Иван Мележ - Люди на болоте (Полесская хроника - 1) Страница 55

Вскоре они, с той же недоверчивостью, придирчивостью, разглядывали, щупали другую корову. "Купцов" сновало все больше и больше - искали, спрашивали, торговались, отходили, - движения, гомону было хоть отбавляй, но торговля шла очень вяло, во всяком случае тут, где стояли Чернушки.

Все присматривались, спрашивали, и почти никто не покупал.

Ни Ганну, ни отца ее это не удивляло: они были такие же, как и люди, которые сновали перед ними, - медлительные, расчетливые полешуки, - почти каждый сто раз приценится, прежде чем купит. И чему тут было удивляться, если продавцов так много, а денег у "купцов" считанные копейки...

Не удивлялась и мачеха, только уж очень тоскливо было стоять ей да ждать понапрасну. И, томясь, страдая, злясь, она не могла уже видеть, что ждет, томится не одна, что так же томятся почти все. Видела она хорошо только подводу, которая будто нарочно торчала перед глазами и на которой приманчиво краснели горшки, макитры, миски, - ей так нужен был хороший горшок и хотя бы две миски] Надо, а купить не купишь! Не берут ничего.

- Пока тут продашь что-нибудь, ни одного не останется!

Надо же: там, как на беду, толпятся женщины, крутят перед ней недоступный багрянец горшков - словно дразнят.

- Останутся! - равнодушно сказал Чернушка. - Не эти, так другие!

Мачеха продолжала ворчать:

- Шляются, шляются - раззявы! Только с панталыку сбивают других! Тут разве пробиться из-за них купцу!..

- Пробьется, если появится...

- Пробьется! Жди!

Мачеха не верила. Не верила она и тогда, когда "купец"

этот наконец подошел, хотя чувствовала, что он не раззява, что спрашивает, почем вьюны, не ради забавы, купить хочет.

Она знала: вьюнов близко не продают, заломила - полтинник за связку. "Купец" удивился:

- Полтинник?!

- А что ж? Дорого, может?! - Она промолвила это так, будто говорила: да разве повернется язык у кого-нибудь сказать такое, - а сама со страхом следила, не испугался ли, не собирается ли отступить. Стараясь не эьшустить, заспешила мягко и приветливо: - Вы ж посмотрите, сколько их тут, в одной связке! Видите, сколько! Я и сосчитать не сосчитаю.

Столько за целый день не наберешь! Они ведь, как заберется в трясину который, копай да копай, пока откопаешь... Тут же мяса сколько - только что они сушеные! А мясо какое - это не какая-то там смердючая рыба! Вьюн!

- Вьюн-то вьюн... - "Купец" явно собирался уходить.

Мачеха видела: надежда готова была вот-вот пропасть.

Чернушиха с отчаянием подалась к "купцу":

- Ну хорошо! Дорого! А вы назовите свою цену!

- По тридцать пять...

- По тридцать пять? Так это ж... Я ж вам и так, можно сказать, ни за что отдавила! - Мачехе снова попалась на глаза подвода с горшками: - Ну ладно! Берите!.. Сколько штук?

Он брал все десять связок: хватит, видно, и на горшок, и на две миски. Должно хватить!

- Ешьте на здоровье!

Как только человек отошел, прикрывая связки вьюнов рукавом пальто, мачеха, зажав деньги в кулаке, заспешила к подводе с горшками и мисками. Еще, кажется, не поздно, не все продано. Только спешить надо, совсем мало остается!

А женщины идут и идут!..

Она вернулась назад успокоенная, счастливая.

- Вот, купилаТ - Мачеха постукала по горшку сухими костяшками пальцев, послушала: - Звенят, как колокола!

Посуда ладная, только что - дороговизна!..

Y Когда она, обернув миски и горшок сеном, уложила их в телеге так, чтобы, избави бог, не разбились или чтобы не украл какой-нибудь бездельник-вор, которых тут шляется тьма, когда опять начала подыскивать "купцов", - в толпе неожиданно появился Евхим. Он неторопливо шел с Ларивоном, расталкивая толпу, с цигаркой на губе, поглядывал на всех с самодовольной и задиристой улыбочкой: эх вы, люди, букашки суетливые, мелюзга!

"Пьяный или так просто, охмелел? Молодой, богатый...

Удачливый. Все удается, чего только душа захочет... Зацепить, видно, намеревается кого-нибудь, чтоб показать... какой он?"

Мачеха замахала ему рукой:

- Евхимко-о!

Он заметил Чернушков, направился к ним.

- Ну, как торг? - громко, весело спросил Евхим, окидывая взглядом все, что лежало на возу. - Э, да вы тут с овечками, - боитесь расстаться? - Он захохотал.

- Не берут овечек, грец его, - спокойно сказал Чернушка.

- И не глядят, Евхимко!..

- А мы думали, что расстаться боитесь! - поддержал Евхима Ларивон. Он словно ждал, что и Ганна откликнется на эту шутку, но у той даже уголки губ не дрогнули.

Евхим сдержал смех, но смотрел весело.

- Так, говорите, овец продаете? Почему ж их не покупают? Купцов - зон сколько!

- Ат! Это купцы - сказал!.. Раззявы это, Евхимко, а не купцы!

- Есть и раззявы. А есть - и купцы! Надо только уметь найти их! Да подцепить на крючок!

- Подцепишь их!

Евхим вдруг оторвал приклеившуюся к губе цигарку, бросил под ноги, решительно сказал приятелю:

- Ларивон, надо купцов найти на овец!

- Ну, если надо, так...

- Идем!

Взглянув на Ганну, Евхим ловко повернулся и врезался в толпу. Взглядом коршуна огляделся, поискал; толкаясь, огтесняя в сторону тех, кто попадался на дороге, двинулся с Ларивоном, который покорно плелся вслед, в толчею между возами. К ним оборачивались, ругали их, а они не оглядывались - пристали к одной группе людей, послушали, к другой подошли...

Вернулись с городским человеком в короткой поддевке с заячьим воротником и в перчатках - сначала вдвоем: "купец" и Ларивон. Евхим появился только после того, как человек поглядел овец и стал прицениваться. Подошел, будто незнакомый, подмигнул Чернушкам, чтобы молчали, деловито, громко спросил:

- Чьи овцы?

Ларивон ответил:

- Да тут уже есть купец...

Евхим грубовато толкнул человека, как бы оттесняя его:

- Мало что есть! Мы еще поглядим, кто лучший купец! .. - Он обратился к Чернушке: - Ваши овцы?

- Мои.

- Не лезь! - словно рассердился Ларивон. - Тут уже есть купец. Он первый подошел. Его очередь - первая! Не суйся, чуешь! Не мешай!

- Первый, да худший! Он год торговаться будет! - Евхим, казалось, хотел во что бы то ни стало перехватить овец.

Он даже полез рукой под поддевку, как бы желая достать деньги. Но когда искоса глянул на "купца", увидел разочарованно - тот и не думал торопиться брать овец! Уступал свое право Евхиму не споря, даже охотно! "Не подцепили!" - подумал Евхим.

Не удалась эта затея и с другим "купцом", приведенным Ларивоном, и только третий - задиристый, курносый деревенский парень в расстегнутой шинели, - когда Евхим нахально ввязался в его разговор с Чернушкой, возмущенно загорелся:

- Овец я нашел!

- Мало что нашел! Нашел - не купил!.. - Евхим полез к Чернушке: - Почем продаете?

Парень, разозлившись, отрезал:

- Я беру овец!

Он резким движением выхватил из кармана гимнастерки кошелек, стал отсчитывать аккуратно свернутые рубли, тяжелые медяки. Руки его, с кривыми, неспокойными пальцами, непослушно дрожали.

- Эх, дешево продали! - "пожалел" Евхим вслух. - Я больше дал бы!

Он подмигнул Ганне, следившей за всем как-то невесело, и отошел будто бы недовольный. Однако, как только парень в шинели увел овец от Чернушки, он вернулся к подводе, озорно, громко захохотал:

- Все-таки один попался!

Мачеха, повеселевшая, почти счастливая, взглянула на него с восхищением: вот молодчина, хват!

- Спасибо тебе, Евхимко! Выручил ты нас, спас прямо!

Мы тут до вечера проторчали бы! И не продали б, может!

- Смотреть никто не хотел! - согласно отозвался Ганнин отец.

Евхим ответил скромно:

- Ну, чего тут благодарить! Как чужого все равно!..

Свои ж теперь, сказать, одна семья!..

- Свои. Верно, Евхимко!

Евхим влюбленными глазами посмотрел на Ганну.

- Может, пройдем поглядим, где что делается?

- Ага! Идите, идите! - охотно поддержала его мачеха.

Ганна не возражала; не только потому, что невесте не годилось возражать жениху, своему будущему хозяину, но и потому, что давно хотелось влиться в людской водоворот, таивший в себе, казалось, столько интересного. Стоя возле подводы, она видела так мало, да и стояние это наскучило ей!

- Ганнуля!.. - Отец отозвал ее в сторону, тайком, как большой подарок, дал помятый, потный рубль. - Может, захочешь купить что-нибудь!

Ганна поблагодарила, завернула бумажку в носовой платок, под охраной двух сильных парней направилась к другим подводам, в толчею и гомон людской толпы.

4

Первое время рядом с Евхимом она чувствовала себя неловко: как бы не девушка уже, не свободная, жена его. Но неловкость эта скоро улеглась, исчезла, внимание, мысли ее поглотило зрелище ярмарки. Вот дед стоит, опершись на воз, - может, чужой, - стоит, будто дремлет. На плечах деда висит связка обыкновенных лозовых лаптей, - кажется, не продал ни одной пары, а сколько возился с ними, как, наверное, устал, пока добрел сюда - в такие годы? Женщина, тоже немолодая, болезненная, держит на руках поношенную, выкрашенную в луковой шелухе холщовую сорочку, еще одна - за подводой - со свертком полотна... Мальчишка, белокурый, с настороженными, диковатыми глазами, продает шапку-кубанку, - кожаный верх ее протерт до белизны...