Мирза Ибрагимов - Слияние вод Страница 55

Зимою он радовался, что Рустам редко обращался за помощью. Шарафоглу не любил колхозных деятелей, которые стараются использовать в своих интересах приятелей, занимающих высокие служебные посты. Но теперь началась посевная, а Рустам по-прежнему не давал о себе знать. Поток анонимных писем не прекращался. Только день пробыл Шарафоглу в "Новой жизни", а заметил много недостатков.

Об этом следовало откровенно поговорить с Рустамом, и Шарафоглу еще с утра вызвал его к себе.

На дворе раздался зычный гудок автомобиля, Шарафоглу взглянул в окно. Из "победы" вылезал Рустам.

Председатель никак не рассчитывал встретиться во дворе МТС с Наджафом. Проснулась привычная подозрительность. "Так вот почему Шараф пригласил меня!" - мелькнула догадка.

С мрачным видом он вошел к Шарафоглу.

- Кури, отдыхай, неверный друг, а потом расскажи, как дела идут в колхозе, - приветливо сказал Шараф,

"Неверный"? Ну конечно, Наджаф уже успел очернить Рустама в глазах Шарафоглу. Нахмурившись, Рустам вытащил кисет. Пальцы его дрожали, и Шарафоглу заметил, как много седых волос прибавилось на голове друга за эту весну. Но суровый, мужественный вид Рустама говорил, что он не хочет подчиняться годам, что упорной волей надеется победить старость.

- Что ж ты не спрашиваешь, доволен ли я вашим колхозом?

Рустам обиженно пожал плечами.

- И спрашивать не надо. Сразу было ясно, когда от обеда отказался. Он затянулся и пустил к потолку густое облако дыма. - Все вы, районные работники, одинаковые. Сухие формалисты!

- Я с тобой разговариваю как друг, фронтовой товарищ, - с упреком заметил Шарафоглу.

- Как бы ни говорил, а суть-то одна!

- Значит, ты доволен состоянием дел в колхозе?

Облачко табачного дыма поднялось к потолку; Рустам промолчал.

- Считаешь, что все районные работники - бездушные машины? Так, что ли? Может, и есть среди нас такие, но их мало, очень мало. Постараемся, чтобы вовсе не было... Районным деятелем быть не сладко, поверь. Ты ведь тоже руководящий работник, пусть не районного масштаба. Колхозники тоже, наверно, обвиняют тебя в формализме, бессердечии?

- Этим не грешен! - Голос Рустама прозвучал вполне искренне.

- Как тебя дело коснулось, оказалось, что ты лишен недостатков, насмешливо сказал Шарафоглу.

- Эх, друг, не надо бы к словам придираться. У каждого есть свои недостатки. И Рустам не святой.

Если у Рустама тяжелый характер, так это только его касается, а к весеннему севу не имеет никакого отношения.

- Не согласен! - Шарафоглу покачал головой. - Есть недостатки, от которых страдают сотни людей. Не раз я уже предупреждал тебя. Колхоз теперь хозяйство большое, сложное, нельзя им руководить с завязанными глазами, полагаться во всем лишь на свой опыт, на свой ум. И вот гляжу на тебя и думаю: прохладно относишься к делу, поостыл малость! И в твоих подчиненных тоже огонька не вижу.

- Анонимных писем начитался? - ехидно спросил Рустам.

- Читаю и анонимные. Может, и ты заинтересуешься? - Шарафоглу вынул из сейфа, отдал ему четыре письма в мятых конвертах. - Но я им значения не придаю, - продолжал он, наблюдая, как менялось лицо Рустама, проглядывавшего письма. - А вот со своими впечатлениями, конечно, считаться приходится. - Он рассмеялся. - Я думал, что ты расстроился из-за неполадок в работе, а оказывается, я виноват, что обедать не остался. И ты на меня обижен!

- Пословица есть: "Чаще всего обижаются на любимых", - пробормотал Рустам. Мало еще его знает

Шарафоглу. Не в обиде дело и не в том, что ему указывают на недочеты, а плохо то, что Шарафоглу верит не доброжелателям Рустама. Кому? А хотя бы Наджафу, который только что вышел из этого кабинета. И анонимные письма тоже дело рук Наджафа.

В голосе Шарафоглу зазвучали мягкие нотки, словно он жалел ослепленного гневом Рустама:

- Ошибаешься!... Наджаф даже твоего имени не упомянул. Говорили только о работе. Не надо бы так плохо думать о людях. Ведь это тоже своего рода болезнь: заведется в человеке эдакий червячок подозрительности - и все кажутся врагами.

Рустам сразу поверил, что Наджаф не виноват перед ним, но все же пожаловался:

- Если бы ты знал, как трудно... Внутри все горит! Днем и ночью в хлопотах, из кожи лезу, а вместо благодарности одни кляузы! Нет, лучше совсем уйду, подам заявление, простым бригадиром останусь. Надеюсь, и ты порекомендуешь райкому партии освободить меня.

Через минуту Рустам уже раскаивался в этих внезапно вырвавшихся словах, но Шарафоглу, видно, не обратил на них внимания.

- Помнишь, друг, как на заре Советской власти по прямому указанию Ленина начинались в Мугани большие дела? - негромко спросил он и, откинувшись, полузакрыв глаза, словно это помогало ему попристальнее вглядеться в былое, продолжал: - Ленин посоветовал азербайджанским коммунистам вернуть плодородие солончаковой, вытоптанной копытами овечьих отар Муганской степи. Вместе с первыми бригадами строителей сюда приехали Касум Кенгерли и Сергей Багдатьев. Мы были молоды тогда, но ведь ты не забыл Сергея? Худенький, слабый, с маленьким острым подбородком, - совсем подросток. Думалось: как такому вынести муганскую жару? А положение-то было тяжелое. Продовольствия не хватало, деньги обесценены, не только классовые враги - нам сопротивлялось всё: темнота, бескультурье, религиозный фанатизм. На себе люди волокли десятками верст мешки с цементом, мукой, рисом. Могилами друзей мы отмечали каждый свой шаг. И потом еще началась малярия, Багдатьева и Кенгерли свалила болезнь. С потрескавшимися губами, с высокой температурой они лежали пластом на топчанах, но продолжали командовать стройкой. И среди строителей не было дезертиров, никто не подал заявления об уходе, Наши отцы, наши старшие друзья вперед смотрели и не жаловались на усталость. Так что же с тобой случилось? Почему пал духом? Устал? Поговорим с министерством, устроим тебе путевку на курорт, отдохни, полечись... Как-нибудь месяц без тебя справимся. А затем опять берись за работу. Покажи свою молодую хватку.

Рустам взволнованно слушал друга, вспоминая молодость, полную смелых дерзаний, но едва Шараф произнес: "Без тебя справимся..." - как обида вытеснила все другие мысли,

- Рано меня хоронить, друг, я еще живой! - сказал он. - Дай дней десять сроку, и если колхоз не выйдет на первое место в районе, то разрешаю тебе от моего имени настрочить заявление об отставке... Могу быть свободным? - И, встав, он свернул кисет, сунул его вместе с трубкой в карман, стряхнул с ладоней табачные крошки.

- Пожалуйста, - пожав плечами, устало сказал Шарафоглу. И, словно вспомнив о чем-то, задержал его. - Да, напоминаю, друг: надо бы уже подумать о подготовке полей для машинной уборки хлопка.

Рустам уловил тонкий упрек в этих словах.

- Машина хороша, друг мой, - ответил он, - когда не снижает колхозных доходов. Скажи министру, пусть об этом подумает и даст нам хорошие машины, которые чисто убирают поле, а не сорят, как нынешние.

- Напишу, обязательно напишу, - согласился Шарафоглу.

Мелодично зазвенел телефон. Приложив трубку к уху, Шарафоглу внимательно выслушал невидимого собеседника и ответил, что Рустам-киши еще здесь, не уехал; да, беседу они кончили, председатель "Новой жизни" сейчас придет в райком партии. И, повесив трубку, сказал Рустаму, что с ним хочет поговорить Аслан.

4

Как ни успокаивал себя Рустам, а в глубине души смутно ощущал, что положение у него этой весной совсем не выигрышное и дела в колхозе не так хороши, как ему кажется...

И потому неожиданный вызов в райком застал его врасплох, вселил в сердце смятение...

Пришлось, пряча глаза, спросить друга: а по какому вопросу хочет поговорить с Рустамом секретарь? Оказалось, что Аслан попросту пригласил к себе председателя колхоза. А откуда ж он знает, что Рустам у Шарафоглу? Ну, в приезде Рустама нет ничего секретного. Утром Шарафоглу был в райкоме, вот и сказал...

С сокрушенным сердцем Рустам отправился в райком.

Первое его впечатление об Аслане после встречи у Калантара было очень хорошим. Он вернулся в колхоз с теплым чувством: "Сразу видно человека простого, благородного. Такой не станет плясать под дудку бюрократов! На первом месте для него - справедливость, честность, интересы дела. Уж он своего добьется - оживит колхозы".

Но через неделю произошло маленькое событие, смутившее Рустама. И теперь он думал, что в характере секретаря райкома много сухого, официального.

На рассвете, когда Рустам ехал на дальний участок, где впервые засеяли хлопчатник, в туманном просторе внезапно всхрапнула лошадь, пугливо навострив уши.

Рустам привстал на стременах, прищурился. Волк, что ли? Нет, неподалеку, в лощине, мирно паслась с детенышами легконогая пятнистая газель. Вот так встреча! Давние обитатели Мугани - джейраны теперь разбрелись, разбежались, вспугнутые грохотом трактора и автомобилей. Откуда же ты забрела, резвая красавица?... Сердце бывалого охотника дрогнуло в груди Рустама, он хлестнул кобылицу. Газель взвилась и скрылась мгновенно в кустарнике, прикрывая собой детеныша, но второй, послабее, споткнулся, и Рустам, свесившись с седла, подхватил его крепкой рукою. Испуганный джейранчик содрогался крупной дрожью, сердце его колотилось бурными толчками.