал ее.

Бакланову, привыкшему, в продолжении пяти лет, к своему благочестивому семейству и выезжавшему только в дома солидные, все это было очень приятно и чрезвычайно раздражало его. Он с каким-то упоением смотрел на складки платья Софи, на ее немного выставившуюся ботинку.

– Что, ваша жена здорова? – почти разбудила его Софи своим вопросом.

– Здорова, – отвечал Бакланов, подняв голову. – Почему вы меня прежде всего об этом спросили? – прибавил он.

– Да потому что… – отвечала Софи и далее не находилась, как объяснить. – Она, говорят, такая добрая; просто, говорят, ангел по характеру, – прибавила она наконец.

– Все это прекрасно-с! – подхватил Бакланов: – но знаете ли что: такой милой и прелестной женщине, как вы…

Софи смотрела на него.

– Молодого человека, каков я все еще пока и который был в вас влюблен…

Софи не спускал с него глаз.

– И который наконец, вы очень хорошо знаете, и теперь от вас без памяти.

– Нет, я этого не знаю, – возразила Софи спокойно.

– Нет, вы это знаете! – подтвердил Бакланов: – говорить ему и спрашивать его о жене – значит обидеть его и, наверное уж, огорчить.

– Зафантазировались, мой милый кузен, зафантазировались! – сказала Софи, вставая и отходя от него.

В это время приехало еще новое лицо, граф З***, женатый человек, с которым Бакланов встречался иногда в обществе, но теперь он явился со своею содержанкою Марией-Терезой-Каролиной Лопандулло. Девушка эта начала свою карьеру тем, что играла по трактирам на арфе, а теперь ездила в карете и ходила постоянно в шелковых платьях, у которых только лиф на груди, по ее собственному вкусу, был очень уж низко вырезан.

– Ручку вашу! – сказал бесцеремонно граф, обращаясь к Софи.

Она хлопнула свою ручку в его огромную ладонь.

Граф поцеловал ее несколько раз.

– А я приревную! – сказала девица Мария-Каролина-Терезия ломаным русским языком.

– Можете! – отвечала Софи кокетливо.

Бакланов, чтобы не представить из себя глупо-влюбленного, подошел к madame Круальи стал с ней любезничать. Дело шло о большом кольце на руке ее: Бакланов просил открыть это кольцо, а француженка говорила, что нельзя.

– Ваше кольцо, значит, никогда еще не открывалось? – спрашивал Бакланов.

– Нет, раз было открыто.

– Только всего раз? – спросил Бакланов печальным голосом.

– Раз всего! – отвечала ему француженка тоже печально.

К ним подошла Софи.

– Этот господин страстно влюблен в жену свою и запирается еще в том! – сказала она, показывая француженке на Бакланова.

– О, так вы вот какой! Так подите же прочь от меня! – весело подхватила она.

– Послушайте, Софья Петровна, – воскликнул Бакланов: – вы мало что женой преграждаете мне совершенно к себе дорогу, но вредите мне этим и у других дам!

– Зачем женились! – сказала Софи, пожимая плечами.

– Я женатых терпеть не могу, фи! – подтвердила француженка.

– Это ужасно! – говорил Бакланов.

По наружности он шутил только; но в душе ему, в самом деле, было досадно.

– Monsieur Готфрид! Сыграйте нам что-нибудь веселенькое! – сказала Софи, прохаживаясь небрежною походкой по зале.

– Fort bien, madame! – сказал немец и сел.

Дама, путешествующая на восток, опять поместилась около него.

«Ну, старику от этой госпожи не спастись!» – подумал Бакланов.

Готфрид начал воодушевленнейший вальс.

Софи сама подала руку графу и пошла с ним вальсировать.

Молодой человек взял m-lle Прохорскую, или Покровскую.

Бакланов заметил, что кавалеры очень бесцеремонно повертывали дам и нарочно, кажется, старались, чтобы платья у них выше поднимались. Дамы тоже как-то очень близко держались к кавалерам, кроме, впрочем, Софи, которая своим приличным и несколько даже аристократическим тоном отличалась от всех.

Бакланов пригласил ее на вальс.

Он чувствовал, что Софи невольно и вряд ли сама догадываясь пожимала ему руку.

– Могу ли я к вам приезжать? – спросил он ее пламенным голосом.

Софи, вертясь с ним в вальсе, молча смотрела на него своими прекрасными глазами.

– Могу ли? – повторил Бакланов, когда они кончили тур.

– Пожалуйста! – отвечала Софи и голос ее опять ничего не выражал.

Часов в двенадцать Бакланов, видя, что другие молодые люди прощаются и уезжают, тоже взял шляпу и подошел к Софи. Она в это время о чем-то дружески шепталась с девицей Марией-Терезией-Каролиной.

– Adieu! – проговорила она, довольно небрежно подавая ему руку.

Бакланов вышел.

Он был очень взволнован.

9. Он пошутил!

Мужчина с табаком и вином делается похож на чорта! – говорит немецкая поговорка.

Бакланов, возвратясь домой, спросил себе бутылку вина, закурил сигару, человека отпустил спать, а сам начал пить и курить.

Более ясно проходившие в голове мысли были следующие:

«Славная вещь – эти немножко шаловливые женщины».

Сильная затяжка сигарой и рюмка портвейну.

«Как бы отлично теперь, вместо того, чтобы ехать домой, заехать к какой-нибудь госпоже и учинить с нею оргию».

Еще рюмка и затяжка сигарой.

«Что я Казимиру пропускаю… Она, должно быть, страстная женщина!»

Новая рюмка и новая затяжка.

«Сходить разве к ней?»

У Бакланова при этом в голове даже помутилось.

«Чорт, пожалуй, рассердится!» – продолжал он. Однако встал. Шаги его уже были неровны.

«Скажу, что заболел, люди все спят, и пришел к ней».

И, недолго думая, он запахнул халат, прошел на цыпочках залу, коридор и отворил дверь в комнату, где спала Казимира. Та сейчас же услыхала.

– Кто это? – спросила она немножко испуганным голосом.

– Это я, Казимира, не тревожьтесь! – говорил Бакланов, подходя к ней и дотрагиваясь до нее рукою.

– Ах, Александр Николаич, не случилось ли чего-нибудь? – воскликнула Казимира, привставая.

– Нет, ничего; я так пришел, побыть с вами, – отвечал он; голос его был нетверд.

– Чтой-то, как же возможно в такое время! Придут, пожалуй, кто-нибудь.

– Никто не придет, никто! – говорил Бакланов, беря и целуя ее руку.

– Да как никто? Так вот дети, Валеренька спят! – говорила Казимира.

– Ну, пойдемте ко мне в кабинет.

– Зачем я пойду к вам? Что мне там делать!

– Мы будем сидеть, разговаривать.

– Нет, Александр, ступайте, ступайте! – говорила Казимира, дрожа всем телом.

– Если вы не пойдете, я на вас ужасно рассержусь.

– Как это возможно! Душечка Александр, это невозможно.

– Отчего же невозможно?

– Оттого, что у вас жена есть! Что вы!

– Убирайтесь вы с женой! Не люблю я ее. Пойдемте, ангел мой!

– Александр! Умоляю, оставьте меня! Оставь! – говорила Казимира.

– Не оставлю, – говорил он, обнимая ее и насильно подводя к двери.

– Александр! – вздумала было еще раз воспротивиться Казимира.

– Если ты для меня этого не сделаешь, я возненавижу тебя! – проговорил Бакланов; голос его при этом звучал почти с бешенством.